Дети – вот единственное, что еще тяготило его совесть. С другой стороны, это всегда были скорее ее дети, чем его. Они выросли такими же ограниченными и мелочными, как Свеа, и в этом была доля и его вины. Эйлерт ведь работал днями напролет, только б держаться подальше от дома. Он пошлет им из Ландветтера открытку, в которой объяснит, что исчез по собственной доброй воле и у них нет никаких оснований для беспокойства. Эйлерту ведь совсем не нужно, чтобы из-за него запустили полномасштабную полицейскую операцию.
Вокруг было так темно и пусто. Он даже не стал включать радио, чтобы вдоволь насладиться тишиной.
Жизнь только начиналась.
– Я просто никак не могу этого понять. Вера убила Алекс только затем, чтобы та не смогла рассказать всем об изнасиловании двадцатипятилетней давности? – Эрика задумчиво покрутила бокал в руке.
– В небольших поселках вроде Фьельбаки очень не любят высовываться, – объяснил Патрик. – Если б эта старая история вышла наружу, у людей появился бы новый повод тыкать пальцами не только в Алекс, но и в ее Андерса. С другой стороны, я не вполне верю, что Вера сделала это ради него. Возможно, она и права в том, что Андерс сам не хотел выносить сор из избы, но, мне кажется, Вере прежде всего была невыносима мысль о том, что люди будут судачить на ее счет. Она ведь ничего не сделала, чтобы помочь ребенку в трудной ситуации – кроме того, что на долгие годы накрыла все произошедшее тяжелой крышкой. Вера не вынесла бы такого позора. Мысль об убийстве пришла ей в голову случайно, когда она вдруг поняла, что отговорить Алекс не удастся. Но Вера поддалась этому импульсу на удивление хладнокровно.
– И что она думает обо всем этом сейчас, когда все раскрыто?
– Вера спокойна, как всегда. Для нее стало невероятным облегчением узнать, что отцом ребенка Алекс был не Андерс и что она не убивала собственного внука. В сравнении с этим ее собственная участь ничего для нее не значит, да и с какой стати должно быть иначе? Ее сын мертв. У нее нет ни друзей, ни будущего. Все ее тайны раскрыты, поэтому Вере, похоже, просто нечего больше терять. Кроме свободы, которая нужна ей не так сильно, как может показаться.
Они сидели в доме Патрика за бутылкой вина после ужина. Эрика наслаждалась тишиной и покоем. Конечно, она была в восторге от детей Анны, но иногда веселье било через край. Именно так сегодня и вышло. Патрик весь день был занят на допросах, но, как только закончил, приехал и забрал Эрику вместе с небольшой дорожной сумкой. И вот теперь они расположились на диване, поджав ноги, как какая-нибудь пожилая пара.
Эрика прикрыла глаза. Этот вечер был одновременно чудесным и пугающим. Миг совершенства… Но именно это и должно было означать, что в скором времени ситуация изменится. Что будет с ней после возвращения в Стокгольм, Эрика старалась не думать. Последние дни их с Анной жизнь крутилась вокруг вопроса о доме, и, будто по молчаливому соглашению, обе они решили до поры оставить все как есть. Эрика не думала, что в сложившейся ситуации Анна способна принять какое-либо решение.
Но в этот вечер Эрике совсем не хотелось думать о будущем. Вместо этого она решила попытаться вдоволь насладиться настоящим и прогнала прочь тревожные мысли.
– Я разговаривала с издателями насчет книги об Алекс, – сказала она.
– И что они сказали?
Эрика оценила его заинтересованность.
– Они находят мою идею удачной и хотят, чтобы я как можно скорее выслала имеющиеся материалы. Я получила отсрочку по книге о Сельме и теперь могу сдать ее не раньше сентября. Думаю работать над обеими одновременно. До сих пор это получалось.
– А как насчет юридической стороны вопроса? Ты не думала о том, что родственники Алекс могут подать на тебя в суд?
– На этот счет все недвусмысленно проясняется в законе о печати. Чтобы писать, мне не требуется их разрешения, хотя я все-таки надеюсь заручиться их согласием. Я не гонюсь за сенсациями, а всего лишь хочу рассказать о том, кем была Алекс и что с ней случилось.
– А что с коммерцией? Думаешь, у книг такого типа есть шанс пробиться на рынке?
Эрику воодушевлял заинтересованный блеск в его глазах. Патрик понимал, как много значит для нее эта книга, и продолжал развивать тему.
– И в этом вопросе мы оказались единодушны. Интерес к «true crime» [14] в США необыкновенно высок. Самый известный в этом жанре автор – Энн Рул, и ее книги продаются миллионными тиражами. Но в Швеции это непаханое поле. Можно припомнить лишь несколько книг – например, о том случае с врачом и патологоанатомом. Я буду писать исследование, как Энн Рул. Перепроверю все факты, побеседую с участниками событий… Мне нужна только правда.
– Думаешь, родственники Алекс согласятся дать тебе интервью?
– Не знаю. – Эрика накручивала на палец прядь волос. – Действительно не знаю. Конечно, я поинтересуюсь их мнением на этот счет, но если не получу согласия, буду действовать на свой страх и риск. Я ведь уже довольно много обо всем знаю. Не то чтобы я совсем ничего не боюсь, напротив. Но, если книга будет хорошо продаваться и я продолжу заниматься интересными случаями из судебной практики, мне придется научиться находить общий язык с родственниками моих героев. Таковы издержки жанра. С другой стороны, высказаться для людей – естественная потребность. Поведать миру свою историю одинаково важно как для жертвы, так и для преступника.
