– Ты хотел взглянуть на документы одного из моих старых клиентов? – спросила Сив. – Ян Нурен, кажется…
Снова этот неестественно воодушевленный тон. Сив собрала материалы со стола, прежде чем Патрик успел приблизиться. Перед ним легла толстая папка.
– У нас есть кое-что об этом парне, что тебе наверняка было бы интересно посмотреть. Оба родителя употребляли наркотики, поэтому рано или поздно нам в любом случае пришлось бы вмешаться. Мальчик был предоставлен сам себе. Ходил в лохмотьях, вечно грязный. В школе его дразнили, потому что от него плохо пахло. Нередко он ночевал в старом сарае, а наутро, в чем был, шел в школу. – Она взглянула на Патрика поверх очков: – Надеюсь, ты не злоупотребишь моим доверием и справишь все необходимые документы, пусть даже задним числом?
Хедстрём кивнул. Он знал, как важно соблюдать все инструкции, но расследование требовало срочных действий, поэтому бюрократические формальности нередко приходилось откладывать на потом. Они с Сив давно и хорошо сработались, поэтому она имела право задавать ему подобные вопросы.
– И почему вы не вмешались раньше? – спросил Патрик. – Почему позволили всему этому так далеко зайти? По сути, Ян с рождения был беспризорником, а на момент смерти родителей ему исполнилось десять лет.
Сив глубоко вздохнула:
– Понимаю, о чем ты… Поверь, я и сама думала об этом много раз. Но я начала работать в социальной службе всего за какой-нибудь месяц до этого пожара, и тогда были совсем другие времена. Государству было невероятно трудно вмешаться в дела семьи. Многие выступали за право родителей воспитывать ребенка так, как они того хотят. И это било рикошетом по таким, как Ян. Мы никогда не находили на его теле следов физического насилия, что только осложняло ситуацию, потому что в противном случае его поместили бы в больницу и мы имели бы все основания взять эту семью под свой контроль. Но они били его так, что это не было заметно со стороны. Поэтому Ян имел статус ребенка из «трудной» семьи, не более.
Она выделила голосом слово «трудной» и пальцами изобразила в воздухе кавычки.
Патрик впервые проникся сочувствием к Яну Лоренцу. Как можно вырасти нормальным человеком в таких условиях?
– Но ты еще не знаешь самое страшное, – продолжала Сив. – У нас нет тому никаких конкретных доказательств, но есть все основания полагать, что родители продавали его для оказания сексуальных услуг за деньги или наркотики.
У Патрика отвисла челюсть. Это оставило позади даже самые страшные его предчувствия.
– То есть, как я уже сказала, – продолжала Сив, – мы ничего не можем утверждать с полной уверенностью. Но Ян идеально подходил под описание ребенка, подвергавшегося сексуальному насилию. В школе он имел серьезные проблемы с дисциплиной. Одноклассники над ним издевались, как я уже сказала, но в то же время боялись его.
Сив открыла папку и пролистала ее, пока не нашла то, что было ей нужно.
– Вот. Во втором классе он принес в школу нож и угрожал самому злостному из своих мучителей. Ян порезал лицо этому мальчику. Руководство школы замяло инцидент, и наказания, насколько я могу видеть, не последовало. Были и другие примеры агрессии против одноклассников, но этот самый впечатляющий. Много раз руководству школы сообщали о случаях жестового обращения Яна с девочками. Для своего возраста он был на редкость продвинут в плане полового развития. Однако обвинения ни к чему не привели. Педагоги просто не знали, что делать с детьми, у которых трудности в отношениях с окружающими. Сейчас на такие вещи реагируют незамедлительно, но мы говорим о начале семидесятых. Тогда мир был совсем другим.
Патрик молчал, потрясенный.
– А что насчет пожара? – спросил он. – Или тогда это тоже было в порядке вещей?
– Нет, и это самое странное. После пожара Ян практически сразу попал в семью Лоренц, и далее мы уже больше ничего не слышали о его проблемах. Я несколько раз приходила к ним в дом и видела там совсем другого мальчика. Хорошо причесанный, в дорогом костюме, он пялился на меня пустыми глазами и безупречно вежливо отвечал на все вопросы. В этом было что-то страшное – человек изменился за одну ночь…
Патрик вздрогнул. Впервые за время их знакомства Сив позволила себе высказаться о своем подопечном в резко негативном тоне. Он понял, что здесь есть что копать и что Сив чего-то недоговаривает.
– Насчет пожара…
Конец его фразы повис в воздухе, и Патрик заметил, как Сив выпрямилась на стуле. Это подтверждало, что он на правильном пути.
– Об этом ходили разные слухи… – закончил Хедстрём и вопросительно посмотрел на Сив.
– Я не могу отвечать за слухи… Так что тебе известно?
– Ну… что это был поджог, умышленное убийство. В наших рапортах написано «подозрение на умышленное убийство», но полиции так и не удалось напасть на след злоумышленников. Сначала пламя охватило первый этаж. Супруги Нурен спали на втором, поэтому у них не было никаких шансов. Кто мог ненавидеть их настолько, чтобы предать такой смерти? Знаешь об этом что-нибудь?
– Да.
