На последних крутых поворотах перед Фьельбакой он, как всегда, разогнался. Вся эта история уж слишком била по нервам, и Патрик срывался на машине. Он подверг себя смертельному риску, повернув вниз возле холма, к месту, где когда-то стояла силосная башня. Ее давно взорвали, теперь там дома и разные рыбацкие постройки в духе старого времени. Несколько миллионов за дом – Хедстрём не переставал удивляться этим ценам.
Откуда ни возьмись на повороте появился мотоциклист, и Патрик подавил приступ панического страха. Сердце забилось, он резко притормозил на снижающейся скорости – уши заложил истошный визг. Посмотрел в зеркало заднего вида – мотоциклист как ни в чем не бывало продолжал путь.
Патрик проехал площадку для мини-гольфа и на перекрестке возле бензозаправки повернул налево, к многоэтажным домам. В очередной раз бросилось в глаза, как они уродливы – коричнево-белые прямоугольные гиганты, разбросанные к югу от Фьельбаки. Он попытался понять, о чем думал проектировавший их архитектор. Может, задался целью, в порядке эксперимента, построить самый некрасивый дом в истории человечества? Или же проблема внешнего вида не заботила его совсем? «Жилье для всех» – такой лозунг был выдвинут в шестидесятые годы. Жаль, что не «Красивое жилье для всех».
Патрик припарковался возле первого подъезда и вошел в дом. Итак, пятая квартира. Андерс Нильсон и свидетельница Йенни Розен живут на одной площадке. Патрик тяжело дышал – слишком мало движения и много кофе с булочками в последнее время. Спортсменом он никогда не был, но до сих пор старался следить за физической формой.
Остановился возле двери Андерса Нильсона и прислушался – все было тихо. Хозяина либо нет дома, либо он в отключке.
Дверь Йенни располагалась на короткой стороне справа, как раз напротив двери Андерса, налево от лестницы. Вместо стандартного щитка висела деревянная табличка, на которой красовались обрамленные розами витиеватые буквы: «Йенни и Макс Розен». Итак, она замужем.
Йенни звонила в участок сегодня утром, и Патрик надеялся, что она все еще дома. Вчера, когда коллеги обходили все квартиры в подъезде, к ней не достучались и оставили визитку с просьбой при первой же возможности связаться с полицией. Поэтому новую информацию о том, когда Андерс вернулся домой в день убийства, получили только сегодня.
Звонок в дверь отозвался изнутри озлобленным детским криком. Потом послышались шаги, и Патрик скорее почувствовал, чем увидел, что за ним наблюдают в замочную скважину. Звякнула цепочка – и дверь открылась.
– Да?
Перед ним стояла женщина с годовалым ребенком на руках. Она была очень тоненькая, с сильно выбеленными перманентом волосами. То, что их естественный цвет каштановый, почти черный, подтверждали отросшие у корней участки и темно-ореховые глаза. Ненакрашенное лицо выглядело усталым. Женщина была в застиранных тренировочных брюках с отвисшими коленками и футболке с логотипом «Адидас».
– Йенни Розен?
– Да, это я. В чем дело?
– Меня зовут Патрик Хедстрём, я из полиции. Вы звонили нам сегодня утром. Мне нужно задать вам пару вопросов; это касается информации, которую вы нам сообщили. – Патрик старался говорить тихо, так, чтобы его не было слышно в квартире.
– Входите. – Она отступила в сторону, пропуская его в прихожую.
Квартирка оказалась тесная, однокомнатная. Мужчины здесь определенно не было – старше одного года, во всяком случае. Интерьер – один розовый взрыв. Ковры, покрывала, гардины, лампы – все розовое. Всевозможные розочки и розетки украшали подсвечники и абажуры. Картины на стенах подчеркивали романтическую натуру хозяйки – слащавые женские лица с летящими птицами на переднем плане. Над детской кроваткой – портрет плачущего малыша.
Они устроились на белом кожаном диване. Слава богу, хозяйка не предложила ни чая, ни кофе. Того, что Патрик выпил вчера, более чем достаточно на два дня. Ребенок, которого она держала на коленях, вырвался из объятий матери и сел на полу, суча ногами.
Приглядевшись к хозяйке, Хедстрём удивился ее молодости. Йенни Розен едва вышла из подросткового возраста, он не дал бы ей больше восемнадцати. В маленьких поселках не редкость женщины моложе двадцати и с двумя детьми. То, что она называла сына Макс, навело Патрика на мысль, что папа не живет с ними. И в этом также не было ничего необычного. Ребенок… подростковые отношения редко выдерживают подобные испытания.
Патрик достал блокнот.
– Итак, в пятницу двадцать пятого января вы видели Андерса Нильсона возвращавшимся домой около семи вечера. Откуда такая точность во времени?
– Я никогда не пропускаю «Разделенные миры» по телевизору. Время приближалось к семи, и тут снаружи послышался шум. Это меня не удивило, должна сказать. У Андерса вечно кипит жизнь. Собутыльники приходят и уходят в любое время дня и ночи, а бывает, и копы. Но все равно я проверила в глазок и тут увидела Андерса. Пьяный в стельку, он пытался попасть ключом в замочную скважину, но та должна была быть метр шириной, чтобы это у него получилось. В конце концов, Андерс все-таки отпер дверь и ввалился в квартиру. Но тут пошла заставка «Разделенных миров», и я побежала к телевизору.
