– Я все еще не представляю себе, как с этим связана Алекс, но что-то в этом есть. В жизни Алекс всплыло что-то из прошлого – так говорила Франсин, которая вместе с ней держала галерею. Большего она не знала, но я думаю, что здесь есть какая-то связь.
Эрике было стыдно, поскольку она не открыла Патрику всей правды. Один маленький, но очень заметный кусочек пазла все-таки от него утаила. До поры, во всяком случае.
– Против женской интуиции мои аргументы бессильны, – Хедстрём вздохнул. – Хочешь еще вина?
– Да, спасибо. – Эрика оглядела кухню. – Как у тебя уютно… Это интерьер – твоя идея?
– Нет, к сожалению. Все это устроила Карин.
– Карин? А что, собственно, произошло? Я не в курсе…
– Ну… история стара как мир. Девушка познакомилась с певцом из танцевальной группы… Знаешь, такие парни в куртках до пояса?
– Ты шутишь?
– Увы, нет. Только не тогда, когда меня кладут на лопатки. Она бросила меня ради Лейфа Ларсона – звезды из Бохуслена из еще более звездной группы «Леффес». Самая клёвая на западном побережье стрижка «маллет». Что я мог противопоставить его лоферам с кисточками?
Эрика округлила глаза. Патрик улыбался.
– Я, конечно, немного преувеличил, но все примерно так и было.
– Ужасно. Просто не верится…
– Я долго жалел себя, но теперь всё в порядке. Не блестяще, но в порядке.
Эрика поспешила сменить тему.
– Новость о ее беременности – это просто бомба.
Патрик терпеливо ждал продолжения. Поразмыслив, Эрика решила развивать тему беременности, но на этот раз заговорила тихо, неуверенно, запинаясь и подбирая слова.
– Лучшая подруга Алекс утверждает, что отец ребенка – не Хенрик.
Хедстрём поднял бровь и присвистнул.
– Франсин говорила, что Алекс приезжала во Фьельбаку, чтобы с кем-то здесь встречаться, – продолжила Эрика. – Она никогда не хотела ребенка от Хенрика, но все изменилось, когда появился этот мужчина. Алекс очень любила своего будущего ребенка, и Франсин видит в этом еще одну причину не верить в самоубийство. Она говорит, что впервые в жизни видела Алекс счастливой.
– Она знает, кто этот мужчина?
– Нет. Об этом Алекс никому не говорила.
– И как ее муж относился к тому, что она уезжала во Фьельбаку каждые выходные без него? Он знал, что она с кем-то встречается?
Патрик сделал глоток и почувствовал, что его щеки порозовели. От вина или близости Эрики – этого он не знал.
– Похоже, у них вообще были очень странные отношения, – сказала Эрика. – Я встречалась с Хенриком в Гётеборге, и у меня сложилось впечатление, будто они жили каждый своей жизнью. Вообще, трудно сказать, что он знает, а чего не знает. У этого человека вместо лица каменная маска, и то, что нужно, он умеет хранить при себе.
– В таких случаях иногда срабатывает эффект скороварки, – ввернул Патрик. – Когда внутри скапливается слишком много, может рвануть… Тебе не кажется, что именно так оно и вышло на этот раз? Обманутый муж наконец не выдержал и убил неверную жену?
– Я не знаю, правда. Мне кажется только, что мы с тобой слишком много выпили, чтобы рассуждать о таких вещах. Давай оставим тему убийства до следующего раза, хорошо?
Патрик согласился, и они сомкнули бокалы еще раз. А потом переместились на диван и провели остаток вечера в разговорах о чем угодно, только не об этом.
Эрика рассказала о своей жизни, проблемах с домом и тоске по родителям. Патрик признался, что развод выбил его из колеи. Что он злится на Карин за то, что снова оказался в начале дистанции именно в тот момент, когда был готов завести детей и стать настоящим семьянином.
Когда они молчали, думая каждый о своем, Патрик едва удержался, чтобы не поцеловать ее. А потом момент был упущен.
3
Он видел, как ее выносят. Ему хотелось взвыть или броситься на ее накрытое простыней тело. Остаться с ней навсегда.
Теперь она ушла насовсем. Чужие люди будут ковыряться в ее теле, и никто из них не увидит в нем красоты, которую видел он.
Для них она всего лишь кусок мяса, номер на бумаге – без жизни, без огня.
Левой рукой он провел по своей правой ладони, еще вчера ласкавшей ее руку. Потом прижал ладонь к щеке и попытался вспомнить холод ее кожи.
Он ничего не почувствовал. Она ушла.
Лампы мерцали голубым. Люди сновали туда-сюда. Зачем они бегают, когда все кончено?
Его не замечали. Он был невидим, как и всегда, но это не имело никакого значения.
Она его видела. Она всегда его видела. Когда она поднимала на него голубые глаза, он чувствовал себя видимым.
Теперь все это в прошлом. Борьба угасла. Он стоял в куче пепла и смотрел, как уносят его жизнь, скрытую под желтым больничным покрывалом.
Когда доходишь до конца дороги, выбора пути нет. Он всегда знал это, и вот теперь это время пришло. Он его ждал.
Она ушла навсегда.
