Солнце просачивалось сквозь высокие витражи. Сидеть на жесткой скамье стало невозможно, в нижней части спины запульсировала боль. Впрочем, все продолжалось сравнительно недолго. Когда церемония закончилась, Эрика некоторое время оставалась на месте и наблюдала за людьми, выходящими из церкви.
Снаружи распогодилось и припекало почти невыносимо. Процессия спустилась к кладбищу и свежевырытой могиле, куда должны были опустить гроб Алекс.
До родительских похорон Эрика не задумывалась над тем, как роют могилы зимой, когда земля промерзает. Теперь она знала, что выделенные под могилы участки специально подогревают, чтобы можно было копать. На пути к месту, выбранному для захоронения Алекс, Эрика миновала родительское надгробье. Она шла последней, поэтому задержалась возле серого камня. На нем лежал толстый слой снега, который Эрика тщательно смела рукой, после чего поспешила догонять небольшую группу, остановившуюся немного поодаль. Любопытные к тому времени по большей части отсеялись, и теперь гроб Алекс окружали только родственники и близкие друзья. На мгновение Эрика задумалась, насколько уместно ее присутствие в этом тесном кругу, но потом решила остаться. Она хотела проводить бывшую подругу к месту последнего упокоения.
Хенрик стоял впереди, глубоко засунув руки в карманы. Опустив голову, он не отрываясь смотрел на гроб, медленно покрывавшийся цветами, в основном красными розами.
Эрика задалась вопросом, не разглядывает ли и он публику краем глаза. И подумала о том, что отец ребенка Алекс тоже должен быть где-то здесь.
Когда гроб опустили в яму, тишину нарушил тягостный вздох Биргит. Карл-Эрик стоял с сухими глазами, сжав губы. Все его силы уходили на то, чтобы поддерживать жену, во всем смыслах. Несколько в стороне Эрика увидела Юлию. Хенрик не преувеличил, назвав ее гадким утенком и полной противоположностью Алекс. Темные волосы Юлии, небрежно обкромсанные, торчали в разные стороны. Черты лица были грубы; глубоко посаженные глаза глядели из-под слишком длинной челки. Эрика не заметила косметики на ее лице, еще хранившем следы подростковых прыщей. Рядом с крупной, бесформенной фигурой младшей дочери Биргит казалась еще более маленькой и хрупкой. Юлия была выше ее больше чем на десять сантиметров.
Эрика как завороженная следила за игрой эмоций на этом некрасивом лице. Боль, гнев, ярость сменяли друг друга с быстротой молнии. Глаза оставались сухими. Юлия единственная не положила на гроб Алекс ни цветочка. Лишь только все было кончено, она повернулась к могиле спиной и пошла в направлении церкви.
Каковы все-таки были отношения между сестрами? Нелегко, должно быть, когда тебя постоянно сравнивают с Алекс. Само по себе это означает всегда быть в проигрыше. Юлия решительно шагала впереди, расстояние между ней и остальными быстро увеличивалось. Подтянутые к ушам плечи выражали равнодушие и холодность.
Хенрик догнал Эрику.
– Планируется что-то вроде поминок. Будем рады вас видеть.
– Не знаю пока, – процедила она сквозь зубы.
– Может, все-таки заглянете, хоть ненадолго?
Она задумалась.
– Ну хорошо… Где это будет, у Уллы?
– Нет, мы решили собраться в доме Биргит и Карла-Эрика. Несмотря ни на что, Алекс любила его. У нас с ним связано много теплых воспоминаний, так что лучшего места не найти. Хотя… возможно, после последнего посещения у вас остались от него другие впечатления.
Эрика покраснела при мысли, что можно было считать последним посещением, и быстро опустила глаза.
– Хорошо, я приду.
Она подъехала на своей машине, которую оставила на парковке за хокебакенской школой. В доме было полно людей, так что, едва переступив порог, Эрика задумалась, не повернуть ли домой. Когда подошел Хенрик принять у нее пальто, отступать было поздно.
Особенное оживление возникло вокруг обеденного стола, на котором на блюде возвышался бутербродный торт. Эрика выбрала большой кусок с креветкой и быстро отступила в угол, где могла без помех угощаться, наблюдая за присутствующими.
Атмосфера вечера показалась ей, пожалуй, слишком оживленной, с учетом специфики повода. Царило нечто похожее на натянутое веселье полуофициальных светских вечеринок, плохо вязавшееся с мыслью о том, что совсем недавно в этом доме лежала мертвая Алекс.
Эрика обвела взглядом зал. Биргит сидела в углу на диване и утирала глаза платком. Карл-Эрик стоял, положив одну руку ей на плечо и держа в другой тарелку с тортом. Хенрик чувствовал себя как рыба в воде, занимаясь гостями. Он переходил от одной группы к другой, кивал, жал руки, принимал соболезнования, объявлял о том, что подоспели кексы и кофе. На любой другой вечеринке Хенрик Вийкнер выглядел бы идеальным хозяином, но только не на похоронах собственной жены. Иногда он останавливался на полпути, делал глубокий вдох и медлил минуту-другую – только это и выдавало его напряжение.
