два раза в месяц, и тогда никакая сила не могла удержать Аннику на работе.
Патрик заглянул в свои заметки:
— Да, я собирался тебя попросить уточнить для меня кое-что в жизни Александры Вийкнер. Вплоть до момента ее смерти проверить и перепроверить все временные точки, которые у нас есть. Потом копнуть даты глубже: как долго она была замужем за Хенриком, сколько жила в Швеции, запроси также ее данные об учебе во Франции и Швейцарии и так далее и так далее. Ты понимаешь, что мне надо?
Пока Патрик говорил, Анника деловито черкала в своем блокноте, а потом посмотрела на Патрика и кивнула. Патрик осознавал, что должен узнать как можно больше, хотя заранее понимал, что многие требуемые им сведения не стоят даже бумаги, на которой будут напечатаны. Но тем не менее это необходимо: там обязательно должно найтись что-то, что пока не вырисовывалось. Он был совершенно уверен в том, что какие-то даты не состыкуются.
— Спасибо за помощь, Анника. Ты просто золото.
Патрик начал подниматься со стула, но резкое «Сидеть!» со стороны Анники заставило его замереть на середине движения и плюхнуться обратно. Неудивительно, что ее лабрадоры были такими послушными. Анника откинулась на стуле с довольной улыбкой, и Патрик понял свою ошибку. Не следовало приходить сюда самому, он мог бы ограничиться запиской — ведь Анника всегда видела его насквозь и, кроме того, обладала просто-таки сверхъестественным чутьем на романы. Ему оставалось только вывесить белый флаг и капитулировать. Поэтому Патрик, смирившись с неизбежным, тоже откинулся на спинку стула и ждал, что сейчас Анника откроет огонь и начнет обстреливать его шрапнелью вопросов. Она начала мягко, но с подвохом:
— Что же это ты сегодня так ужасно выглядишь?
— Ммм…
Не стоило даже и упоминать о том, что Анника продолжила выуживать информацию.
— И что это у тебя вчера был за праздник?
Анника подбиралась ближе, а Патрик, призвав на помощь Макиавелли, изо всех сил хватался за последние соломинки.
— Ну, праздник и праздник, все зависит от того, как посмотреть. Как вообще определить, что такое праздник?
Он развел руками и посмотрел на Аннику с совершенно невинным видом.
— А-а, ты мне не гони. Давай колись, кто она?
Патрик молчал, предоставив ей угадывать самой. Через несколько секунд он заметил, что глаза Анники вспыхнули.
— Ага! — Ее голос был полон триумфа, и Анника, подавшись вперед, победным жестом подняла вверх указательный палец. — Это та самая! Как же ее там зовут… Как ее зовут… — Она крутила пальцами, лихорадочно роясь в памяти. — Эрика! Эрика Фальк! — И, довольная, она с облегчением опять откинулась на спинку стула. — Та-ак, Патрик… Ну и когда все это у вас началось?
Он никогда не уставал удивляться, с какой потрясающей точностью Анника неизменно попадала прямо в точку. Пытаться все отрицать было совершенно бесполезно. Патрик почувствовал, что краснеет с головы до ног, и его смущение яснее слов говорило само за себя. Вдобавок ко всему он не смог удержаться от улыбки, и она расплылась во все лицо. И это был последний гвоздь в гроб Патрика.
Через пять минут ожесточенного обстрела вопросами Патрику все-таки удалось вырваться из комнаты Анники; он чувствовал себя так, словно по нему только что проехал каток. И совсем неудивительно, что после разговора с Анникой об Эрике он с большим трудом заставил себя вернуться к работе, точнее, к той задаче, которую собирался выполнить сам. Патрик накинул куртку, предупредил Аннику о том, куда он собрался идти, и вышел наружу на зимний холод. На землю медленно падали крупные снежные хлопья.
Эрика видела, как за окном скользят снежинки. Она сидела перед выключенным компьютером и просто смотрела на черный экран. Несмотря на то что голова у нее разламывалась, Эрика заставила себя написать десять страниц про Сельму. Она не испытывала энтузиазма по поводу этой книги, но, согласно контракту, через пару месяцев должна была ее закончить. Разговор с Даном подпортил ей настроение, и Эрика думала о том, что, может быть, сейчас, в эту самую минуту Дан рассказывает все Пернилле. Наконец, решив, что пора перестать переживать за Дана и лучше заняться работой, она опять включила компьютер.
Эрика открыла текст книги об Алекс: она напечатала уже около ста страниц. Она неторопливо просмотрела весь текст от начала до конца. Это было хорошо, даже, можно сказать, очень хорошо. Ее беспокоило, как близкие Алекс отнесутся к выходу книги о ней. Конечно, Эрика, насколько могла, постаралась закамуфлировать истинную историю: изменила имена и место действия, придумала кое-какие обстоятельства. Но в основе книги отчетливо просматривалась жизнь Алекс — Эрика, по крайней мере, это ясно видела. Она ломала голову над тем, что ей делать с Даном, который сыграл далеко не последнюю роль. Может ли она в связи с этим не упоминать Дана и его семью? И в то же время Эрика чувствовала, что обязана написать об этом. Первый раз в жизни она писала с таким желанием. За долгие годы у нее накопилась масса самых разных невоплощенных идей, а сейчас они опять крутились в голове и просились наружу. Но в первую очередь надо сконцентрироваться и дописать книгу до конца, а потом уже заниматься другими проблемами, включая чувства тех, кто так или иначе будет затронут.
