– Тебе стоит задуматься о том, насколько обоснованной является твоя уверенность, – говорит он.
Тут, как нарочно, рычит Цицерон.
– На твоем месте я бы его покормила прежде, чем он кого-то укусит.
– Зачем кормить пса, если он может схватить собственный обед за горло? – спрашивает он и ударяет пятками в бока кобыле. Джозеф Норт галопом скачет прочь по дорожке, а пес-полукровка бежит за ним.
Пятница, 18 декабря. – Туманно, небольшой снег. Приезжал полковник Норт. Расспрашивал о том, что мне говорила мистрис Фостер по поводу его поведения относительно нее в прошлом августе. Провела день дома.
Суббота, 19 декабря. – Часть дня ясная. Сегодня тридцать пять лет со дня моей свадьбы. Мистер Баллард не вернулся со съемки. Провела день дома.
Убивать кур дело ужасно кровавое и грязное. Обычно этим занимаются Эфраим или Джонатан, но сегодня ни того, ни другого нет дома. Так что сегодня мясницкое дело досталось нам с Сайресом, и мы выгоняем на двор трех задиристых петушков.
Это последние из лишних петушков, что вылупились весной. Они злобные: каждый раз, когда мы идем за яйцами, приходится уворачиваться от их клювов и шпор. А еще они маленькие, хилые, и я от них устала, так что меня не особенно печалит необходимость отправить их в печку жариться.
– Ненавижу топор, – говорю я Сайресу. – Лучше взять Месть.
Он вопросительно смотрит на меня.
– Клинок твоего отца. На лесопилке. Тот ужасный кривой. Месть – так мы его называем. Принеси его, пожалуйста.
Возвращается Сайрес всего через несколько минут, но клинок у него в руке. Мы безмолвно спорим, кто из нас будет наносить удар. Он указывает на меня. Сжимает кулак, будто что-то в нем держит, и я соглашаюсь, потому что все равно не отвертишься. Так или иначе придется иметь дело либо со шпорами, либо с клинком. Уж лучше держать то, что режет.
Сайрес хватает первую птицу. Несколько мгновений он держит ее вверх ногами, чтобы кровь притекла к голове. Петушок закрыл глаза, и крылья его перестали хлопать; я понимаю, что он уснул. Сайрес держит его за голову другой рукой и попрочнее ухватывает ноги. Ненавижу убивать живых существ. Но петухов этих я ненавижу больше, а это самый гуманный способ их убить. Я перерезаю горло петуха одним быстрым движением, и дело сделано. Сайрес вешает его за ноги на забор, чтобы вытекла кровь. С остальными двумя мы справляемся быстро. Когда все закончено, Сайрес моет клинок и уносит его обратно на лесопилку.
Ханна и Долли разделают и приготовят птиц, но сначала их надо ощипать. Чистого способа это сделать не существует, но лучше работать на дворе: если ощипывать птицу в кухне, то кровь и перья разнесутся по всему дому. Я ошпариваю тушки горячей водой, чтобы перья легче выдергивались, а потом ставлю во дворе табуретку и пень для резки и берусь за работу. Скоро в ведре у моих ног куча черных и белых перьев. Выпотрошив последнего петушка, я слышу, что по дороге опять кто-то едет. Но на этот раз там явно две лошади, так что я даже не начинаю надеяться.
Подняв голову, я вижу, что Норт вернулся. И жену с собой привез. На полпути к нашему дому он делает знак Лидии.
– Подожди здесь, – говорит он ей и переходит на рысь.
Лидия Норт делает, как ей велено, и останавливает свою небольшую серую лошадку. Она укутана в зеленый плащ, из-под капюшона видно только бледное лицо. Выглядит она нездорово, а руки греет в муфте.
«Черт побери», – думаю я, но иду навстречу Норту к воротам, хотя руки у меня липкие от крови.
– Полковник.
Он в костюме для верховой езды, при нем вещи в дорогу. Наверняка собрался в Вассалборо пораньше. Пес у его ног смотрит на меня хищным голодным взглядом.
– Эфраим? – спрашивает Норт, не утруждаясь спешиться или поздороваться.
– Едет.
Он недоверчиво фыркает.
– Хочу дать тебе один совет. Когда предстанешь перед судьями, – говорит Норт достаточно тихо, чтобы его не слышала жена, и обводит жестом дом, сарай и лесопилку, – помни, кто я такой. В конце концов, твоя семья сильно зависит от моей щедрости.
– Ты мне угрожаешь?
– Я тебе напоминаю, – говорит он, – что именно я, как агент «Кеннебекских собственников», должен буду удостоверить, что вы исполнили все условия, требуемые для получения права собственности на эту землю.
– Не беспокойся. Я прекрасно помню, кто ты, – говорю я. – Мне Ребекка Фостер рассказала.
Я так погрузилась в работу, что не осознавала, насколько на улице холодно. Солнце прошло зенит и идет к закату, унося с собой остатки скупого дневного тепла, а ветер с востока гонит по воздуху мелкие льдинки. Он жжет мне щеки и заставляет глаза слезиться.
Джозеф Норт отвечает голосом настолько же холодным, насколько воздух:
– В этом доме явно живет не один идиот, а больше.
Оскорбление заставляет меня ахнуть. От ярости хочется кричать, но внезапный пронзительный вопль издаю не я. Он такой громкий и неожиданный, что я подскакиваю. Разворачиваюсь. Ничего не вижу. И тут я чувствую порыв ветра, и на нас, хлопая крыльями, пикирует огромная птица. Она описывает плавный круг вокруг дома, пролетает между мной и Нортом и приземляется на садовой калитке, вцепившись в нее когтями с такой силой, что они прорезают потертую кедровую древесину.
