– Мы неспособны сражаться с этими гигантами. И еще больше рааш’ке следуют за ними по пятам. Десятки и сотни.
Никс уже не могла заглянуть за черную тучу, чтобы подтвердить его слова.
– Что это за дымка их окружает? – спросил Джейс.
Она потрясенно оглянулась на него – и тут же опять отвернулась. Даже Джейс смутно понимал, что приближается не только физическая опасность, – благодаря какому-то врожденному чувству. Вот насколько эти звери были сильны.
«Как можно надеяться одолеть их?»
Даже если б она использовала всю силу Даала без остатка, это было бы все равно что выплеснуть на бушующий лесной пожар ведро воды. Хуже того: Никс уже почти полностью истощила ее, чтобы освободить Баашалийю. Даал стоял на коленях рядом с ней. По лицу его струился пот, дыхание пресекалось. Однако он придвинулся к ней, протягивая руку. Она взяла ее не для того, чтобы разжечь в нем огонь, а просто чтобы ободрить и утешить его.
Его пальцы сжались, разжигая огонь между ними, соединяя обоих в единое целое на несколько коротких вдохов. И в этот момент Никс ощутила, насколько сильно он тоже жаждал этого слияния. Но этим прикосновением Даал хотел выразить и нечто большее.
Его голос превратился в хриплый шепот:
– Они не зло…
Никс не поняла его, не сводя глаз с темной тучи и яркого пятнышка, убегающего от нее. Баашалийя почти достиг своей цели и летел уже над ненасытной пастью бурлящего водоворота реки. Бурное проявление общего разума орды было столь же черным и непримиримым, как и эта крутящаяся воронка под ним.
– Не зло, – настойчиво повторил Даал. – Их сделали злом.
Она покачала головой, по-прежнему не понимая его.
Он сжал ее пальцы:
– Вспомни!
Сцепившись пальцами с Даалом, Никс ощутила, как его воспоминания вновь стали ее собственными. Он еще раз показал ей то, что уже было открыто ей раньше – ошкапирами.
И в мгновение ока Никс провалилась в очень далекое прошлое.
Она шагает к какой-то деревне. Над головой у нее еще больше рааш’ке бороздят небеса. Другие прыгают по улицам или взбираются на ограды. С ними играют дети, особенно с самыми маленькими из зверей…
Со следующим вздохом Никс вернулась в настоящее, принеся с собой понимание. Рааш’ке некогда были столь же дороги пантеанцам, как Неффа и Маттис Даалу. Он был прав, напомнив ей об этом. Рааш’ке не всегда были злом.
– Теперь я вспомнила, – прошептала она.
Даал опустил ее руку.
– Заставь их тоже вспомнить.
– Как?
Даал указал на небо:
– Покажи им.
Теперь оказавшись уже совсем близко, Баашалийя с трудом преодолевал оставшееся расстояние, чтобы дотянуться до нее. Крылья у него сбивались с ритма, взмахи их были лихорадочными. Приближаясь к валуну, он стал скорее падать, чем снижаться к ней. У него уже не было сил замедлиться.
– Отойди! – Грейлин метнулся к ней.
«Никогда!»
Не сдвинувшись ни на пядь, Никс бросила безмолвную нить Шийе. Бронзовая женщина остановила Грейлина, схватив за плечо и Джейса. Викас отступила сама.
Никс выпрямилась, когда Баашалийя ударился о валун, широко раскинув крылья. Его когти заскребли по скале, оставляя глубокие следы. Она вскинула руки, доверяя ему, зная его сердце. Он ударился в ее, но Никс обхватила его за шею и позволила увлечь себя за собой, пока он не остановился. Баашалийя прижался своей мягкой щекой к ее щеке – словно бархат потерся о ее ухо. Обхватил ее крыльями. Его тело было горячим, как печь, но она крепко прижималась к нему, готовая гореть в этой печи хоть целую вечность.
– Я держу тебя, – прошептала Никс.
Баашалийя дрожал и мяукал, охваченный страхом и паникой.
Она запела ему, мягко и спокойно, – одновременно колыбельную и обещание. Услышала голос своего отца, присоединившийся к ней, вновь оживший в ее памяти, которой неподвластна смерть. И позволила старому припеву повторяться снова и снова:
Я здесь, моя радость, я рядом с тобой,
Ко мне ты прильни и глазки закрой,
Я здесь, моя радость, всегда я с тобой…
Дыхание Баашалийи замедлилось, дрожь утихла.
– Я всегда буду рядом! – пообещала она вслух, не теряя своего напева.
Золотыми нитями Никс обвила прошлое и настоящее, осторожно примешивая к своему напеву каждый момент их совместной жизни – начиная с теплого молока, впитанного в уюте и безопасности огромных крыльев, и заканчивая сегодняшним воссоединением. Не упустила ничего: ни страхов, ни трудностей, ни укола милосердного ножа, ни радости среди ужаса. Несмотря на все это, одно оставалось неизменным.
Для этого не было слов, это нельзя было выразить ни на одном языке, ни в одном жесте. Слово «любовь» было лишь его бледным выражением – заменителем чего-то гораздо более всеобъемлющего. Это можно было лишь почувствовать, пережить, вытерпеть, даже потерять. И хотя для этого не было подходящего слова, она вложила в него всю свою веру.