Она жевала кончик длинной пряди. Ногти на руках были изгрызены, со следами розового лака. Макс уверенно подполз к Патрику и подергал его за штанину. Тот вопросительно посмотрел на Йенни.
– Возьмите его на руки, вы ему понравились, – объяснила она.
Патрик неуклюже поднял малыша, посадил на колени и дал ему связку ключей поиграть. Макс засиял в улыбке, показав два передних зуба, похожих на зерна риса. Патрик улыбнулся в ответ, сердце кольнуло. Сложись все чуточку по-другому, такой же малыш мог быть и у него… Он пригладил ладонью пушок на голове Макса.
– Сколько ему?
– Одиннадцать месяцев. Он задает мне работы, должна вам сказать.
Лицо Йенни Розен засветилось нежностью, и Патрик вдруг разглядел, как она красива. До сих пор он не видел этого за усталым выражением ее лица. Хедстрём представил себе, как, должно быть, тяжело в ее годы быть одинокой мамой. Вместо того чтобы радоваться жизни со сверстниками, Йенни вечерами возится с подгузниками и убирается в квартире. Словно в подтверждение его мыслей, молодая хозяйка достала сигарету из пачки на ночном столике и закурила. Затянувшись глубоко и с явным наслаждением, подвинула пачку Патрику. Тот покачал головой. У него была своя точка зрения на курение в присутствии маленького ребенка, но навязывать ее ей он не собирался. Патрик вообще не понимал удовольствия посасывать вонючую сигарету…
– А Нильсон не мог вернуться домой, а потом опять уйти? – спросил он, продолжая прежнюю тему.
– В нашем доме жуткая слышимость. Булавку не уронишь без того, чтобы об этом не узнали соседи. Андерс точно никуда не уходил, я уверена.
До сих пор Патрик не продвинулся ни на йоту. Следующий вопрос был задан скорее из любопытства:
– А как вы отреагировали на то, что Андерса Нильсона подозревают в убийстве?
Она глубоко затянулась и выпустила дым колечками. Патрик едва сдержался, чтобы не напомнить о вреде пассивного курения. На его коленях Макс сосал кольцо с ключами. Он сжимал его неуклюжими ручонками и время от времени поглядывал на Патрика, как бы с благодарностью за то, что тот дал ему такую фантастическую игрушку.
– Чушь, – ответила Йенни на вопрос Патрика. – Андерс – старая развалина, и вообще он не мог убить. Он же пугливый. Часто звонит мне и между делом клянчит сигареты, но – пьяный или трезвый – все время будто чего-то боится. Несколько раз я даже доверяла ему Макса. Только когда он был трезвый, разумеется, не иначе.
Йенни затушила сигарету в переполненной пепельнице.
– Вообще, эти алкоголики безобидны. Несчастные парни, которые пропивают свою жизнь. Но вреда от этого нет никому, кроме них самих.
Йенни мотнула головой, чтобы убрать волосы с лица, и потянулась за следующей сигаретой. Ее пальцы были желтыми от никотина, а следующая сигарета наверняка имела тот же вкус, что и предыдущая. Патрик почувствовал, что обкурился более чем достаточно, притом что ничего нового вытянуть из Йенни, по-видимому, больше не удастся.
Он поднял с колен протестующего Макса и протянул его матери.
– Спасибо за помощь. Почти уверен, что нам придется побеспокоить вас по крайней мере еще раз.
– Я буду здесь. Никуда пока не собираюсь.
Сигарета все еще дымилась в пепельнице, и Макс раздраженно хлопал глазами. Он все еще обсасывал ключи и косился на Патрика, не то опасливо, не то побуждающе – «попробуй отними». Хедстрём осторожно потянул за кольцо, но «рисовые зернышки» оказались на удивление крепкими, а пальчики – цепкими. Кроме того, связка была порядком обслюнявлена, и Патрику не удавалось как следует за нее ухватиться. Он дернул сильнее – ответом было недовольное ворчание.
Более привычная к такого рода ситуациям, Йенни высвободила кольцо из пухлых пальчиков и протянула его Патрику. Макс закричал во все горло, демонстрируя недовольство. Зажав кольцо между указательным и большим пальцами, Патрик попытался вытереть ключи о брючину, после чего сунул их в карман.
Йенни и плачущий малыш проводили его на выход. Последним, что видел Патрик, прежде чем дверь захлопнулась, была крупная слеза, катившаяся по круглой щеке Макса. Сердце снова защемило.
Этот дом был слишком велик для него одного. Хенрик бродил по комнатам, где все напоминало об Александре. Она любила здесь все, ни один сантиметр этого дома не был обойден ее заботой.
Иногда Хенрику казалось, что только ради дома она и согласилась за него выйти. Только после того, как он привез ее сюда, их отношения стали по-настоящему взаимны. Что касается Хенрика, его намерения были серьезны с самого начала, с той самой секунды, когда он впервые увидел ее на университетской встрече иностранных студентов. Высокая и светловолосая, Алекс словно была окружена аурой недосягаемости – тем, что только и могло пробудить в Хенрике интерес. И он возжелал ее с силой, на какую только был способен. Он ведь с детства привык получать что захочет.