– чтобы напитать Глубь плотью и кровью;
– чтобы воскреснуть вновь в плавниках и раковинах.
Мы освобождаем наши души в соленых глубинах:
– чтобы Сновидцы оценили потерянную жизнь;
– чтобы они рассудили, будет ли дарована иная.
Глава 41
Вот уже третий день после нападения рааш’ке Никс безвылазно торчала на пляже. Всматривалась вверх, в светящийся туман, пока «сумеречный отлив» плавно переходил в утро. Грибы, лишайники и мхи постепенно разгорались малиновым, желтым и изумрудно-зеленым свечением, гармонировавшим с цветом моря. Она раз за разом продолжала приходить сюда, на окраину деревни, влекомая своим сердцем.
– Где ты? – шептала Никс клубам пара над головой.
Она молилась, чтобы Баашалийя разорвал узду темного напева, которая утащила его от нее – опасаясь того, что злобный разум орды рааш’ке уже окончательно подчинил его своей воле, полностью затянув в свою колонию, и что теперь он потерян навсегда.
С каждым днем этот страх лишь рос.
«Надо найти способ связаться с ним!»
Беззаботное мурлыканье под нос, полностью противоречащее ее мрачному настроению, привлекло ее внимание туда, где в песке копалась Хенна, которая лепила из песка извилистые ограды и маленькие домики, крытые ракушками. Девчушка уже оправилась от ужасов той ночи. К счастью, она напрочь не помнила, как летучая мышь подхватила ее и подняла ввысь.
«Равно как и…»
Позади Хенны стояла на страже Викас со своим длинным мечом, перекинутым на перевязи через спину. После недавнего нападения рааш’ке Грейлин не хотел рисковать и приставил ее к Никс. Хенна попыталась вовлечь гороподобную женщину в свои строительные работы на песке, но получила отпор в виде поднятых ладоней и нескольких пренебрежительных жестов.
Приметив замешательство Хенны и раздражение старшины абордажной команды, Никс пришлось выступить в роли посредника.
Викас родилась немой из-за гюнской крови в ее роду, что объясняло и ее огромные габариты. Неуклюжие гиганты северных степей, гюны, в далеком прошлом утратили способность говорить – вероятно, из-за постоянного завывания ветров над их холодными землями, заглушающего все прочие звуки. По этой причине многие считали их недалекими или даже тупыми, но из курса своего обучения Никс знала, что это как нельзя далеко от истины. Их культура была богатой, сложной и глубоко духовной, а язык жестов и мимики – столь же выразительным, как и любой другой.
За полгода, проведенные в компании старшины, Никс успела выучить кое-какие азы гюнского языка жестов и уже пыталась дать Хенне понять, что Викас не умеет говорить, но общаться с малышкой было трудно, поскольку Никс не знала пантеанского. Тем не менее после долгих пантомим Хенна вроде все поняла, хотя это не вызвало у нее ровно никакого сочувствия. Попытки девчушки вовлечь в свои занятия Викас теперь заключались скорее в дергании за руку, чем в словесных мольбах.
Викас в конце концов смягчилась, опустилась на колено и попыталась внести в деревню Хенны кое-какие улучшения. Увы, но все предложения старшины оказались чересчур уж практичными. Хенна предпочитала более свободный подход к строительству, дающий волю фантазии. Эти двое так и не сумели прийти хоть к какому-то компромиссу, и Викас вернулась к своему собственному занятию, которое заключалось в угрюмом стоянии на месте.
Увы, но песчаная деревня Хенны была не единственным сооружением, потребовавшим рабочих рук.
Никс посмотрела далеко влево.
Искар постепенно возвращался к жизни после нападения. Площадь была уже очищена, песок на ней заново разровняли граблями. Занесенные волной обломки убрали с улиц. Разбитые лодки выловили и отремонтировали. Даже каменный причал сложили заново.
Но в таких достижениях не было никакой радости.
Вдоль кромки воды лежали в ряд более тридцати мертвых тел, завернутых в предохраняющие от разложения водоросли, – в ожидании похорон в море, которые должны были начаться в полдень. Традиция предписывала соблюдать почтительный траур. В течение последних трех дней друзья и родственники стояли на коленях рядом с этими еще не завернутыми тогда телами, чернилами кальмара и нефтью неспешно изображая жизни своих близких на холсте их холодной кожи.
Никс пыталась наблюдать за ними, но это казалось чем-то чересчур уж интимным. Ей там не было места. Горе и чувство вины погнали ее на окраину деревни, где она и провела последние дни. Остальные ее товарищи работали дальше по пляжу – там перекосилась вытащенная на берег «Пустельга», – пытаясь решить, что делать. До Никс доносились их громкие голоса, спорящие, неспособные принять неизбежное.
У нее не было никакого интереса к таким усилиям, тем более что они казались тщетными. Ей не требовалось что-то еще, чтобы окончательно впасть в уныние.
Никс в последний раз окинула взглядом небо. Никаких признаков Баашалийи там по-прежнему не было – но, по крайней мере, рааш’ке больше не делали попыток напасть.
В ладонь ей скользнула маленькая, перепачканная мокрым песком ладошка. На Никс снизу вверх смотрела Хенна, прильнув ей к бедру.
