Мелльберг встал и показал на фотографию Алекс в центре первой доски. Этот снимок был взят у ее матери. Взглянув на него, каждый в этой комнате в очередной раз поразился тому, какой красивой Александра была при жизни. Рядом с этой фотографией соседняя – Александры в ванне, с синевато-белым лицом и изморозью в волосах и на ресницах – казалась особенно жуткой.
– Эту в высшей степени странную пару связывали любовные отношения, – пояснил Мелльберг. – В этом признавался Андерс, и у нас есть тому доказательства. Вопрос, насколько глубокой была эта связь, и главное – как вообще получилось, что красивая светская дама выбрала в качестве любовника опустившегося пьяницу? Что-то за всем этим стоит, носом чую.
Тут Мелльберг несколько раз постучал по своему огромному, в красных прожилках, носу.
– Мартин, тебе поручаю копнуть этот вопрос глубже. Прежде всего ты должен надавить на Хенрика Вийкнера, сильнее, чем мы делали это до сих пор. Сдается мне, этот парень знает больше, чем говорит.
Мартин с готовностью кивнул и сделал пометку в блокноте. Анника бросила на него поверх очков полный материнской нежности взгляд.
– К сожалению, второе убийство отбросило нас на исходную позицию в расследовании дела Александры Вийкнер. Нильсон идеально подходил на роль ее убийцы. Патрик, тебе поручаю еще раз просмотреть все материалы по делу Александры. Проверь и перепроверь каждую деталь. Где-то там обязательно кроется путеводная нить, которую мы упустили.
Последнюю фразу Мелльберг подслушал в детективном фильме по телевизору и взял себе на заметку.
Йоста оставался единственным, кто все еще не получил задания, и Мелльберг еще раз в задумчивости оглянулся на доски.
– Ты, Йоста, поговоришь с семьей Александры Вийкнер. Возможно, и они о чем-то умалчивают. Расспроси о детстве, личности, врагах и друзьях – короче, обо всем. Поговори с родителями и сестрой, но с каждым по отдельности. Тогда получится выжать из них больше, так подсказывает мне опыт. Работай в паре с Мулином, который будет беседовать с ее супругом.
Йоста сразу словно прогнулся под тяжестью возложенной на него задачи и в задумчивости вздохнул. Не то чтобы поручение отвлекало его от гольфа в этот зимний день, просто он давно отвык от работы как таковой. За годы безделья Йоста наловчился имитировать занятость, коротая время за раскладыванием пасьянсов на компьютере. Сама мысль о работе с необходимостью предъявления конкретного результата пугала его. Это означало конец свободы, притом что никто, похоже, не собирается оплачивать сверхурочные. В лучшем случае он мог рассчитывать на компенсацию на бензин на дорогу до Гётеборга и обратно.
Мелльберг хлопнул в ладоши, велев тем самым всем разойтись.
– Приступайте немедленно. Нечего просиживать задницы, если мы действительно хотим что-нибудь распутать. Я рассчитываю на то, что вы будете работать так, как никогда до этого не работали. Отныне у вас нет свободного времени, все оно мое. Я буду распоряжаться им по своему усмотрению, пока мы все это не уладим. Вот так.
Он прогнал их, как расшалившихся школьников, но этим никто не возмутился – во всяком случае, вслух. Все разом встали. Каждый захватил в одну руку стул, на котором сидел, в другую – блокнот. Один Лундгрен медлил, но комиссар не был настроен на лесть, поэтому прогнал и его.
Это был очень важный день. Крест на единственном подозреваемом в деле Вийкнер означал тупик в расследовании, но неудача компенсировалась ясным осознанием того, что один плюс один больше, чем два. Если одно убийство – это просто преступление, то два – сенсация для такого маленького поселка, как Фьельбака. Если до сих пор Мелльберг рассчитывал в лучшем случае на билет в один конец до центра, то два расследованных убийства открывали перед ним действительно блестящие карьерные перспективы. Теперь-то они точно будут умолять его вернуться.
Мелльберг откинулся на спинку кресла и привычным движением запустил руку в третий ящик стола. Запихнув в рот полную горсть шоколадных шариков, он подложил под затылок сложенные в замок руки и решил немного вздремнуть. До обеденного перерыва в любом случае оставалось совсем недолго.
После ухода Патрика она еще пыталась поспать. Ничего не получилось. Эрика лишь ворочалась с боку на бок на кровати да улыбалась, предаваясь приятным воспоминаниям. Нельзя быть такой счастливой. Эрика просто не знала, что с этим делать. Она повернулась на бок и подложила ладони под правую щеку.
Жизнь стала светлее. Убийство Алекс и нетерпение издателя видеть рабочий вариант книги, к которой она еще не знала, как подступиться, тоска по родителям и неприятности, связанные с продажей их дома, – все казалось сегодня не таким мрачным. Проблемы не исчезли, но впервые у Эрики появилась убежденность в том, что мир не рухнет и что она справится со всеми трудностями, сколько бы их ни возникло на ее пути.
Подумать только, как все могут изменить одни сутки, какие-то жалкие двадцать четыре часа! Вчера в это же время Эрика проснулась с тяжестью в груди и чувством безысходного одиночества. И вот сегодня она до сих пор почти физически ощущает ласки Патрика на своей коже. Или нет, «физически» – не то слово, слишком грубое и плоское.
