Патрику не хотелось, чтобы Ян сорвался с крючка.
— Таким образом, ты утверждаешь, что не знал ни Александру Вийкнер, ни Андерса Нильссона.
— Я воспитан достаточно хорошо для того, чтобы знать, с кем я общаюсь, а с кем нет. Я только видел их и знал, кто они такие. Не более того.
Судя по всему, Ян успокоился, он опять улыбался своей крокодильей улыбочкой. Патрик решил попробовать подойти с другой стороны.
— Дома у Александры Вийкнер найдена статья об исчезновении твоего брата, вырезанная из «Бохусландца». Ты не знаешь, зачем ей понадобилось хранить эту статью?
В очередной раз Ян развел руками и поднял глаза к потолку, демонстрируя, что это выше его понимания.
— Об этом вся Фьельбака судачила много лет. Может быть, она сохранила статью из чистого любопытства?
— Может быть. А как ты смотришь на это исчезновение? Есть несколько теорий на этот счет.
— Да, я считаю, что Нильс наслаждается жизнью где-нибудь в теплых краях. Мама, со своей стороны, полностью убеждена в том, что с ним случилось какое-то несчастье.
— Вы хорошо ладили?
— Не могу утверждать, что мы были близкими людьми. Нильс, как ни посмотри, был намного старше меня, и он не пришел в восторг оттого, что у него появился приемный брат — кандидат на долю в мамином наследстве. Но мы не стали врагами, скорее мы относились друг к другу с безразличием.
— Нелли официально усыновила тебя после исчезновения Нильса, верно?
— Да, точно так, примерно через год.
— И ты получил полкоролевства?
— Да, думаю, можно так сказать. — Сигара догорела почти до конца и грозила обжечь Яну пальцы. Он резким жестом затушил ее о вычурную пепельницу. — Я вовсе не рад, что получил это такой ценой, но считаю, что со временем я за все расплатился. Когда я встал у руля, фабрика была в упадке, но я изменил структуру, перестроил все дело до основания, и теперь мы экспортируем рыбные консервы, консервированных раков и моллюсков по всему миру — в США, Австралию, Южную Америку…
— А почему ты считаешь, что Нильс удрал за границу?
— Вообще-то я не должен этого говорить, но незадолго до исчезновения Нильса с фабрики пропала изрядная сумма, кроме того, не хватало кое-чего из его одежды, не было дорожной сумки и его паспорта.
— А почему полиция ничего не знала о пропавших деньгах?
— Мама не хотела, она его защищала и говорила, что, должно быть, произошла какая-то ошибка и Нильс бы никогда ничего подобного не сделал. Но матери, они все такие. Они всегда думают о своих детях только хорошее.
Ян раскурил новую сигару. Патрик подумал, что в маленьком кабинете уже слишком накурено, но ничего не сказал.
— А ты точно не хочешь? Они кубинские, скручены вручную.
— Нет, спасибо, я не курю.
— Напрасно, ты даже не знаешь, чего себя лишаешь.
Ян с удовольствием разглядывал свою сигару.
— Я прочитал в нашем архиве о пожаре, в котором погибли твои родители. Должно быть, тебе пришлось тяжело. Сколько тебе тогда было лет? Девять? Десять?
— Мне было десять лет, и ты прав — я многое пережил. Но мне повезло: не многим сиротам выпадает удача попасть в такую семью, как Лоренсы.
Патрика немного покоробило упоминание об удаче в связи со смертью родителей.
— Насколько я понимаю, полиция подозревала, что это поджог. Что-нибудь еще удалось разузнать?
— Нет, ты же ведь прочитал рапорты. Полиция ничего не нашла. Лично я думаю, что папашка курил в кровати, как обычно, и заснул. — В первый раз за весь разговор Ян проявил нетерпение: — Могу я спросить, как это связано с убийствами? Я уже сказал, что не знал этих людей, и совершенно не понимаю, какое отношение мое тяжелое детство имеет ко всему этому.
— Нас сейчас интересует любой след, и мы не могли оставить звонки Андерса вам домой без внимания. Но, похоже, это никуда не ведет. Я должен извиниться за беспокойство и за то, что отнял у тебя время.
Патрик поднялся и протянул руку, Ян тоже встал и отложил сигару в пепельницу, прежде чем пожать руку Патрика.
— Ничего страшного, совершенно ничего страшного. Было очень приятно познакомиться.
«Да, этого пройдоху голыми руками не ухватишь», — подумал Патрик. Он поднимался по лестнице вслед за Яном, почти наступая ему на пятки. Оказавшись наверху, на обставленном с большим вкусом первом этаже, он вновь отметил его резкий контраст с подвалом. Жаль, что жена Яна не побеспокоилась взять телефон у дизайнера Нелли.
Патрик откланялся и вышел из дома Лоренсов. Он чувствовал себя так, будто наелся свалявшейся вонючей верблюжьей шерсти. Но, хотя Патрик вроде не узнал ничего нового, он не считал свой разговор с Яном бессодержательным. Кое-что проступило наружу, когда они сидели в этой роскошной комнате, — с Яном Лоренсом явно что-то не так. Подозрения Патрика только подтвердились — этот малый был слишком хорош.
