Эта пара символизировала весь город.
«Навек обреченный брести по одному и тому пути, безразличный ко всему окружающему».
Тазар намеревался в корне изменить эту ситуацию – сорвать шоры с людских глаз и покончить с тиранией империй. Эта цель воспламеняла его кровь, и пламя это подпитывалось всем, чему он научился и что узнал за два десятилетия, проведенных в городе.
Мальчиком он учился в Бад’и Чаа – Доме Мудрости, но не как оскопленный послушник, а как низкорожденный слуга. Мать научила его читать чуть ли не в младенческом возрасте, что дало ему ключ к знаниям, запертым в этих мрачных стенах. Юный Тазар воровал книги, подслушивал на занятиях, пока мыл полы, и нашел себе среди учеников горстку наставников, которые сжалились над сынишкой простой посудомойки. Позже потребовалось торговать собственным телом, чтобы и дальше продолжать это тайное обучение.
Его образование было уникальным и в других отношениях. Его не сковывали порядки этой научной тюрьмы. Он был волен изучать все, что хотел, не опасаясь нарушить строгие схоластические догмы и диктат имперской идеологии. Тазар читал книги об открытых обществах с менее строгими нравами и желал того же для себя – а потом и для всех запертых в рамки кастовых ограничений и неспособных когда-либо подняться выше своего положения.
Со временем его незаурядный ум и способности были отмечены – в конце концов юношу подарили дворцу для службы в королевской резиденции. И с каждым годом в нем сильней закипало негодование. Прикрываясь свойственной слугам анонимностью, он наблюдал за тем, как вели себя имри. Отмечал щедрость их столов, в то время как все остальные голодали. Богатство их нарядов, тогда как другие люди дрожали зимними ночами от холода. Даже их смех и музыка, казалось, лишь заглушали для них рыдания и горестные стоны вокруг. Они были бесконечно жестоки, преисполнены высокомерия и прочно укоренились в собственном превосходстве и данном им по крови праве кровосмешения.
А еще Тазар потихоньку шпионил за худшими из них. В том числе и за Просветленной Розой Имри-Ка.
Ее гневные взгляды заставили обделаться со страху не одного слугу. Высокомерное самомнение ее было поистине безграничным – впрочем, и не совсем уж необоснованным. Аалийя и вправду заметно выбивалась из общего ряда имри, заметно превосходя своим интеллектом своих братьев и сестер. Именно этот ее изворотливый ум и позволил ей разоблачить Тазара, когда тому было шестнадцать. Он допустил ошибку, попытавшись подмазаться к ней, как в свое время к ученикам в школе. Но Аалийя раскусила его уловку, наверняка ощутив злобу, исходящую чуть ли не от его кожи.
Тазар едва успел скрыться в огромном густонаселенном городе, где в конце концов прибился к Шайн’ра, которые разделяли его амбиции и разожгли их еще ярче. И всего четыре года спустя, благодаря своей безжалостности и уму, сумел настолько пробиться наверх, чтобы возглавить их.
«И я добьюсь успеха там, где до сих пор терпело неудачу каждое из поколений».
Он представил себе лицо Аалийи, гладкое и накрашенное, сияющее тщеславием всех имри. Всего пару дней назад он был так близок к тому, чтобы…
С пыльных досок рядом с ним донесся крик:
– Вон они!
Тазар проследил взглядом туда, куда указывал Джамельш, его второй заместитель, – на дальнюю сторону площади. В поле зрения показались лошади в доспехах и столь же плотно закованные в броню всадники. Следом за ними катила боевая повозка, ощетинившаяся копьями и стрелами. Отражая слабый солнечный свет между зданиями, шлемы дюжины гвардейцев ярко сияли на темной площади.
А вслед за ними показалась цель, которую и высматривал всю ночь Тазар, – небольшой закрытый фургон, запряженный четырьмя буйволами. Хотя тот был совсем крошечным, вес упрятанного в нем груза требовал значительных тягловых усилий – золото гораздо тяжелей муки или овса.
За ним следовала еще одна боевая повозка.
Однако это было довольно жалкое сопровождение для целого состояния в золоте, которого с лихвой хватило бы, чтобы финансировать Шайн’ра в течение десяти лет? – да еще и осталось бы столько, чтобы прокормить сотни людей в течение того же времени.
Джамельш лег на живот и перекатился на бок.
– Я не ошибся. Все так, как мне говорили. Груз золота. Направляется в порт.
Тазар кивнул. С началом войны император отправлял золото своему парусному флоту, базирующемуся в гавани, откуда оно должно было отправиться по морским волнам, дабы купить лояльность разбойников и пиратов в разных местах Венца, использовать их в качестве шпионов и вредителей.
«Но мы найдем ему лучшее применение».
Весь прошедший день город был взбудоражен. Гарнизоны пришли в движение. Боевые машины подтягивались к ключевым позициям. Через дальноскоп Тазар углядел, как по небу в облаке огня и дыма пронесся стрелокрыл. На корме его развевались флаги с гербами как Клаша, так и династии Хэшанов, подтверждая слухи о том, что император направляется в Казен к своему прикормленному прорицателю. Императорский стрелокрыл сопровождала небольшая флотилия таких же летучих судов. Все крутилось и вертелось.