И единственной, кто выбивался из общей картины, снова была Юлия. Она сидела на подоконнике на веранде, подтянув ногу к стеклу и устремив взгляд в сторону моря. Все, кто приближался к ней с утешениями и соболезнованиями, быстро уходили прочь.
Эрика вздрогнула, почувствовав чье-то прикосновение. Из ее чашки на блюдце выплеснулось немного кофе.
– Простите, не хотела вас пугать. – Франсин улыбалась.
– Ничего страшного, просто я немного задумалась.
– О Юлии? – Франсин кивнула в сторону фигуры у окна. – Я заметила, вы разглядывали ее.
– Признаюсь, она меня заинтересовала. Всегда держится в стороне? Не могу взять в толк, она оплакивает Алекс или озабочена чем-то своим?
– Наверное, нет на свете человека, который понимал бы Юлию. Ей ведь пришлось нелегко. Гадкий утенок вырос рядом с двумя прекрасными лебедями. Ее постоянно отталкивали, игнорировали. Дело даже не в том, что о Юлии плохо думали или говорили. Просто она была нежеланна. К примеру, живя во Франции, Алекс ни разу не упомянула о ней. Я очень удивилась, когда узнала, что у нее в Швеции есть младшая сестра. Она больше говорила о вас, чем о Юлии. Похоже, у вас были особые отношения с Александрой?
– Не знаю. Мы были детьми и, как и все дети, клялись друг другу в верности и думали, что нас никто и ничто не разлучит. Но если б Алекс не уехала, с нами сталось бы то же, что и с другими девочками подросткового возраста. Мы ссорились бы из-за мальчиков, имели бы разный вкус в одежде, наконец, достигли бы разных ступеней социальной лестницы и расстались бы, променяв друг друга на тех, кто больше подходил бы нам на новой стадии развития. Но Алекс сильно влияла на мою жизнь, и не только в детстве. До сих пор не могу избавиться от ощущения, что она меня предала. Постоянно задаюсь вопросом, что я сделала не так? Ни с того ни с сего она отдалилась от меня, а потом и вовсе уехала. Она стала мне чужой. Странно, но мне кажется, что сейчас я узнаю ее заново.
Эрика вспомнила о кипе страниц, быстро растущей на письменном столе дома. До сих пор это были чужие впечатления и воспоминания, вперемешку с собственными мыслями и ощущениями. Эрика понятия не имела, как организовать все это в единое целое; знала только, что надо что-то делать. Писательским инстинктом она угадывала здесь возможность создать наконец что-то настоящее. Но где проходила граница между ее литературными интересами и личной привязанностью к Алекс, оставалось для нее загадкой. Писательское любопытство побуждало Эрику рассмотреть историю смерти бывшей подруги в более личностном аспекте. В конце концов, что мешало ей оставить в покое Алекс и, повернувшись спиной ко всему оплакивающему ее клану, заняться наконец своими проблемами?
Но вместо этого Эрика почему-то стояла здесь, в доме, переполненном людьми, большинство из которых она не знала.
В этот момент Эрика вспомнила о картине, которую нашла в гардеробе в спальне. Она вдруг поняла, почему теплые тона, в которых художник изобразил обнаженное тело Алекс, показались ей знакомыми, и повернулась к Франсин.
– Помните, я приходила к вам в галерею?
– Да.
– Там возле двери висела одна картина… Теплые цвета – желтый, красный, оранжевый…
– Понимаю, что вы имеете в виду. Но зачем вам она? Надеюсь, вы не надумали торговать предметами искусства? – Франсин улыбнулась.
– Нет, мне просто интересно… Кто ее написал?
– Это печальная история, – Франсин вздохнула. – Художника зовут Андерс Нильсон, и он родом отсюда, из Фьельбаки. Это Алекс его открыла. Человек большого дарования и, к сожалению, конченый алкоголик. Тем самым он уничтожил себя как художника. Сейчас ведь мало передать картины в какую-нибудь галерею и ждать успеха. Художник должен быть хорошим маркетологом, показываться на вернисажах, ходить на мероприятия и полностью соответствовать сложившемуся образу «человека искусства». Но Андерс Нильсон – спившийся тип, какого не каждый пустит к себе в гостиную. Время от времени нам удается продать то или иное его полотно понимающему клиенту, но звездой современного искусства Андерсу не стать. Рассуждая цинично, смерть от перепоя только увеличила бы его шансы. Мертвые художники всегда хорошо пробивались к широкой публике.
Эрика с изумлением уставилась на миниатюрную фигурку перед собой. Франсин заметила ее реакцию и поспешила добавить:
– Не думайте, что я так цинична. Просто уж очень обидно бывает, когда такой талантливый человек приносит всё в жертву бутылке. Андерсу повезло, что Алекс увидела его картины. Иначе ими любовались бы только местные алкаши. Не думаю, что они в состоянии оценить по достоинству высокое искусство.
Еще один кусочек пазла лег на место, но узора в целом Эрика все еще не видела. Почему Алекс хранила работу Андерса Нильсона в гардеробе? Может, хотела сделать подарок Хенрику или любовнику и заказала свой портрет мастеру, чей талант ценила? Звучало не слишком правдоподобно. Чувственность картины Нильсона явно указывала на особые отношения между художником и моделью. С другой стороны, Эрика так мало понимала в современной живописи, что не могла доверять своим ощущениям.