Было почти семь часов, и выпавший снег толстым слоем лежал на земле. Патрик закончил работу и стоял на ее крыльце. Эрика удивилась вспыхнувшему в ней при виде Патрика сильному чувству и тому, как совершенно естественно она повисла у него на шее и оказалась в его в объятиях. Патрик поставил на пол принесенные им два пакета с логотипом ИКЕА, горячо обнял ее в ответ и долго не отпускал.
— Я скучал по тебе.
— Я тоже.
Они нежно поцеловались. В животе Патрика забурчало так громко, что на этот зов нельзя было не откликнуться, и они взяли пакеты и пошли на кухню. Он купил слишком много еды, и то, что сейчас не требовалось, Эрика положила в холодильник. Словно по молчаливому согласию, они не обсуждали случившееся за день, пока готовили. Потом стали ужинать, и уже позже, когда они, сытые и довольные, сидели друг напротив друга за кухонным столом, Патрик начал рассказывать:
— Андерс Нильссон мертв. Его нашли дома сегодня утром.
— Это ты его нашел, после того как уехал утром?
— Нет, могло быть и так, но его нашли раньше.
— Как он умер?
Патрик немного помедлил:
— Его повесили.
— Повесили? Ты хочешь сказать, он был убит? — Эрика не могла скрыть своего любопытства. — Его убил тот же, кто убил Алекс?
Патрик подумал, сколько раз за сегодняшний день он слышал этот вопрос, но он не мог отрицать, что это действительно крайне важно.
— Мы думаем так.
— А у вас появились какие-нибудь улики? Хоть кто-нибудь что-нибудь видел? Вы нашли что-нибудь конкретное, что связывает эти убийства?
— Полный штиль, все глухо. — Патрик предупреждающе поднял руки. — Я не могу сказать тебе больше. Давай лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Как, например, прошел твой день?
Эрика криво улыбнулась. Может быть, стоило рассказать Патрику о том, что ее день прошел не менее интересно, но она не хотела ему об этом говорить. Эрика считала, что просто обязана дать Дану шанс рассказать все самому.
— Я спала довольно долго, а потом большую часть дня писала. В отличие от тебя ничего захватывающего.
Их руки встретились над столом, пальцы переплелись. Было очень здорово, спокойно и надежно сидеть так — вместе — посреди плотной темноты, окружавшей дом. Крупные снежинки расчерчивали черноту ночного неба, как падающие звезды.
— Потом я думала об Анне и о доме. Вчера во время разговора с ней я бросила трубку, и у меня от этого на душе кошки скребли. Может быть, я эгоистка и думаю только о том, как продажа дома подействует на меня, расцениваю это как свою потерю. Но Анне тоже очень нелегко. В своей ситуации она делает все, что может, и даже если, на мой взгляд, она поступает неправильно, то делает это не со зла. Конечно, она иногда бывает наивной и не думает о последствиях, но она всегда была заботливой и щедрой, а я последнее время обрушила на нее свое горе и разочарование. Может быть, в конце концов, действительно самое лучшее — продать дом, найти себе новую берлогу. За эти деньги я, конечно, смогу купить себе новый дом, хотя и намного меньше. Наверное, я слишком сентиментальна. Пора двигаться дальше, перестать горевать о том, что могло бы быть, и взглянуть на происходящее другими глазами.
Патрик понял, что сейчас она говорит не только о доме.
— А как это несчастье случилось? Ничего, что я спрашиваю?
— Нет-нет, все нормально. — Эрика сделала глубокий вдох. — Они были в Стрёмстаде у папиной сестры. Стемнело, прошел дождь, и сильно похолодало. Дорога обледенела и стала скользкой как стекло. Папа всегда водил машину аккуратно, так что, скорее всего, какая-то зверюшка выскочила на дорогу перед машиной. Он резко повернул, машину занесло, и она врезалась в дерево у обочины. По всей вероятности, они умерли мгновенно. По крайней мере, так сказали нам с Анной, хотя кто знает — правда это или неправда.
Одинокая слеза покатилась по щеке Эрики. Патрик наклонился и смахнул ее. Он повернул голову Эрики к себе и заставил ее смотреть прямо на него.
— Это правда. Иначе вам бы так не сказали. Я уверен, что они не мучились, совершенно уверен.
Она молча кивнула. Эрика верила Патрику, и после его слов будто тяжеленный камень упал у нее с души. Машина сгорела. Она пролежала в кровати много бессонных ночей, пытаясь отогнать от себя кошмарные мысли, что ее родители погибли не сразу и сгорели заживо. Слова Патрика облегчили ее горе, и в первый раз Эрика чувствовала, что может думать спокойно о несчастье, которое погубило ее родителей. Конечно, горе осталось, но больше не было муки и отчаяния. Большим пальцем Патрик стер слезинки со щек Эрики.
— Бедная Эрика, бедная-бедная Эрика.
— Наверное, грешно так говорить, Патрик, но я никогда не была такой счастливой, как сейчас, когда ты смотришь на меня. Это необыкновенно, мне с тобой очень надежно. Нет никакой неуверенности, которая обычно бывает, когда люди начинают сближаться. Как ты считаешь, почему так?
— Я думаю потому, что мы близко узнали друг друга.
Эрика покраснела, уловив подтекст в его словах, но она не могла отрицать, что чувствует то же самое. Это было как обрести дом. Словно по сигналу, они встали из-за стола, оставили посуду, где она стояла, и, обнявшись, пошли наверх в спальню. Снаружи вовсю разыгралась метель.