– Ты нашла, что тебе нужно? – спрашиваю я.
Она качает головой.
– Так иди и займись этим. Ты редко выбираешься куда-то без ребенка, и твоей матери не понравится, если ты вернешься с пустыми руками.
– Но…
– С ними я разберусь, – говорю я и подталкиваю Сару обратно в лавку.
Я хватаю корзину и иду в дальний конец лавки, где Коулман держит все нужное для шитья. Три женщины копаются в рулонах ткани, разложенных на столе. Они перешептываются и смеются, и я слышу, как одна из них произносит со злорадным весельем:
– Нет, ты представляешь, насколько Сара наглая? Разгуливает тут без этого своего младенца.
Я смотрю сквозь планки стеллажа на то, как Кларисса Стоун проводит рукой по рулону нежно-голубого хлопка. Голову она повернула к подруге, стоящей справа от нее, на лице злая улыбка.
– Просто неприлично, – соглашается Рейчел Блоссом.
Тут вступает Пегги Бридж – она не в силах упустить возможность посплетничать и поцокать осуждающе языком.
– Она должна понимать, в какие часы ей уместно показываться в лавке. Мать должна была бы ей это объяснить.
– Да уж, мать ее явно ничему не научила, – говорит Кларисса, и только я открываю рот, чтобы устроить разнос всем троим, как она добавляет: – Вы слышали про Сэма Дэвина?
Я делаю шаг назад, чтобы они меня не увидели.
– А что такое?
– Они с Мэй в воскресенье поженились в гостиной Генри Сьюалла. И немедленно поселились вместе. Ее мать в ярости.
Кларисса получает ровно тот ответ, на который рассчитывала. Хмыканье, фырканье и осуждающее покачивание головой.
– Разве не странно? – спрашивает она. – Они опубликовали уведомление о намерении пожениться всего шесть недель назад.
Не желая отставать, Пегги добавляет:
– Я слышала, что они вовсю демонстрируют свои чувства на публике. Мой муж видел, как Сэм целует Мэй прямо на улице!
Возмущение у нее в голосе такое, будто она рассказывает, что Сэм с Мэй после церкви пробежались голышом по городу.
Кларисса кивает и твердо заявляет:
– Мэй беременна.
Остальные ахают, но это явно напоказ, и она удовлетворенно продолжает:
– Иначе зачем бы они так быстро поженились?
Это потрясающий пример лицемерия, и я его больше ни секунды не потерплю. Я выхожу из-за полок, и они удивленно оборачиваются, в ужасе осознавая, что их безобразный разговор кто-то услышал. А тем более я. На их лицах по очереди мелькают выражения стыда, гнева и подозрительности.
Кларисса и Пегги обе беременны на поздних сроках, Кларисса на таком позднем, что, возможно, предполагавшийся срок родов уже прошел. Я упираюсь взглядом в их тяжелые животы, пока им не становится совсем не по себе.
– Возможно, они быстро поженились потому, что любят друг друга? Или потому, что Сэм пару недель назад чуть не умер, а подобные вещи заставляют человека осознать, что незачем зря терять время. – Я подхожу ближе. – Нет ничего плохого в том, что мужчина хочет сразу делить постель со своей женой. Что плохо, так это настолько зло сплетничать про соседей. А вы тут не только Сэма Дэвина поминали – вот уж хороший человек по любым меркам, – но и Сару Уайт? Ну надо же, кто бы говорил.
Насколько я помню, – продолжаю я с напором, – ты, Пегги, родила первого ребенка через четыре месяца после свадьбы. А ты, Рейчел, через шесть. – Я смотрю на Клариссу и качаю головой. – А уж тебе-то больше всех стоит стыдиться этакого добродетельного возмущения. Пол сделал тебя честной женщиной только через год после родов, и то понадобился полный скандалов процесс об установлении отцовства.
Мне не надо им напоминать, откуда я это знаю, напоминать, что я у них троих принимала роды, а в случае Клариссы еще и давала показания об отцовстве ребенка, о чем я позже свидетельствовала в суде, когда она подавала иск о выплатах на содержание ребенка.
– Ни у одной из вас нет права попрекать Сару такими вещами, – говорю я. – И будь в вас хоть капля порядочности, вы бы пошли и немедленно извинились перед Сарой.
Только Рейчел Блоссом хватает совести покраснеть. Остальные переминаются с ноги на ногу и зло смотрят на меня, а потом маршируют прочь, гордо задрав головы.
– Извините, – шепчет Рейчел, уставившись в пол, и уходит вслед за ними, но, как и ее подруги, ни слова не говорит Саре.
Я смотрю им вслед и думаю, что они, наверное, по пути домой будут вполголоса меня проклинать. Сплетницы оставили ткани в беспорядке, так что я выравниваю рулоны в аккуратный ряд на столе. Обратив внимание на рулон бледно-зеленого шелка, достаю его из кучи. Провожу большим пальцем по узелковому переплетению. Проверяю цену. Кладу обратно. Снова беру. И так пять раз, пока наконец не принимаю решение и не сую рулон под мышку. Мне и правда нужно новое платье.
Подняв голову, я вижу, что передо мной стоит Сара Уайт.
– Спасибо, – говорит она. – Защищать меня было необязательно, я сама сделала свой выбор, но рада, что вы за меня вступились.
– Я просто сказала правду. И им надо было ее услышать.