– Другими словами, ты собираешься побеседовать и с Верой тоже?
– Именно так. Не уверена, что она согласится, но попробовать, во всяком случае, стоит. Если она не захочет со мной разговаривать, я не смогу ее принудить.
Эрика пожала плечами, изображая полное равнодушие. Хотя, конечно, книга много потеряла бы без откровений Веры. То, что до сих пор было у Эрики, – скелет, который еще только предстояло одеть плотью.
– Ну а ты? – Она перевернулась на диване и положила ноги на колени Патрику, который понял намек и принялся делать массаж. – Как прошел твой день? В участке тебя, наверное, чествуют как героя…
Тот тяжко вздохнул, опровергая тем самым это ее предположение.
– Нет, ты не знаешь Мелльберга. Сейчас он только тем и занимается, что мечется между комнатой допросов и разными пресс-конференциями. «Я» для него главное слово при общении с журналистами. Я сильно удивлюсь, если он вообще хоть раз упомянул мое имя. С другой стороны, так ли уж важно для меня светиться в прессе? Вчера я арестовал убийцу, для меня этого более чем достаточно.
– Ох уж это благородство… – Эрика игриво толкнула Патрика плечом. – А признайся, тебе ведь тоже хотелось бы стоять у микрофона, выпятив грудь, и вещать о том, как гениально ты вычислил убийцу.
– М-да… было бы неплохо удостоиться хотя бы упоминания в местной прессе, так, между делом… Но Мелльберг – это Мелльберг. Он, конечно, присвоит себе все лавры, и я ничего не смогу с этим поделать.
– Думаешь, его все-таки переведут в Гётеборг?
– Честно говоря, не надеюсь. Начальству из Гётеборга выгодно держать его здесь, поэтому, судя по всему, нам придется терпеть Мелльберга до его пенсии. Впрочем, думаю, что она не за горами.
– Бедный Патрик…
Эрика погладила его по волосам, и Хедстрём, истолковав это как сигнал к началу действий, повалил ее на спину и прижал к дивану. От вина руки и ноги отяжелели, и тепло его тела медленно распространялось на нее. Дыхание стало глубже и медленнее, но Эрика еще не закончила с вопросами. Преодолев сопротивление Патрика, она вернулась в сидячее положение и мягко оттолкнула его в другой конец дивана.
– А как же Нильс? Ты ничего не выведал у Веры насчет его пропажи?
– Она утверждает, будто ничего не знает, во что я не верю. Есть основания считать, что у Веры имелись более веские основания защищать Андерса, чем сплетни об изнасиловании. Полагаю, ей хорошо известно, где Нильс, и она сохранит это в тайне любой ценой. Поэтому в любом случае все, что у меня имеется, – не более чем догадки. Люди ведь не исчезают просто так. Нильс где-то есть, и существуют люди, которым известно, где именно. В любом случае у меня на этот счет имеется своя версия.
Патрик, шаг за шагом, изложил Эрике предполагаемый ход событий, детально обосновывая каждую свою мысль. Эрика почувствовала, что мерзнет, несмотря на жару в комнате. Это было невероятно – и в то же время вполне правдоподобно. При этом она понимала, что Патрик никогда ничего не сможет доказать, поэтому вся его «теория» – не более чем дым. Столько лет прошло с тех пор… Столько жизней было унесено временем, что делалось непонятно, зачем кому-то потребовалось уничтожать еще одну…
– Знаю, что это ни к чему не приведет, – подвел итог Патрик. – Но все это важно для меня лично. Я посвятил этому делу несколько недель своей жизни и теперь хочу сделать заключительный рывок.
– Что за рывок? – разволновалась Эрика.
Он вздохнул:
– Всего лишь кое-кого кое о чем расспрошу. Только тот, кто спрашивает, и может рассчитывать на ответ, не так ли?
Эрика внимательно вглядывалась в его лицо.
– Не уверена, что это хорошая идея, но тебе видней.
– Надеюсь. Может, оставим наконец эту печальную тему и насладимся друг другом?
– А вот эту идею я считаю блестящей.
Патрик снова повалил ее на спину, и на этот раз Эрика не сопротивлялась.
Когда он выезжал, Эрика все еще нежилась в постели. Будить ее у Патрика не поднялась рука. Поэтому он прошмыгнул на первый этаж, оделся и сел в машину.
Хедстрём предвидел настороженное отношение своего собеседника к этой встрече. Главным условием была полная секретность, и Патрик пошел на это без возражений. Встать, правда, пришлось в семь утра и по темноте выехать в сторону Фьельбаки. По дороге ему встретилось всего несколько машин. Он повернул возле указателя «Вэддё» и остановился на первой встретившейся парковке. Больше там никого не было. Лишь спустя десять минут появился еще один автомобиль и припарковался возле него. Водитель вышел, открыл дверцу пассажирского сиденья машины Патрика и быстро нырнул в салон. Хедстрём включил мотор на холостом ходу, чтобы окончательно не замерзнуть.