– Я скучаю по нему, – прошептала она. – Я даже не успела хотя бы разочек на нем прокатиться!
Никс сжала ее ручку:
– Я уверена, что Баашалийе это понравилось бы.
– Я знаю.
Никс печально улыбнулась:
– Давай-ка готовиться к возвращению домой. Похоже, твой брат закончил рыбачить.
На приличном расстоянии от пляжа из волн показался Даал, восседающий верхом на Неффе. Когда голова его вынырнула из воды рядом с небольшим плотом, он резко выдохнул. Орксо сделала то же самое, выпустив из обеих своих ноздрей струйки пара. Даал держал в руке гарпун с насаженным на него жирным серебристым угрем, высоко подняв его над головой. Привстав со спины Неффы, он ловко перепрыгнул на раскачивающийся плот. Восстановив равновесие, стряхнул свой последний улов в кучу, уже скопившуюся на досках, а затем резко свистнул.
Неффа обошла плот сзади. Осторожно, чтобы не ткнуть в Даала рогом, уперлась своим широким носом в плот и направила его к берегу, подталкивая ударами хвоста и взмахами огромных плавников, похожих на крылья.
Никс отступила от кромки воды – и не без оснований.
В последний момент еще сильней подтолкнув плот, орксо выбросила его далеко на песок. Тот скользнул к самым пальцам босых ног Никс. Неффа подпрыгивала на своих крылатых передних лапах в прибое, размахивая рогом. При виде этого выражения радости и счастья со стороны огромного существа Никс ощутила прилив нежности. Этим так веяло от Неффы, поднимая настроение.
Но это вызвало и горько-сладкую боль. Неффа напомнила ей еще одного огромного зверя. Стоя на песке, Никс на миг отдалась накатившему на нее смутному воспоминанию. Вновь ощутила запах отрыжки, отдающей прелым сеном, плесени от густой шерсти… Услышала довольное ворчание, а затем раздраженное фырканье.
«Ворчун…»
Она оставила своего друга, многовекового буйвола, в болотах Мирра еще в самом начале этого путешествия. Никс представила, как он разворачивает свою лохматую тушу и исчезает в болоте. Она не знала, что случилось с ним дальше. И все же послала безмолвную мольбу этому большому сердцу.
«Пожалуйста… Я уже слишком много чего потеряла! Ты должен быть еще жив!»
– Хенна, гриф да неф! – крикнул Даал с плота, возвращая Никс в настоящее.
Подбежавшая Хенна подхватила с песка сетчатый садок и запрыгнула на плот, готовая собрать утренний улов.
Даал поспешно убрался у нее с пути, присоединившись к Никс на пляже.
Никс отступила на шаг, не решаясь даже мысленно прикоснуться к нему после той ужасной ночи. И все же уловила запах соли, исходящий от его кожи. Море блестящими ручейками стекало по его тяжело вздымающейся груди – Даал так еще и не успел отдышаться. Он улыбнулся ей – его голубые глаза при этом ярко вспыхнули – и с явной гордостью посмотрел на свою добычу.
– Хороша была сегодня рыбалка! – объявил он.
Стоя на песке, Даал дрожал на ветру, отчего его руки покрылись гусиной кожей. Никс пришлось отвести взгляд, особенно когда она уловила исходящее от него легкое свечение, как будто этот внутренний огонь пытался согреть его.
– Хотела бы я сказать, что сегодня мне так же повезло, как тебе… – пробормотала Никс.
Даал вздрогнул и посмотрел вверх, на туман.
– Что в Пасть попало, то пропало.
Он произнес это так, словно это была какая-то старая ноорская пословица, которой его научили в детстве. А может, так оно и было. Его народ жил в Приюте неисчислимые тысячелетия. За все это время рааш’ке утащили в безвестность бесчисленное множество людей.
Как и три ночи назад.
Потеряв Баашалийю, Никс уже спрашивала, куда именно его могла уволочь орда. Ответ был загадочным: в Пасть Мира. По словам пантеанцев, именно там и обосновались рааш’ке, именно там и устроили свое гнездо – в этих навеки замерзших землях.
Никс придвинулась к Даалу чуть ближе.
– Не мог бы ты рассказать мне про эту Пасть чуть поподробней?
Он пожал плечами, а выражение у него на лице было одновременно и сожалеющим, и страдальческим.
– Рассказывать особо нечего… Никто из тех, кто побывал там, так и не вернулся. А остальные видели только издалека. Там, где кончается великий лед, и начинается Пасть Мира – огромная огненная трещина, протянувшаяся вдоль неба.
Никс скрестила руки на груди, пытаясь вообразить себе такую картину. Представила себе свою собственную родину и вулканическую гору Кулак, поднимающуюся из миррских болот, – дом собратьев Баашалийи. Эта Пасть была явно чем-то схожим, только вместо вздымающейся ввысь горы представляла собой зияющую пропасть.
Даал, видимо, почувствовал ее испуг.
– Дотуда никак не добраться, – предостерегающе произнес он. – Нужен ваш великий корабль, чтобы пролететь по воздуху надо льдом. Дойти пешком невозможно. Там полным-полно трещин и ледяных корок, которые ломаются под тобой. И холод, способный заморозить даже внутренности. Но хуже всего, что рааш’ке охотятся на этом льду.