Эрика, не отрываясь, с удовольствием работала еще почти час, когда раздался звонок в дверь. Сначала она почувствовала раздражение оттого, что ей помешали в разгар работы, но потом подумала: а вдруг это Патрик? — и вскочила со стула. Эрика быстро оглядела себя в зеркале и побежала вниз по лестнице к двери. Улыбка на ее лице быстро поблекла, когда она увидела, кто стоит снаружи. Пернилла выглядела просто пугающе. Казалось, с тех пор, когда Эрика видела ее последний раз, Пернилла постарела лет на десять. Глаза у нее были опухшие и красные, волосы всклокочены. Видимо, в спешке Пернилла выскочила из дома без пальто, и на ней была только тонкая кофта. Эрика втащила ее в тепло, неожиданно для себя обняла Перниллу и импульсивно, жестом утешения погладила ее по спине — точно так же, как Дана всего лишь два часа назад. Тут у Перниллы пропали последние остатки самообладания, и она заплакала навзрыд, уткнувшись в плечо Эрики. Когда через некоторое время она подняла голову, тушь, растекшаяся под глазами, придала ей комический, клоунский вид.
— Извини. — Пернилла смотрела сквозь слезы на плечо Эрики, где на белой майке остались черные пятна от туши.
— Да ерунда, не думай об этом, проходи.
Эрика обняла Перниллу за плечи и повела ее в гостиную. Она чувствовала, как Пернилла вздрагивает всем телом, и понимала, что это не только от холода. На секунду она задумалась, почему Пернилла захотела прийти именно к ней, — ведь Эрика всегда была скорее другом Дана, чем Перниллы. Ей показалось немного странным, что она предпочла обратиться к ней, а не к кому-нибудь из своих подруг или к сестре. Но так или иначе, она пришла сюда, и Эрика должна ей помочь.
— У меня там полный кофейник. Хочешь чашечку? Я сварила кофе час назад, и он долго простоял, но пить его вполне можно.
— Да, спасибо.
Пернилла села на диван и крепко обхватила себя руками, как будто боялась рассыпаться на куски и хотела удержать их вместе. По правде говоря, так оно и было.
Эрика вернулась в гостиную с двумя чашками кофе. Она поставила одну перед Перниллой на журнальный столик, другую перед собой и села напротив в большое старое кресло с ушастыми подголовниками. Эрика ждала, чтобы Пернилла сама начала разговор.
— Ты знаешь?
Эрика помедлила:
— Да, хотя я узнала совсем недавно.
Они опять помолчали.
— Я пыталась убедить Дана поговорить с тобой.
Пернилла кивнула:
— Что мне делать?
Вопрос прозвучал риторически, и Эрика предпочла оставить его без ответа. Пернилла продолжила:
— Я с самого начала служила для Дана чем-то вроде лекарства, чтобы облегчить разрыв с тобой.
Эрика хотела возразить, но Пернилла жестом остановила ее:
— Я знаю, что так оно и было, но мне казалось, что со временем мы стали много значить друг для друга и по-настоящему полюбили. Мы хорошо жили, и я ему во всем доверяла.
— Дан любит тебя, Пернилла.
— Я знаю, что любит. — Казалось, Пернилла ее не слушала. Она продолжала говорить, вцепившись в чашку руками так, что побелели костяшки пальцев. — Я могла бы пережить, что у него роман на стороне, и даже оправдать это возрастным кризисом или еще чем-нибудь, но он сделал той женщине ребенка, а этого я ему никогда не прощу.
В голосе Перниллы звучала такая неистовая злость, что Эрика с трудом подавила желание отодвинуться подальше. Когда же Пернилла подняла голову, в ее глазах отразилась лютая ненависть, и Эрика почувствовала, как холодной змеей вползает страх. Она никогда не видела такую ясную, клокочущую ярость, и ей пришла в голову мысль: а когда на самом деле Пернилла узнала об отношениях Дана и Алекс? И тут же родился второй вопрос: как далеко готова зайти Пернилла в своем желании отомстить? Потом эта мысль пропала так же быстро, как и появилась. Перед ней сидела Пернилла — домохозяйка с тремя детьми, прожившая с Даном много лет, а не разъяренная фурия, которая, как демон смерти, накрыла своими черными крыльями любовницу мужа. Но тем не менее во взгляде Перниллы блестела холодная жестокость, которая пугала Эрику.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю, я сейчас вообще ничего не знаю. Сейчас я хочу только одного — уйти из дома. У меня в голове только эта мысль. Я просто не могу его видеть.
Эрика мысленно передавала Дану свое сочувствие. Дан получил свой ад и наверняка сейчас там пребывал. С любой стороны, было бы более понятно, если бы он пришел к ней за утешением, тогда бы Эрика знала, что сказать, какие слова выбрать, чтобы облегчить его боль. Но она не настолько хорошо знала Перниллу, чтобы суметь ей помочь. Может быть, самым лучшим будет просто слушать.
— Почему он это сделал? Как ты считаешь? Что в ней было такого, чего ему не хватало во мне?