С их отцом все было по-другому. Он любил их мать всем своим сердцем, а после ее смерти так и не женился вторично, тем более что больше не было необходимости заводить сыновей. Все, в чем Торант нуждался по части женского общества, он всегда мог получить в своем дворцовом павильоне с рабынями для плотских утех. Наверное, именно поэтому король всегда стремился выставить Канте в лучшем свете, видя в своем темноволосом сыне тень женщины, которую он когда-то любил.
И все же в его сердце оставалось совсем мало места и для другого сына. Торант наглядно продемонстрировал это сейчас, раскрасневшийся и кипящий от злости.
– Тебе повезло, что у тебя у самого есть дети! Тем более мальчик! По крайней мере, хоть одна из твоих остроконечных тыкалок, коими ты так любишь баловаться, не опозорила меня! Нам остается лишь молиться, чтобы характер у твоего сына оказался получше, чем у его отца!
Микейн стоически выдержал эту выволочку, хотя при упоминании о сыне Отане по спине у него пробежал холодок. Он намеревался стать ему гораздо лучшим отцом, чем когда-либо был король для него самого. И добавил эту клятву ко многим другим, которые давал касательно благополучия своих детей. Зная это, Микейн достаточно легко выдержал ярость на лице Торанта.
И все же принц тяжело дышал. Торин твердо держал руку на его плече, но в такой поддержке не было необходимости. Принц не собирался еще больше унижаться, особенно после того, как столь откровенно выставил себя напоказ. Подняв руку к лицу, он поплотней пристроил маску на место.
И тут внимание его привлекло какое-то движение за плечом у короля.
Придвинувшись к Торанту почти вплотную, Врит что-то шептал ему на ухо. Король тоже заинтересованно склонил голову – наверняка как всегда готовый прислушаться к совету Исповедника. А потом слегка кивнул, унимая часть своего гнева и явно успокоенный услышанным.
Все это время пристальный взгляд Исповедника не отрывался от Микейна. Только теперь эти глаза были полуприкрыты и прочесть их выражение было невозможно. Врит что-то скрывал.
Только вот что?
Наконец его отец выпрямился и махнул на сына рукой:
– Убирайся… Предоставь остальным из нас обсудить, как исправить твою ошибку, пока она не погубила все королевство.
Микейн коротко кивнул, хотя в спине у него словно застрял железный штырь. И, развернувшись на каблуках, без дальнейших церемоний зашагал прочь, увлекая за собой Торина.
Позади себя он услышал, как король спрашивает у Реддака:
– Есть ли какой-то способ вызнать замыслы Канте? Если он и вправду действовал во службу королевству – как считает император Маккар, – можем ли мы каким-то образом поддержать его?
Резко вдохнув, Микейн продолжил двигаться к выходу. Главное, что от него наконец отцепились. И ему было плевать, что именно там замутил Канте.
«Важно лишь то, что это я буду тем, кто положит этому конец».
Глава 59
Обливаясь по́том, Канте пёкся на дне большого стеклянного колодца. Он уставился на полуденное солнце, повисшее в открытом небе над головой. Принц читал об этой казенской тюрьме, но никогда не думал, что столкнется с ее жестоким устройством воочию.
– Держись подальше от солнца, – предупредил Пратик. Чааен наглядно проиллюстрировал свои слова, сразу же распластавшись всем телом вдоль единственной части колодца, все еще остающейся в тени.
Фрелль помог Мёду перенести своего раненого брата туда же. Нога Шута и часть головы были забинтованы. После того как они попали в засаду в Мальгарде, тюремные целители сразу же обработали его раны от стрел. Судя по всему, их похитители хотели, чтобы смерть пленников была более жестокой и медленной.
«Но, к счастью, нас всего лишь пятеро».
Там, у входа в расщелину, Рами сразу же отделили от остальных. Клашанский принц пообещал сделать все возможное, чтобы заставить своего отца все понять – и обстоятельства их с сестрой похищения, и опасность обрушения луны. После этого всех пятерых подняли на борт императорской летучей баржи и доставили в Казен, где бросили в эту странную тюрьму, похожую на пчелиные соты. Устройство ее предназначалось не только для содержания заключенных, но и для их наказания и пыток.
Канте присоединился к остальным в небольшой изогнутой тени. Круглая яма – такая же, как и все здешние камеры, – на высоту трех этажей поднималась к открытому небу, дразня заключенных близостью свободы. Но стены и пол здесь были сделаны из прозрачного черного стекла, выплавленного из окружающего песка при помощи некоей алхимии, секрет которой был давным-давно утрачен. Не было абсолютно никакой возможности взобраться по этим стенам, чтобы выбраться на волю.
И это было еще не самое худшее.
Хотя солнце в Венце никогда не заходило, в течение года оно совершало медленный круг по небу, отмечая течение времени. Древние строители этих стеклянных сот расположили каждый колодец точно под таким углом, чтобы внизу отображалось круговое движение солнца. Лицо Отца Сверху то показывалось практически целиком, нагревая ямы до обжигающей температуры, то чуть отступало, позволяя движущимся вдоль стен теням слегка охладить пространство. Это означало, что заключенные должны были двигаться вместе с этими тенями или же рисковали сгореть заживо на стеклянном полу.
