До сих пор Эрика следовала в записях хронологическому порядку, аккуратно излагая чужие мнения и версии, перемежающиеся с собственными мыслями и наблюдениями. Собранный материал предстояло обработать, сократить и смонтировать так, чтобы как можно больше приблизить его к правде. Теперь Эрику меньше всего заботило, как на это отреагируют родственники Алекс.
Она жалела, что не открыла Патрику всего, что видела в доме убитой подруги. Ей следовало бы рассказать ему и о напугавшем ее таинственном посетителе, и о картине, которая нашлась в гардеробе. О возникшем вдруг чувстве, будто в комнате чего-то не хватает. Эрика воздержалась от того, чтобы немедленно звонить Патрику, но пообещала исправить оплошность при первом же представившемся случае.
Мужчины бродили по дому. Наверное, поведение Эрики должно было показаться маклеру странным – едва поздороваться и тут же скрыться из глаз. Эрика чувствовала себя беспомощной в сложившейся ситуации, но скрепя сердце решила продемонстрировать хорошие манеры, которые, несмотря ни на что, у нее были.
Когда она вошла в гостиную, Лукас, пустив в ход все свое красноречие, расписывал бесподобный свет, проникающий через зерешеченные окна со стороны моря. Эрике это показалось странным. Она и не знала, что прячущиеся под камнями существа так любят солнце. Лукас виделся ей чем-то вроде гигантского жука в сверкающем панцире, которого так хотелось навсегда вычеркнуть из жизни одним движением ноги.
– Извините, что оставила вас, – начала Эрика. – Нужно было доделать кое-какие срочные дела.
Она широко улыбнулась, протягивая руку маклеру.
– Чьель Эк, – представился тот.
И тут же поспешил заверить, что не подумал о хозяйке ничего плохого. Продажа дома – дело деликатное. Если б она только знала, какие случаи бывали в его практике…
Эрика улыбнулась и озорно моргнула, взмахнув ресницами. Взгляд Лукаса стал настороженным.
– Не хотела вам мешать, но как далеко вы продвинулись? – спросила она.
– Ваш зять только что показывал мне замечательную гостиную. Должен заметить, все тут обставлено с тонким вкусом. А какие окна… какое прекрасное естественное освещение…
– Да, жаль только, что дует так немилосердно.
– Дует?
– Да, к сожалению, окна плохо проконопачены. Поэтому при малейшем ветре главное поскорей напялить на себя самые толстые шерстяные носки. Но это ведь не такая неразрешимая проблема – утеплить окна?
Лукас выпучил глаза, как безумный, но Эрика не обратила на него внимания. Вместо этого она взяла маклера Чьеля под руку, так что, будь он собакой, непременно завилял бы хвостом.
– Если здесь, наверху, вы уже всё посмотрели, то обязательно должны увидеть подвал. И не обращайте внимание на запах плесени. Он не опасен, если вы, конечно, не аллергик. Одно время я почти не вылезала из подвала – и, как видите, до сих пор жива. Доктора говорят, что астма не имеет к плесени никакого отношения.
Тут Эрика, перегнувшись почти пополам, изобразила страшный приступ кашля. Краем глаза она видела, как налилось кровью лицо Лукаса. Эрика понимала, что ее блеф раскроется, стоит только маклеру Чьелю провести проверку. Но не могла отказать себе в удовольствии лишний раз позлить ненавистного зятя.
Оценив все достоинства и недостатки подвала, маклер Чьель с облегчением вышел на свежий воздух. Лукас молчал, и Эрика спрашивала себя, не зашла ли ее шутка слишком далеко. Он прекрасно понимал, что ни одно из «разоблачений» Эрики не имеет под собой почвы. Но она выставила его на посмешище, а это было то, чего Лукас Максвелл не спускал никому.
Эрика не без дрожи в коленях наблюдала, как уезжал маклер, как приветливо махал рукой, обещая в скором времени прислать сертифицированного оценщика, который еще раз осмотрит весь дом от чердака до подвала.
Она еще раз вошла в гостиную за Лукасом – и секунду спустя оказалась прижатой к стене. Лукас схватил ее за горло. Лицо с выпученными глазами нависло в паре сантиметров от ее носа. В этот момент Эрика поняла, почему сестра не решается разорвать отношения с этим человеком.
– Ты никогда… никогда больше не сделаешь ничего подобного, – прошипел он, брызжа слюной. – Никому, слышишь, никому еще не сходило с рук выставлять меня дураком.
Эрика боялась пошевелиться и только молилась про себя, чтобы он как можно скорее покинул ее дом. К ее удивлению, Лукас именно так и сделал. Он отпустил ее горло, повернулся и пошел к двери. Но не успела Эрика облегченно вздохнуть, быстро повернулся и снова оказался возле нее. Она опешила. Лукас вцепился ей в волосы и прижал ее рот к своему. Затем просунул язык между ее губами и с такой силой схватил ее за грудь, что бюстгальтер врезался в кожу. Потом развернулся с улыбкой и секунду спустя исчез за дверью.
Лишь услышав звук удаляющейся машины, Эрика решилась пошевелиться. Она опустилась на пол вдоль стены и зажала ладонью рот. Поцелуй Лукаса был ужасней, чем хватка за горло. Все тело дрожало как осиновый лист. Обхватив руками голову, Эрика ткнулась лицом в колени и зарыдала. Она оплакивала не себя, а Анну.