Хаос всегда служил Шайн’ра хорошую службу. «Сослужит и сейчас».
Кто-то наверняка счел, что среди всеобщей сумятицы эта перевозка золота останется незамеченной, особенно в такую рань, когда бо́льшая часть города спит. «Но не все из нас спокойно лежат сейчас в своих постелях».
Тазар бросил взгляд на Джамельша. Тот тяжело дышал, на лбу у него выступил пот. Его друг сверкнул улыбкой, взволнованный тем, что должно было произойти. Наверняка тоже нервничал. Но они хорошо подготовились.
Тазар подвинул накрытый фонарь ближе к окну. Дождался, пока имперские силы не окажутся на площади, а затем трижды снял тряпку с огня, подавая сигнал Алтее, своей первой заместительнице, которая пряталась на чердаке на противоположной стороне площади.
Послышался резкий свист, оповещая всех.
Кулак Бога ударил одновременно из всех лавок, окружающих площадь. Стрелы смертоносным градом посыпались с высоты. Дружными залпами защелкали арбалеты, выкашивая площадь будто косой. Из всех выходящих на площадь дверей выскакивали Шайн’ра, размахивая изогнутыми клинками и хлыстомечами. Ножи серебряными вспышками слетали с кончиков пальцев. Падали лошади и гвардейцы.
Однако из боевых повозок ответили, стреляя во все стороны. Многие из Шайн’ра уже тоже успели упасть – либо мучительно корчась, либо замертво. Но Тазар привлек к этой засаде почти весь Кулак – больше двухсот мужчин и женщин. Они кишели на площади, как муравьи. Потерянные жизни с лихвой возмещались весом золота.
И все же Тазар не стал бы рисковать жизнями своих товарищей, не рискнув своей собственной.
Схватив смотанную кольцами веревку, он выбросил ее в окно и вскочил на подоконник. Скользнул по ней вниз, ловко приземлился и выхватил свой собственный палаш.
Джамельш спрыгнул рядом с ним, размахивая двумя изогнутыми клинками, в обращении с которыми не знал себе равных – само воплощение стали и мастерства. Однако такой талант, наверное, и не требовался. Имперские стражники, оказавшиеся в меньшинстве и неподготовленные, уже пали жертвой жестокой и внезапной атаки.
Обе боевые повозки были уже захвачены, превратившись в бойни. Несколько гвардейцев бежали верхом, бряцая доспехами – заявляя о своей трусости.
Тазар заметил, что все буйволы, запряженные в фургон с золотом, лежат на боку, натянув постромки. Один был все еще жив, бился в своей упряжи, ревущий и окровавленный. Тазар выдернул из мертвых рук одного из своих воинов арбалет. Тот был все еще взведен, короткая стрела на месте. Подняв его одной рукой, он прицелился и выстрелил быку прямо в глаз. Тот напрягся, запрокинув шею, и упал на булыжники.
Предвидя, что тягловые животные, запряженные в повозку, могут не выжить, Тазар заранее приготовил свежих буйволов на боковой улочке. Он повернулся к Джамельшу:
– Сходи приведи…
Клинок полоснул Тазара прямо по глазам. Он инстинктивно откинулся назад, но острие рассекло ему переносицу, так ударившись о кость, что перед глазами все поплыло. И все же Тазар не дожил бы до своих лет, не обладая мгновенной реакцией. Взмахнул зажатым в руке арбалетом, он ударил им Джамельша в плечо, отбросив его на шаг назад – достаточно для того, чтобы успеть приставить свой палаш к груди своего второго заместителя. Выражение лица Джамельша было страдальческим, хотя и не из-за того, что острие меча проткнуло ему кожу.
– У Щита мои дети… – проквакал Джамельш. – Они вручили мне язык моего младшего сына. Либо я соглашаюсь им помочь, либо они порежут моих сыновей и дочерей по частям, кусочек за кусочком!
Тазар изо всех сил пытался понять, но окончательный ответ пришел с мощным взрывом позади него. Взрывной волной его отбросило вперед. Упертый в грудь Джамельша клинок пронзил того насквозь, уткнувшись в каменную стену позади него.
Джамельш рухнул, увлекая за собой палаш. Рот его открывался и закрывался – наверное, в попытке попросить прощения, но лишь проливая кровь. Позади Тазара послышались крики. Он развернулся, выдергивая клинок из бездыханной груди своего заместителя.
В момент оглушительного взрыва фургон с золотом разлетелся вдребезги, разбрызгав по всей площади какое-то пылающее зеленое масло. Брызги эти прожигали ткань, кожу и даже кости. Тазар сразу узнал эту черную алхимию.
«Нафлан…»
Фигуры слепо разбегались во все стороны, сгорая как свечки прямо у него на глазах.
Тазар попятился, понимая, что ничего не может сделать. В фургоне никогда и не было никакого золота – лишь эта горючая смерть. Самого его спас навес шорной мастерской, под которым он в этот момент находился.
Тазар оглядел площадь. По чистой случайности удалось спастись и некоторым его товарищам, которые уже собирались в беспорядочные группы. На дальней стороне площади он заметил Алтею, свою заместительницу. Волосы у нее дымились, но она криками подзывала всех к себе, готовясь спасаться бегством.
Однако битва была еще не закончена.