Цицерон взвизгивает и рычит, но тоже видит смертоносные когти и приближаться не решается. Норт встревоженно подает назад, а вот я испытываю только безумный прилив облегчения.
– Перси, – шепчу я.
На весь Мэн только трое сокольничих, а в Хэллоуэлле всего один. И только Эфраим занимается соколиной охотой верхом. Так что, услышав имя птицы, Джозеф Норт перестает бахвалиться и разворачивает лошадь.
– Ты же хотел поговорить с моим мужем? – кричу я ему вслед. – Видишь, он дома.
– Уже поздно, – хрипло произносит Норт. – Мне некогда болтать.
Верхом в бодром темпе до Вассалборо четыре часа. Им с Лидией ни за что не успеть туда до заката. Значит, придется либо искать ночлег по пути, либо ехать после наступления темноты.
– Жаль, – говорю я достаточно громко, чтобы меня слышала Лидия. – Муж наверняка хотел бы с тобой поговорить о твоих визитах на этой неделе.
– Цицерон, ко мне! – командует Норт. Он не смотрит на меня и не прощается. Пес трусит за ним, отчаянно виляя тощим задом. Норт уже доехал до своей жены, и еще столько же ему нужно проехать до опушки, как вдруг я вижу еще одного всадника. На секунду меня наполняет радость, но тут я понимаю, что это не мой муж.
Мозес Поллард едет на любимом жеребце своего отца. На нем лучший его воскресный костюм, в руке букет ярко-красных ягод сумаха, на лице глупая ухмылка.
– О господи, – шепчу я.
Перси сильнее вцепляется в калитку; я слышу, как его когти царапают дерево. С лап его свисают все двенадцать дюймов пут и раскачиваются туда-сюда, пока сапсан наблюдает за подъезжающим Мозесом.
Мозес тоже заметил птицу; он останавливается в десяти футах от калитки. Его лошадь нервно пританцовывает.
– Ты не проезжал мимо Эфраима, пока ехал сюда? – спрашиваю я.
– Нет.
Мозес спешивается, неловко держа букет в одной руке, а другой подбирает поводья. Он откашливается, не понимая, что делать, раз отца Ханны, как оказалось, дома нет. Такого он явно не ожидал.
Перси тем временем не терпится; он громко кричит, качая головой.
– Он голоден, – объясняю я.
На мгновение Мозес тревожно распахивает глаза; я осознаю, что он воспринял это так, будто я могу натравить птицу на него.
– Ханна! – кричу я и сжимаю губы, чтобы не засмеяться при виде того, как побледнел Мозес. О, каким нежным становится сердце мужчины, когда он вырывает его еще живым из своей груди и кладет к ногам женщины.
Когда моя дочь появляется в дверях, я говорю:
– У тебя гости. И пришли мне Сайреса с одним из тех петушков. Перси проголодался.
При виде Мозеса Ханна заливается счастливым румянцем. Она улыбается ему, он отвечает тем же, и я понимаю, что все пропало. Свадьбы ждать не позднее чем через год.
– А отец дома? – спрашивает она, глядя на сапсана.
– Не знаю. Но мне нужно вернуть Перси в его выгородку.
Ханна скрывается в доме и через минуту возвращается с Сайресом, который держит за горло ощипанного петушка.
Он улыбается и покачивает тушкой. По насмешливому блеску в его карих глазах я чувствую, что Сайрес не прочь кинуть ее Мозесу и посмотреть, что будет. В конце концов, Ханна его младшая сестренка, не может же он позволить ее ухажеру расслабиться.
При иных обстоятельствах я бы даже позволила ему подразнить Мозеса.
– Брось тушку к калитке, а то он сейчас на тебя кинется, – говорю я Сайресу.
Петушок с влажным шлепком приземляется ровно туда, куда целился Сайрес. Я подаюсь назад, а Перси слетает с калитки и вцепляется в свой обед прямо на тропе.
– Мозес, может, вы с Ханной и Сайресом пойдете выпить чаю? Я отнесу Перси на лесопилку и скоро вернусь.
– Конечно, мистрис Баллард, – говорит Мозес, привязывает поводья и пробирается через калитку. Он осторожно обходит сапсана, стараясь не смотреть на его обед, и идет за моими детьми в дом. Вот обязательно надо было прийти в такой день, когда просто невозможно соблюдать приличия! Ну, зато им будет что в будущем рассказать своим детям. Я потихоньку оставляю их и иду смыть кровь с рук.
Мне не стыдно признаться, что я затягиваю с тем, чтобы забрать Перси. Я надеюсь, что вот-вот подъедет Эфраим и освободит меня от этой обязанности. Но его нет, и из леса не слышно стука копыт. С каждым мгновением становится все тише и холоднее.
– Придется поговорить об этом с твоим хозяином, – говорю я, стягивая шаль с плеч. Это недостаточная защита, но лучше, чем ничего, и я обматываю ее вокруг левого предплечья. Чтобы раздробить мне руку, Перси достаточно всего раз сжать свои жуткие когти. Он в состоянии продрать плоть и дойти до кости. Но ведь Эфраим не зря его учил? Напоминая себе об этом, я задерживаю дыхание, закрываю глаза, отворачиваюсь и вытягиваю левую руку вбок под прямым углом. Как только я довожу движение до конца, в лицо мне ударяет волна воздуха и бьющих крыльев.