Внимание Хедстрёма привлек снимок на одной из полок позади письменного стола.
– Твоя семья? – Он не смог скрыть удивления в голосе.
Роберт гордо улыбнулся и снял фотографию с полки.
– Жена, Карина, и дети, Оскар и Майя.
– Сколько им?
– Оскару два года, Майе шесть месяцев.
– Очень симпатичные. И как давно ты женат?
– Скоро три года. Тебе, наверное, не верится, что из меня получился отец семейства?
Патрик рассмеялся:
– Нет, признаться. Это было так на тебя не похоже…
– Да, ну ты ведь знаешь, к старости и дьявол становится богобоязненным. Сам-то как? У тебя в этом плане, наверное…
– Да нет, в этом плане я как раз не преуспел, – перебил приятеля Патрик. – Я разведен, детей нет. Что при таких обстоятельствах можно считать скорее удачей.
– Печально слышать.
– Но не все так плохо. И в этом плане намечается кое-что многообещающее; посмотрим…
– Так зачем я тебе все-таки понадобился?
Патрик заерзал на стуле, снова почувствовав неловкость.
– Был вот в городе по одному полицейскому делу и вспомнил, что у меня есть знакомый судмедэксперт. Мне нужна твоя помощь, и чтобы без долгой административной рутины. На нее у меня нет ни времени, ни терпения. При соблюдении всех формальностей мне придется ждать ответа несколько недель.
Глаза Роберта загорелись, в нем пробудилось любопытство. Он приставил кончики пальцев обеих рук друг к другу, ожидая разъяснений Патрика.
Хедстрём достал из сумки бумаги в пластиковом пакете и протянул Роберту. Тот поднес листок к настольной лампе.
– Это листки из блокнота, найденного в квартире жертвы убийства, – объяснил Патрик. – Я вижу там отпечаток текста, из которого могу разобрать только фрагменты. Можешь помочь мне прочитать больше?
– Да-а-а… – протянул Роберт. – У меня есть для этого кое-какое оборудование. – Он замолчал, продолжая держать листок под лампой. – Только, видишь ли, существуют определенные правила насчет того, как и в каком порядке действовать в таких случаях… У меня кучи таких бумажек, и каждая терпеливо ждет своей очереди.
– Я знаю, Роберт, но мне кажется, моя бумажка не займет у тебя много времени. И если ты сможешь в порядке исключения…
У Роберта между бровей залегла морщинка. Некоторое время он размышлял над предложением Патрика, а потом улыбнулся и рывком поднялся из-за стола.
– Ну хорошо, сведем формальности к минимуму. Это и в самом деле займет не больше нескольких минут. Идем…
Они вышли в коридор, после чего Роберт провел Патрика в комнату напротив его, которая оказалась просторной и светлой и полной всевозможного оборудования. Все вокруг – белые стены, хромированные шкафы, столы и тумбочки – сверкало чистотой, как и должно быть в больнице. Аппарат, который был нужен Роберту, стоял в глубине посещения. Эксперт осторожно вынул бумагу из пакета, поместил под объектив и нажал «пуск». Загорелась синяя лампочка, и на экране проступили слова.
– Ну как?
Патрик пробежал глазами текст.
– Это именно то, что мне было нужно. Ты позволишь мне задержаться здесь на пару минут, чтобы переписать, что там написано?
Роберт улыбнулся.
– У меня есть предложение получше. Давай сфотографируем текст, а снимок ты заберешь с собой.
Широкая улыбка разлилась по лицу Патрика:
– Супер, давай!
Спустя полчаса Хедстрём возвращался из лаборатории с фотокопией листка из блокнота Андерса Нильсона. Уходя, он клятвенно пообещал Роберту время от времени напоминать о себе звонками, так что тот почти поверил ему. Увы, напрасно. Патрик знал себя слишком хорошо.
Домой он возвращался в раздумьях. Хедстрём любил ехать по темноте. Ночная тишина окутывала его, как кусок черного бархата, и только огни редких встречных автомобилей нарушали уединение. Постепенно мысли прояснились. Фрагмент за фрагментом Патрик монтировал воедино то, что уже знал, с тем, что прочитал в кабинете Роберта. Подъезжая к своему дому в Танумсхеде, он был уверен, что разгадал по крайней мере одну из мучивших его загадок.
Было непривычно ложиться в постель одному, без Эрики. Просто удивительно, как быстро привыкает человек ко всему хорошему. Когда Эрика позвонила на мобильный и сказала, что к ней неожиданно приехала сестра и сегодня ему лучше переночевать у себя, Патрика удивила его собственная реакция. Он был страшно разочарован и хотел бы знать больше, но по голосу Эрики понял, что она не может говорить. Пришлось удовлетвориться обещаниями созвониться завтра, но до завтра нужно было еще дожить.
Мысли об Эрике и планах на завтрашний день совершенно прогнали сон. Патрику предстояла долгая ночь.
Как только дети уснули, выдалась минутка поговорить. Эрика разморозила кое-что из готовой еды, потому что Анна выглядела голодной. Да и сама она за хлопотами давно не замечала урчания в желудке.