Утро понедельника было явно не его время. Лишь к одиннадцати часам Патрик начинал чувствовать себя человеком. На этот раз из полусонного состояния его вывел звук с размахом опустившейся на стол кипы бумаг. Удар был настолько сильный, что Патрик ожидал увидеть перед собой кипу вдвое больше. Анника Янсон рассмеялась и сделала невинное лицо.
– Ты как будто хотел прочитать все, что было написано за год о семье Лоренц? Я проделала громадную работу, выудив из архивов всё до последней буквы, – и какова благодарность? Тяжкий вздох. Куда подевалась твоя природная вежливость, Патрик?
Он улыбнулся:
– Ты заслуживаешь благодарности ежеминутно и ежесекундно, Анника. Но и это не всё. Не будь ты замужем, я женился бы на тебе немедленно и с ног до головы осыпа́л бы бриллиантами и мехами. Но ты разбила мое сердце и предпочла мне грубияна-мужа, а потому я ограничусь скромным «спасибо». Все равно моя беспредельная благодарность тебе не нуждается в словах.
Патрик был доволен, что на этот раз ему удалось вогнать ее в краску.
– Ну, теперь тебе есть чем заняться, – продолжала Анника. – Зачем тебе вообще это нужно? Это как-то связано с убийством во Фьельбаке?
– Без понятия, если честно. Будем называть это женской интуицией.
Анника вопросительно подняла брови, но решила, что сейчас выжать из Патрика большего не удастся. Ее терзало любопытство. Семью Лоренц даже в Танумсхеде знали все. Если окажется, что они как-то связаны с убийством, это станет по меньшей мере сенсацией.
Патрик смотрел, как Анника закрывает дверь. Невероятно толковая женщина. Хорошо, если она все-таки уживется с Мелльбергом. Ее уход был бы большой потерей для участка.
Хедстрём заставил себя сосредоточиться на бумагах, которые принесла Анника. Убедившись, что на их изучение уйдет остаток дня, расслабился, откинулся в кресле, положив ноги на стол, и взял верхнюю статью.
Спустя шесть часов Патрик почесывал затекший затылок, чувствуя резь в глазах. Он читал статьи в хронологическом порядке, начав с самой старой газетной вырезки. Она оказалась увлекательной. В тот год пресса вообще много писала о Фабиане Лоренце и его успехах, и всё в положительном, даже восторженном ключе. Предприятие развивалось на удивление быстро. Похоже, Фабиану с самого начала сопутствовала удача – или же, как предприниматель, он был невероятно талантлив, если не гениален.
Свадьбе с Нелли была посвящена колонка в «Светской хронике», с прилагающимися фотографиями красивой пары в подвенечных нарядах. Далее в газетах шли снимки Нелли и их сына Нильса. В том, что касалось благотворительности и других трудов на благо общества, фру Лоренц, похоже, была неутомима. Нильс сопровождал ее всюду. Иногда он выглядел испуганным, вцепившись в руку матери.
И войдя в подростковый возраст, ставший заметно более сдержанным на публике, Нильс оставался неразлучен с ней. Правда, теперь сам держал мать под руку. Его детское лицо – как, по крайней мере, показалось Патрику – излучало самоуверенность собственника. Что касается Фабиана, он упоминался в газетах все реже. В основном в связи с событиями из мира большого бизнеса.
Одна статья выделялась из общего потока и привлекла особенное внимание Патрика. Журнал «Аллерс» посвятил целый разворот Нелли, усыновившей в середине семидесятых мальчика с «трагическим прошлым», как выразился по этому поводу репортер. На снимке она, разнаряженная в пух и прах, в интерьере роскошной гостиной обнимала подростка лет двенадцати. Новоявленный воспитанник не выглядел довольным и как будто вот-вот собирался стряхнуть ее костлявую руку. Нильс, теперь уже молодой человек лет двадцати пяти, стоял за спиной матери. Серьезный и подтянутый, в темном костюме и с зачесанными назад волосами, он идеально вписывался в эту дворцовую обстановку, в которой мальчик выглядел чужим.
Репортер на все лады восхвалял великодушие Нелли, взявшей на себя труд заботиться об этом ребенке. В статье сквозил намек на какую-то трагедию в его прошлом, душевную травму, которую Нелли надеялась залечить своей любовью и здоровой обстановкой дома Лоренцев. Какая наивность! Патрик почувствовал жалость к этому подростку.
Несколько лет спустя гламурные сцены светской хроники и вызывающие зависть фоторепортажи из жизни звездной семьи сменились траурными заголовками. «Наследник состояния Лоренцев пропал без вести» – эту новость местная пресса смаковала в течение нескольких недель. Даже «Гётеборг-постен» уделила внимание этому событию. Не было недостатка и в более или менее обоснованных версиях происшедшего. И здесь как будто были подняты все мыслимые и немыслимые варианты. Одни полагали, что молодой Лоренц сбежал от родителей, прихватив часть отцовского капитала, и теперь наслаждается жизнью в неизвестном месте. Другие – что он покончил с собой, узнав, что Фабиан не его родной отец, и не посчитав себя вправе распоряжаться его наследством. Большинство журналистов не высказывало свои фантазии напрямую, ограничиваясь более-менее прозрачными намеками.