Самый близкий способ выразить это был в чистоте песни, начинающейся с хора двух сердец, бьющихся в такт, и гармонии вдохов и выдохов. Отсюда все продолжалось в симфонии разделенных радостей, переплетенных жизней, пережитых печалей, пока они двое не стали одним целым.
Никс позволила всему этому засиять, бессловесно и ярко, образуя вокруг них светящийся ореол. Она пропела, обращаясь к черной туче, когда та обрушилась на них:
«У вас тоже когда-то это было, вам это знакомо!»
И все же знала, что этого недостаточно. Никс погрузилась в свои собственные усвоенные воспоминания и оживила их, вернув к жизни те столетия, когда рааш’ке жили в гармонии с жителями Приюта. Добавила этот хор к своему сиянию, наполнив его тысячами воспоминаний о поколениях, разделяющих это неописуемое чувство.
Расширила этот ореол, превратив прошлое в золотой свет.
«Вспомните…»
Большинство этих рааш’ке были слишком молоды, чтобы жить в то время, – в отличие от этих семи гигантов. Они знали время, когда в Приюте царила гармония. Где-то в тени общего разума орды эта память, этот блеск ее все еще существовали.
Словно ощутив опасность возрождения давно забытого прошлого, туча заклубилась вихрями. Семь теней взбивали воздух, удерживаясь в небе. Меньших рааш’ке разбросало по сторонам.
«Вы должны вспомнить…»
Это было не требование, а лишь надежда.
Застывшая в мертвой точке ситуация сохранялась еще несколько мгновений. Измученная и опустошенная, Никс почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и повисла на шее у Баашалийи. Затем теплая рука коснулась ее плеча, огонь прожег ее кожу насквозь.
«Даал…»
Пальцы из холодной бронзы сомкнулись на другом ее плече.
«Шийя…»
Даал влил в нее свое последнее пламя, позволив ее напеву засиять ярче. С этой энергией пришел поток дополнительных воспоминаний от ошкапиров – многих тысяч, которые в памяти Никс уже потускнели, но которые Даал все еще сохранил. Она и их тоже вложила в это сияние, превратив прошлое в ловушку, из которой нет выхода.
«Вы вспомните!»
На этот раз в этих словах прозвучали повелительные нотки.
Шийя, стоящая с другой стороны от Никс, добавила свой голос, легко подстроившись к ней. Как и прежде, они разожгли ее напев до уровня бури и пока что держали запертым, позволяя ему перерасти в мощный прилив, до поры до времени запертый за стенами плотины. Только на этот раз эта плотина была не слишком высокой. Их цель была прямо здесь, повсюду вокруг них. До сих пор и черная туча, и эти гигантские крылья обходили стороной угрозу этих сияющих воспоминаний, словно остерегаясь их.
И все же Никс чувствовала, что этот ступор продлится недолго. В тенях перед ней таился очаг всей это заразы, окутанный непроницаемой тьмой.
«Тот паук…»
Из этого своего укрытия он неистово щелкал хлыстами изумрудного огня и пронзал тучу остриями зазубренных копий, требуя, чтобы она сокрушила тех, кто осмелился встать у него на пути.
И в этот момент Никс распознала это зло – эту силу, наводящую порчу.
Она перенеслась на шесть месяцев назад – в тот момент, когда стояла на коленях на вершине Саванов. Исповедник Витхаас держал в руках маленькую металлическую коробочку, которая искрилась тем же зловещим огнем, нацеленным к медным иглам, вбитым в головы двух любимых братьев Никс, Аблена и Бастана.
Злобная сила, повелевающая сейчас рааш’ке, была почти тем же самым – только Никс чувствовала, что этот паук располагается где-то гораздо дальше.
У нее больше не было времени для дальнейших размышлений об этом. Мощный золотой прилив больше нельзя было сдерживать. Она открыла рот и прорвала плотину внутри себя одним-единственным словом.
Вспомните!
На сей раз это была не просьба, а требование.
Золотой ореол, окружавший ее, превратился в солнце, выстрелившее ввысь во всех направлениях. Лучи его вонзились прямо в тучу и семерых крылатых великанов. Древняя тьма рассеялась было на несколько мгновений – но быстро сгустилась, пытаясь задушить этот огонь, стереть прошлое.
И все же несколько лучей этого нового солнца пробились сквозь тени, достигли крошечных ярких искорок, скрывающихся в туче. И одним прикосновением зажгли то, что таилось в ней давным-давно, но было почти забыто, – память о гармонии, когда двое жили как одно целое, когда сердца бились в унисон.
И эти яркие искорки моментально вспыхнули, затмив даже ее солнце.
Никс ахнула.
Вокруг нее разразилась буря.
И когда это произошло, она наконец-то мельком увидела того паука.
Бронзовая фигура его стояла под хрустальным сводом, опутанная паутиной медных трубок, стеклянных сосудов и бурлящих резервуаров с золотым эликсиром. Злобный зеленый огонь шипел и искрился на этой блестящей паутине, отражаясь от бронзы паука ядовитым блеском.
Фигура явно была мужской, но в ней не было ничего от величественности форм Шийи. Чертами лица она напоминала жабу, а бронза походила на расплавленный шлак, словно отрицая любую общность хоть с чем-либо человеческим.