Пока Анна ковыряла вилкой еду, Эрика ощущала знакомое беспокойство за младшую сестру. Слабую дрожь в желудке, которая появлялась каждый раз, когда Эрика брала Анну на руки и баюкала, целуя в больное место. Теперь сестра стала старше, и болячки у нее посерьезней, чем разбитое колено. Такие, против которых бессильна и сама Эрика. Впервые в жизни она увидела в сестре взрослого человека. И растерялась, потому что не знала, что говорить. Просто сидела и молчала, ожидая, что Анна начнет первая. Что и произошло спустя довольно долгое время.
– Я не знаю, как мне быть, Эрика, – сказала сестра. – Что мне делать с собой и детьми? Куда мы пойдем? На что будем жить? У меня был дом, теперь его нет…
Анна вцепилась в край стола так, что костяшки пальцев побелели. Она как будто решила справиться со своей проблемой физически.
– Тссс… тихо, не думай об этом сейчас. Все образуется. Сейчас тебе нужно отдохнуть. Оставайся здесь, сколько потребуется. Это ведь и твой дом тоже или как?
Эрика слабо улыбнулась и с облегчением увидела, что Анна ответила тем же. Она быстро утерла под носом обратной стороной ладони и стала в задумчивости щипать скатерть.
– Я не могу простить себе, что позволила всему этому зайти так далеко. Он поднял руку на Эмму… как он мог поднять руку на Эмму…
Снова потекли сопли, и Анна достала носовой платок.
– Как я допустила, чтобы он поднял руку на Эмму? Или я не знала, что такое может произойти? Но я закрывала на это глаза, потому что так мне было удобно…
– Анна, если я в чем и уверена на сто процентов, так это в том, что сознательно ты никогда не причинишь вреда детям.
Эрика перегнулась через стол и взяла руку Анны в свою. Та оказалась пугающе тонкой, невесомой, как птичья лапка; стоит прижать сильнее – и косточки затрещат.
– И чего я уж совсем не могу понять в себе, – продолжала Анна, – так это того, что и после всего этого какая-то часть во мне продолжает любить Лукаса. Я так долго любила его, что это стало частью меня. И теперь мне остается только взять нож и избавиться от нее, чисто физически. Я стала сама себе противна.
Дрожащей рукой Анна провела по груди, словно чтобы показать, в каком именно месте сидит зло.
– Здесь нечего стыдиться, – успокоила сестру Эрика. – Теперь тебе нужно думать только о том, как снова наладить свою жизнь. – Она сделала паузу. – И ты должна заявить на Лукаса в полицию.
– Нет, Эрика, нет… Этого я сделать не могу.
По ее щекам потекли слезы. Несколько капель повисли на подбородке, прежде чем упасть, образовав мокрые пятна на скатерти.
– Ты должна, Анна. Ты не можешь после всего этого позволить ему уйти просто так. И не говори мне, что сможешь жить в мире с собой после того, как позволила кому-то безнаказанно сломать руку твоей дочери.
– Не знаю, Эрика… У меня в голове все перемешалось. Сейчас я не могу думать об этом: может, позже…
– Нет, Анна, сейчас. Потом будет поздно. Ты должна сделать это прямо сейчас. Я отведу тебя в полицейский участок, но ты сделаешь все сама, и не только ради детей, но и ради себя самой.
– Даже не знаю, хватит ли у меня на это сил…
– А я знаю, что хватит. Адриану и Эмме повезло больше, чем нам с тобой. У них есть мама, которая любит их и может сделать для них все.
Последние слова прозвучали с горечью. Анна вздохнула:
– Ты должна отпустить это, Эрика. Я давно поняла, что из родителей нас любил только папа, но перестала размышлять о том, почему так получилось. Откуда мне знать? Быть может, мама просто не хотела детей, или хотела, но не таких, как мы… Мы никогда ничего не узнаем, так что толку мучить себя понапрасну? Хотя из нас двоих мне повезло больше. Кроме папы, у меня была ты. Даже если я тебе никогда об этом не говорила, я помню, что ты для меня сделала и кем была для меня, пока я росла. А у тебя, Эрика, не было никого, кто заменил бы тебе мать. Но ты не должна озлобляться. Ты должна уметь отпускать, Эрика. Сейчас у тебя, похоже, наметились перемены к лучшему, а ты никак не можешь расстаться с прошлым. Позволь мне хоть раз послужить для тебя примером.
Обе рассмеялись сквозь слезы, и на этот раз настала очередь Эрики промокать глаза салфеткой. От накала эмоций стало нечем дышать, зато внутри все словно омылось. Слишком многое оставалось невысказанным. Много пыли скопилось в углах, и сестры почувствовали, что пора браться за швабры.
Они беседовали до утра, пока серые рассветные сумерки не прогнали темную зимнюю ночь. Дети спали дольше обычного. И когда Адриан пронзительным криком объявил наконец о своем пробуждении, Эрика предложила Анне вздремнуть пару часов и пообещала позаботиться о детях.
На душе у нее стало легко, как никогда. Конечно, ее беспокоило то, что случилось с Эммой. Но за эту ночь между сестрами было высказано так много всего, что вызрело и перезрело за эти годы. Отчасти это была неприятная правда, которую тем не менее нужно было выслушать. Эрику удивило, что младшая сестра видит ее насквозь. До сих пор она недооценивала Анну, иногда даже смотрела на нее свысока, как на большого, но безответственного ребенка. Но Анна оказалась не такой, и Эрику радовало, что она наконец смогла ее разглядеть.