Фру Лоренц как будто немного удивилась, услышав в трубке ее голос. На мгновение Эрика подумала, не делает ли она из мухи слона, но факты говорили за себя. Появление Нелли на поминках Алекс и в самом деле выглядело странно. Особенно то, что она весь вечер беседовала с одной Юлией. Карл-Эрик действительно работал на фабрике Флориана Лоренца вплоть до отъезда в Гётеборг, но лично, насколько было известно Эрике, они не общались. На социальной лестнице Карлсоны стояли гораздо ниже Лоренцев.
Салон, куда проводили Эрику, был обустроен со вкусом. Вид из окна разворачивался от гавани в одной стороне до открытого морского горизонта за островами в другой. Отражаясь от покрытого снегом льда, солнце рассыпалось слепящими искрами. В такие дни зимние виды навевают воспоминания о лете.
Они устроились на изящных диванах. Поданные на серебряном подносе канапе оказались вкусными, и Эрике пришлось побороться с собой, чтобы не съесть их все сразу. Она не хотела демонстрировать плохие манеры. Хозяйка ограничилась одной штукой – из страха нарастить на старых костях хоть немного жира.
Разговор получился вялый, но вполне светский. В длинных паузах под мерное тиканье часов слышалось, как обе осторожно потягивают чай. Обсуждали нейтральные темы – отток народа из Фьельбаки, проблемы с занятостью и то, как печально, что все больше красивых старых домов покупается заезжими туристами под летние дачи. Нелли вспомнила, как бывало раньше, когда она, молодая, только что переехала сюда к мужу. Эрика слушала внимательно, задавала вопросы.
Они как будто ходили кругами вокруг того, что так или иначе не могло остаться незатронутым.
Первой решилась Эрика.
– Жаль, что нам приходится видеться при таких трагических обстоятельствах, – робко начала она.
– Да, да… такая молодая женщина…
– Не знала, что вы так близко знакомы с Карлгренами.
– Карл-Эрик работал у нас много лет; конечно, мы общались и с его семьей по разным поводам. Я просто не могла не зайти к ним, хотя бы ненадолго.
Нелли опустила глаза. Пальцы нервно теребили на колене ткань платья.
– Но у меня сложилось впечатление, будто вы знаете и Юлию, – продолжала Эрика. – Она ведь еще не родилась, когда Карлгрены жили во Фьельбаке.
Чуть заметное движение спиной, легкий кивок – вот и все, что выдало недовольство фру Лоренц. Она махнула рукой в золотых перстнях.
– Юлия – это мое недавнее знакомство. Очень приятная молодая дама, на мой взгляд, и совсем не похожа на свою вульгарную сестру. В отличие от Александры, у Юлии есть характер, и это делает ее намного интересней.
Нелли прикрыла рот рукой. Она не только забыла, что говорит о мертвой женщине, но и на долю секунды обнаружила маленькую трещинку в сверкающем фасаде. И то, что успела увидеть там Эрика, было чистой воды ненавистью. Откуда? Если фру Лоренц и знала Александру, то разве ребенком…
Не успела Нелли загладить свою оплошность, как зазвонил телефон, и она удалилась с явным облегчением на лице.
Эрика воспользовалась моментом, чтобы оглядеться. Стиль комнаты был выдержан безупречно, но отдавал безликостью. Во всем чувствовалась направляющая рука дизайнера – ни одной случайной детали. Поневоле Эрика вспомнила родительский дом. Обустраивая его, отец с матерью меньше всего думали о красоте, зато каждая мелочь знала свое место и в нужный момент всегда оказывалась под рукой. И чего стоил этот блестящий музейный интерьер по сравнению с уютом небогатого дома?
Единственным, что хоть как-то оживляло обстановку, были семейные портреты на каминной полке. Эрика подалась вперед, чтобы рассмотреть их как следует. Фотографии располагались слева направо в хронологическом порядке, и самая первая, черно-белая, представляла элегантную пару в свадебных нарядах. Нелли в подвенечном платье и в самом деле была ослепительна, зато Фабиан довольно неуклюже смотрелся во фраке.
На следующем снимке она держала на руках малыша. Фабиан рядом выглядел все таким же напряженным и серьезным. Далее шли портреты мальчика, начиная с младенчества, иногда рядом с матерью, иногда без нее. На последнем ему было около двадцати пяти лет. Нильс Лоренц – пропавший сын. Начиная со второго снимка, могло показаться, что семья состоит только из него и Нелли. Хотя, похоже, красоваться перед объективом – удовольствие совсем не в духе Фабиана, предпочитавшего прятаться за камерой. Не было отца и ни на одной из фотографий с приемным сыном Яном.
Эрика обратила внимание на стол в углу – темный, вишневого дерева, украшенный изысканной инкрустацией. Она поводила пальцем, следуя узорам на пустой столешнице. Похоже, эта вещь стояла здесь только для красоты. Эрика подавила в себе искушение заглянуть в ящики. Телефонный разговор затянулся, но Нелли могла вернуться в любую секунду. Рядом стояла мусорная корзина. Эрика вытащила из нее скомканную бумажку, развернула и, прочитав, быстро вернула на место. История становилась все более интересной.
За спиной кто-то откашлялся. В дверях, вопросительно подняв брови, стоял Ян Лоренц. Эрика задалась вопросом, как давно он здесь появился.