В середине зимы, как и сейчас, эта серповидная полоска тени была тонкой как бритва, отчего всем пришлось скучковаться у самой стены, плотно прижавшись к ней. Поскольку в одной камере-ячейке их было пятеро, места едва хватало.
Пристроившийся на самом краю Канте привстал на цыпочки, чтобы уберечь пальцы ног от солнечного света. Отблески от стен обжигали глаза даже сквозь закрытые веки. Прямо напротив них в крошечный дверной проем, ведущий в яму, была втиснута железная решетка. Пара имперских гвардейцев с явным удовольствием наблюдала за их попытками не изжариться заживо.
– Может, им хочется малость остудиться? – сказал один из них, клашанец с крошечными черными глазками песчаной змеи. – Мы ведь всегда можем открыть морские заслонки и устроить им хорошую ванну… По крайней мере, это смыло бы с них всю эту вонь.
Другой, больше похожий на ящерицу, с носом-луковицей, весело расхохотался.
Упоминание еще об одной особенности этой тюрьмы Канте отнюдь не развеселило. Все эти стеклянные ямы были соединены между собой подземными туннелями, которые выходили к морю, расположенному неподалеку. Стоило открыть заслонки, как вся тюрьма могла быть быстро затоплена. Это приводило к особенно жестокой смерти – узникам оставалось лишь плавать кругами до тех пор, пока они не утонут от истощения.
– Так им и надо, – отозвался Ящерица. – Пытались похитить сына и дочь самого императора!
– Жаль, что не удалось схватить их всех до единого, – посетовал змееглазый.
– И все же слава милосердным богам, что Рами и Аалийю удалось благополучно вернуть!
– Воистину, – согласился второй охранник, прикоснувшись тремя пальцами ко лбу в знак благодарности небесам.
Канте вздохнул.
Побег крылатки был единственной приятной новостью этого ужасного утра. Чуть раньше, пока их везли по воздуху в Казен, Канте подслушал разговор их похитителей и узнал, как все это произошло. Сёкл, судя по всему, вовремя заметила приближение имперских кораблей и сразу же взмыла в небо, воспользовавшись завидной скороподъемностью крылатки. И все же приняла две меры предосторожности. Во-первых, низко пронеслась над соседним лесом нафтовых сосен и подожгла его, чтобы благополучно скрыться в густом дыму. А во-вторых, оставила после себя сокровище, призванное отвлечь имперские силы от своего побега.
Просветленную Розу Имри-Ка.
Аалийю вытолкнули наружу. Яростные струи огня из горелок крылатки и последующий поджог леса разогнали тучи личчинов. Этот шаг вынудил имперских воинов первым делом спасать Аалийю, дав остальным время раствориться в затянутом дымом небе.
– По крайней мере, мы знаем, что Ллира не предавала нас, – подал голос Канте, задыхаясь от жары.
– Вовсе не обязательно, – измученно прошептал Фрелль. – Она все равно могла отступиться от наших планов, но не сообщила об этом капитанше крылатки.
– Или шпионом мог оказаться кто-то еще, как ты и предположил, – добавил Пратик, по лицу которого так и струился пот.
Канте еще выше приподнялся на цыпочки:
– В любом случае мы здесь застряли.
С трудом удерживаясь в этой неустойчивой позиции, он цеплялся за лучик надежды. Молился, чтобы Рами преуспел в своей попытке объяснить отцу события той жуткой ночи: поджог библиотеки, побег на небеса, захват заложников, который частично таковым и не был… И все же перспективы успеха были столь же призрачны, как изгиб тени у него под ногами.
Особенно после того, как охранники опять перебросились парой фраз.
– Я слышал, император Маккар, который сейчас на вилле Оракла, просто обезумел, – произнес Ящерица, в голосе которого почему-то не чувствовалось особого огорчения по поводу свалившихся на голову императора напастей. – Чуть ли не рвет на себе волосы от горя.
– Я его не виню. Если б этот халендийский принц отрубил голову моему сыну, пришлось бы заковать меня в кандалы, чтобы я не смог отомстить!
Фрелль покосился на Канте, приподняв обе брови.
Пратик обратился к стражникам:
– А что случилось с сыном императора Маккара?
Змееглазый плюнул внутрь камеры, и его слюна зашипела на горячем стекле.
– Как будто ты не знаешь!
Ящерица свирепо посмотрел на них:
– Принц Пактан не заслужил такой позорной смерти! Быть обезглавленным в цепях… – Он указал своим изогнутым мечом сквозь прутья на Канте: – Твоим сраным братцем.
Ошеломленный Канте сполз по стене. Пальцы ног у него выскользнули из тени и чуть не вспыхнули на солнце. Он это едва ли почувствовал.
«Что же Микейн наделал?»
Змееглазый прижался лицом к прутьям.
– Не сомневаюсь, что следующей слетит с плеч твоя голова! И будет отправлена твоему отцу еще до того, как прозвенит последний дневной колокол.