Теперь их было двое, и тишина в комнате, которая раньше ощущалась как тревожная, вдруг стала умиротворяющей. Конечно, Эрике не хватало Патрика, но она утешала себя мыслью, что, где бы он ни находился, душой они вместе.
Будто кто-то прибрался у нее в голове, вымел пыль и паутину в углах. И Эрика с новой ясностью осознала, что не может больше прятаться от того, что так занимало ее последние дни.
Хотя мысль о том, кто был отцом ребенка Алекс, беспрестанно пульсировала у нее в мозгу, Эрика боялась взглянуть ей в глаза напрямую. И только теперь, ощутив прилив сил, решилась взяться за то, что до сих пор откладывала. Она должна была это сделать.
Эрика долго принимала душ, стоя под обжигающе горячей водой. Если это утро знаменует для нее начало новой жизни, она войдет в него совершенно чистой. После душа, сверившись с термометром, тепло оделась и помолилась, чтобы не было проблем с машиной. Здесь ей повезло – машина завелась с первой попытки.
Дорогой Эрика размышляла над тем, с какого конца поднять тему. Она сочинила два варианта своего монолога, один глупее другого, и в конце концов решила импровизировать. Что-то подсказывало ей, что так будет вернее. На какую-то долю секунды Эрика подумала позвонить Патрику и поделиться с ним своими подозрениями, но тут же отогнала эту мысль. Для начала она все проверит сама. Слишком многое поставлено на карту.
Весь путь занял не так много времени, но оно растянулось в вечность. Когда Эрика сворачивала на парковку возле отеля на набережной, Дан уже махал ей с лодки. Она угадала – он был здесь. Эрика помахала в ответ, но не улыбнулась. Она заперла машину и, сунув руки в карманы светло-коричневой спортивной куртки, быстро зашагала в сторону Дана. День выдался туманный и хмурый, но воздух был свежий, и Эрика пару раз глубоко вдохнула, пытаясь окончательно прояснить мысли после вчерашнего алкоголя.
– Привет, Эрика!
– Привет!
Дан продолжал заниматься своей лодкой, но как будто обрадовался неожиданному собеседнику. Эрика нервно огляделась в поисках Перниллы, поскольку слишком хорошо помнила ее взгляд с прошлого раза. Теперь, увидев ситуацию в новом свете, она лучше поняла жену Дана.
Эрика впервые залюбовалась его лодкой, которую Дан получил от своего отца и любил, как женщину. Рыбачить было у него в крови, и Дана приводило в отчаяние, что этим больше нельзя прокормить семью. Конечно, он и в школе в Танумсхеде чувствовал себя вполне на своем месте, но не это было его настоящим призванием. Когда Дан занимался лодкой, на его лице всегда ощущалась счастливая улыбка, пусть подспудная, но в любой момент готовая прорваться на поверхность. Тяжелая работа его не пугала, а от холода надежно защищала теплая одежда. Дан повесил на плечо моток веревки и повернулся к Эрике.
– Ты сегодня без закуски? Что за черт… Надеюсь, это не войдет у тебя в привычку.
Светлая челка выбилась у него из-под шапки. Дан стоял перед Эрикой, большой и могучий, как скала. Он излучал силу и радость, от которой ей на этот раз стало больно. Но она должна была сделать то, зачем приехала, пока это не сделали другие. В худшем случае полиция. Эрика убеждала себя, что действует в интересах Дана, но это была не более чем отговорка. Главная причина ее появления здесь была в том, что она сама хотела и должна была знать больше.
Дан бросил веревку на настил и подошел к Эрике, которая стояла, опершись на перила возле кормы и глядя куда-то в сторону горизонта.
– Я покупаю любовь за деньги, и не будет дано мне другой… – задумчиво продекламировала она.
– И все же ты эту мою любовь на ржавых струнах воспой, – подхватил Дан.
Эрика не улыбалась.
– Ты все еще любишь Фрёдинга?
– Всегда любил и буду любить. Молодежь в школе жалуется, что их скоро вырвет на Фрёдинга, но я не понимаю, как таких стихов может быть слишком много.
– Да, я все еще храню его сборник, который ты мне подарил, когда мы были вместе.
Сейчас Эрика говорила ему в спину, потому что Дан повернулся, чтобы подвинуть ящики с сетями, которые стояли у противоположного борта.
Эрика неумолимо продолжала:
– Ты всем своим женщинам даришь его сборники?
Дан оторвался от ящиков и поднял на нее удивленное лицо.
– О чем ты? Да, вот тебе я подарил, и у Перниллы тоже есть такой, хотя очень сомневаюсь в том, чтобы она в него хоть раз заглянула.
Эрика заметила его беспокойство, но лишь крепче вцепилась в перила руками в зимних варежках и решительно заглянула Дану в глаза.
– А Алекс? Она тоже получила свой экземпляр?
Лицо Дана стало белым, как снег, который лежал на льду за его спиной. В то же время Эрика заметила мелькнувшую в глазах искорку облегчения.
– Алекс? Что ты имеешь в виду? – Он все еще не был готов капитулировать.