Сив произнесла это так тихо, что Патрик совсем не был уверен в том, что не ослышался.
– Да, – повторила она громче. – Мне известно, кто ненавидел Нуренов до такой степени, что решился поджечь.
Хедстрём молчал, предоставляя Сив возможность продолжать в удобном для нее темпе.
– Я приехала на место происшествия вместе с полицией. Пожарная команда уже была там и обследовала окрестности на предмет искры или чего-нибудь такого, что могло представлять опасность для соседних домов. Один из пожарников нашел Яна в хлеву. Мальчик отказывался покидать свое укрытие, поэтому связались с нами, социальной службой. Я была молодым ассистентом и, призна́юсь, чувствовала себя не совсем уверенно. Ян сидел в углу, прислонившись к стенке. Пожарник не спускал с ребенка глаз и с явным облегчением передал его под мою опеку. Я прогнала полицию и вошла одна, чтобы утешить его, как я это понимала, и вывести к людям. Он все время с чем-то там возился; я не видела, с чем именно. Но когда подошла ближе, разглядела, что мальчик подбирает что-то с пола, стоя на коленях. Это были спички, целый коробок. И он с каким-то жутким восторгом на лице сортировал их, складывая черные, горелые в один конец коробка, а красные, неиспользованные, – в другой. Я никогда не забуду выражения чистой радости на его лице. Ребенок просто сиял, и это было самое отвратительное, что я видела когда-либо в жизни, Патрик. О, это лицо до сих пор не дает мне спать по ночам… В общем, я подошла к нему и осторожно забрала коробок. А он посмотрел на меня и спросил: «Они мертвы?» Только это, Патрик. Я ответила. Он фыркнул от смеха и спокойно позволил вывести себя из хлева. Последнее, что я видела, когда мы уходили, были плед, карманный фонарик и куча одежды в углу. И тут я поняла, что отныне мы замешаны в убийстве. Мы ведь могли предупредить это много лет назад.
– Ты кому-нибудь еще рассказывала об этом?
– Нет, о чем я могла рассказать? Что мальчик сжег родителей, играя со спичками? Нет, до сих пор я ни с кем об этом не говорила. Но давно ожидала, что его имя так или иначе всплывет в полиции. Что он натворил?
– Пока мне нечего тебе ответить, но обещаю держать в курсе, как только что-нибудь прояснится. Сив, ты даже представить себе не можешь, как я тебе признателен. Немедленно выправлю все разрешения, чтобы у тебя не было проблем.
Патрик кивнул и вышел.
После его ухода Сив Персон долго еще сидела за письменным столом, в задумчивости прикрыв глаза и потирая переносицу большим и указательным пальцами. Красные очки снова болтались на шнурке.
В тот самый момент, когда Хедстрём выбирался из сугробов на тротуар, у него зазвонил мобильник. Пальцы успели окоченеть, поэтому он не без труда ухватил скользкую крышку. Но это была не Эрика. На дисплее высветился номер коммутатора полицейского участка.
– Патрик Хедстрём… Привет, Анника… Нет, я пока на ходу, но сейчас буду.
Он хлопнул крышкой. Аннике опять повезло – нарыла какие-то несостыковки в биографии Алекс Вийкнер.
Под ногами скрипел снег, когда Патрик со всех ног мчался к полицейскому участку. Пока он сидел у Сив, на улице поработала снегоуборочная машина, поэтому обратная дорога заняла куда меньше времени. Улица опустела. Смельчаков, рискнувших выйти в такой холод, было совсем немного. Все они куда-то спешили с поднятыми воротниками и надвинутыми на лоб шапками.
За дверями участка Патрик оббил налипший на обувь снег, отметив про себя, что ходьба по сугробам в низкой обуви чревата промокшими носками и всеми связанными с этим неприятностями. Впредь надо просчитывать наперед возможные последствия.
Он сразу направился в комнату Анники, где его, судя по всему, уже ждали. По сияющему лицу секретарши Патрик сразу определил, что она что-то нарыла.
– Все остальное в стирке? – Анника кивнула на его одежду.
По ее ехидной улыбке Патрик понял, что это камешек в его огород, оглядел себя и действительно пришел в ужас. В самом деле, он не менял белье с тех пор, как позавчера приехал к Эрике. Хедстрём вспомнил, как потел с утра, убирая снег в ее дворе, и задался вопросом, успел он провонять весь участок или только половину.
Он проворчал что-то в ответ на ёрничество Анники и взглянул на нее так строго, как только мог. Но секретаршу это только еще больше развеселило.
– Хорошо, хорошо… Теперь к делу. Выкладывай, что у тебя, женщина.
Патрик ударил кулаком в притворном гневе и опрокинул вазу с цветами. Вода пролилась на стол.
– Прости, я не хотел… Господи… какой же я неуклюжий!
Он огляделся в поисках тряпки, но и здесь Анника его опередила, вытащив откуда-то из ящика смятое бумажное полотенце. Промокая им столешницу, оглянулась на Патрика и дала уже ставшую привычной команду:
– Сидеть!
Хедстрём опустился на стул, ожидая заслуженного лакомства за послушание.
– Может, начнем наконец? – спросила вместо этого Анника.
И, не дожидаясь ответа, обратилась к тексту на мониторе.