Сара отворачивается, чтобы уйти, и вид у нее такой грустный, что я беру ее за руку. Я хочу избавить ее от стыда, показать, что не все в Крюке считают ее парией.
– Их мнение о тебе не имеет значения, Сара.
– Дело же не только в них, Марта, а и во всех остальных тоже. Трудно выиграть в гляделки у всего города, – говорит она и идет платить за покупки.
Я смотрю, как Сара уходит, уткнувшись подбородком в воротник платья, чтобы защититься от порыва холодного ветра. Мне больно думать о том, как она одинока и как большая часть горожан ее избегает. Теперь, раз у нее уже есть ребенок, мужа найти ей будет сложнее, но надежда остается, и я решаю, что надо помочь ей найти мужчину, который полюбит ее такой, какая она есть.
Снова повернувшись к швейным принадлежностям, я произношу:
– Где же иголки?
– Слева за тобой. Вторая полка снизу, зеленая банка, – кричит Коулман из передней части магазина.
– Ты все слышал?
– Я почти слеп, мистрис Баллард, но на слух не жалуюсь.
И действительно, иголки там, где он сказал. Я достаю из банки упаковку, потом роюсь в соседней банке, выбирая пуговицы, и наконец несу все к выходу.
Поставив корзину у ног, я опираюсь на прилавок.
– Даже боюсь спросить, насколько хорош твой слух.
– Ну ты не особенно старалась говорить тихо. Да и все равно они это заслужили.
– Возможно, но с моей стороны это было не по-доброму.
– А разве их обвинения в адрес Сэма Дэвина – это было по-доброму? – спрашивает он.
– Нет. Хотя, наверное, такова человеческая природа.
– Это лицемерие-то?
– Ну да. Они чувствуют себя лучше по поводу своих прегрешений, когда других людей ловят на том же самом.
– Но Сэма с Мэй ни на чем не поймали.
– Поэтому-то я и не смолчала.
– За то ты мне и нравишься, – говорит Коулман и поворачивается к шахматной доске. – Так чем могу служить сегодня утром?
Я подвигаю через прилавок пакетик иголок, горку пуговиц и шелк.
– Это всё?
Есть с десяток вещей, которые мне хотелось бы купить, – новый чугунный котел для кухни, комплект синих стеклянных бутылок для рабочей комнаты. Но и на этот раз я, как обычно, когда захожу сюда, вспоминаю о том, что мне действительно нужно.
– Всё. Ну разве что ты знаешь, куда забрали Джеймса Уолла.
– Я слышал, что он на тюремном дворе в Форт-Вестерн, пока не выплатит долг.
– То есть он заплатил залог?
Коулман кивает.
– Вчера.
Тюремный двор и тюрьма – это совсем разные вещи. Последнее – ровно то, чем кажется. Арест и заключение на определенный период времени. Первое же представляет собой довольно мягкую процедуру, по которой люди, ждущие суда или арестованные за невыплаченный долг, могут заплатить залог и дальше в течение дня заниматься своими делами – в определенных пределах, – но к ночи должны вернуться в тюрьму. Пределы их свободы – на милю с каждой стороны реки на участке от Милл-Брук до поворота Уотер-стрит. В тех редких случаях, когда дом или место работы человека не попадают в эти пределы, их тоже включают.
Коулман какое-то время разглядывает меня – кажется, обдумывает, рассказывать ли мне что-то еще. Между зубами у него застрял кусочек еды, он теребит его языком, а потом говорит:
– Этот ваш новый доктор поднял настоящую шумиху.
– Он не мой! – протестую я.
– Большинство вроде рады, что он приехал. Если в городе будет еще один настоящий доктор, нам это только на пользу, говорят люди. И у него есть деньги. – Тут Коулман криво ухмыляется. – Так что я его не ненавижу.
– Деньги?
– О да. Его молодая жена приехала в пятницу. Скупила полмагазина, чтобы обставить дом. – Он многозначительно смотрит на меня. – Она беременна на позднем сроке. Всего несколько месяцев осталось, я бы сказал.
– Они снимают где-то комнаты?
– Нет. – Он качает головой. – Дом. С той стороны реки. Они сняли старый дом Макмастера возле бакалейной лавки.
– Это многое объясняет, – бормочу я.
– Будь с ним осторожна, Марта. Он ясно дал понять, что ты ему не нравишься. Что ты лезешь не в свои дела.
– Это взаимно.
– Возможно. Но он вербует себе союзников. И это в конечном счете тебе повредит. Если учесть фиаско с Бёрджесом. И роды Грейс Сьюалл.
– Ты про это слышал?
– Он сам всем рассказывает. Якобы это ты настояла на том, чтобы дать Грейс почти смертельную дозу лауданума. Он был против, но послушался, потому что ты знаешь пациентку. Хотел наладить отношения с местной повитухой после стычки в суде. Он же такой славный парень.
– Ах он паршивец! Я ни в коем случае не…
Коулман накрывает мою руку своей.
– Я знаю. Но вот с этим ты имеешь дело, и тебе нужно знать, что происходит.
Я со стоном опираюсь локтями на прилавок.
– Чертов Бёрджес. Если б он не был уже мертв, я б его сама убила за то, сколько бед он причинил.
– Говорят, он продолжает создавать проблемы.
Я поднимаю голову и вижу, что Коулман пытается скрыть ухмылку.