Как и каждый год с тех пор, как я начала свой подсчет, большинство детей были девочки. Двадцать семь в прошлом году. Я не считаю себя склонной к предрассудкам, но эти цифры меня успокаивают. Все известные мне повитухи говорят, что если несколько лет подряд рождается много мальчиков, значит, надвигается война. Одна из них, старая, озлобленная и овдовевшая, похоронила всех своих детей и, окаменев в своем горе, называла таких мальчиков «пушечное мясо королей». И каждый раз, рожая или принимая мальчика, я вспоминала эти слова. Из моих собственных девяти детей шестеро были девочки, и я всегда считала, что это хорошее предзнаменование. Оно позволяет мне надеяться, что войны нашей страны остались в прошлом.
Четыре раза за прошлый год в Крюке рождались мертворожденные дети, хотя я присутствовала только на трех родах. Каждый такой случай – ужасная потеря, и я не спешу, перечитывая записи об этом.
Четверг, 25 февраля. – Роды. Дочь мистера Джейкоба Чендлера. В девятом часу мистрис Чендлер родила девочку, мертворожденную…
Четверг, 10 сентября. – Роды. Дочь мистера Пинкхэма. Ясно. Меня позвали к жене капитана Пинкхэма. Я вышла из дома в двенадцатом часу. Дошла пешком. Моя пациентка родила дочь в девятом часу вечера. Ребенок был мертворожденный. Я задержалась на всю ночь.
Четверг, 17 декабря. – Дочь мистера Стоуна. Кларисса Стоун родила мертвую дочь вчера в двенадцатом часу. Операцию провел доктор Бенджамин Пейдж. Как мне сообщили, конечности младенца были сильно вывернуты. Этот человек не умеет принимать роды с ягодичным предлежанием.
Через шесть дней после того, как этот идиот дал Грейс Сьюалл почти смертельную дозу лауданума, Кларисса Стоун позвала его принимать у нее роды. Результат был ужасный. И да, я понимаю, почему она не хотела меня видеть после той отповеди в лавке Коулмана. Но это не повод звать доктора Пейджа. Кроме меня в округе еще четыре повитухи.
Ему двадцать четыре года. Двадцать четыре! Я на тридцать лет его старше, и у меня вдвое больше жизненного опыта. Но молодых матерей этого города сводит с ума мысль о том, что он учился в Гарварде. Настолько, что они вверяют в его руки жизнь своих нерожденных детей, со смертельным исходом.
Конечно, не каждые роды, на которые я прихожу, заканчиваются удачно. Вчерашний случай тому свидетельство. Но она потеряла ребенка еще до моего прихода, в том-то и разница между мной и Пейджем. С тяжелым сердцем я опускаю перо на бумагу и записываю жизнь, потерянную вчера.
Четверг, 31 декабря. – Роды. Сын Рут Эмери. Ясно и очень холодно. Меня позвали к Рут Эмери. Приняла ее сына, мертворожденного. Это был ее первенец. Она очень горюет. Я ушла в полночь. Мистер Баллард проводил меня туда и обратно, потому что дороги почти непроходимы.
Я их считаю своими детьми. Я не их мать, конечно, но они все равно мои, и я до сих пор ощущаю тяжесть горя, нависшего над комнатами таких рожениц. Хуже, чем потерять ребенка, было бы только потерять мать, и я благодарю Провидение за щедрость – такого мне еще испытать не довелось.
Однако иногда самое трудное в родах – просто попасть на место вовремя. Как всегда, главное для меня препятствие – это река. Неважно, замерзла она или нет, ее часто приходится пересекать, и безопасного способа это сделать нет, будь то на пароме или пешком. Да и погода мешает мне работать, как я считаю, гораздо чаще, чем следует по справедливости. Река и погода, вместе взятые, причиняют мне не меньше бед, чем моим пациенткам.
Этой весной как раз был подобный случай, и я перелистываю страницы дневника назад до нужной записи.
Суббота, 6 апреля. – Роды. Дочь Эбена Хьюина. Сильный ливень. В первом часу за мной пришел Эбен Хьюин. Мы пересекли реку на его лодке. Это было настоящее море. Мы переплыли без происшествий и отправились к дому мистера Хьюина. Я перебралась через ручей около его дома по плавающим бревнам, тоже благополучно. Но когда мы проезжали мимо дома мистера Хейнса, прямо передо мной дерево вырвало с корнями, напугав мою лошадь так, что она отскочила назад, и это спасло мне жизнь. Мистер Хейнс помог мне перебраться через упавшее дерево. Я поехала дальше и вскоре добралась до очередного ручья, но мост снесло. Мистер Хьюин взял поводья, пошел вброд и перевел мою лошадь на ту сторону. Приехали целыми и невредимыми. Мистрис Хьюин благополучно родила вечером в десять.
В прошлом году двое принятых мною детей были незаконными, но только одна из матерей во время родов назвала отца. Она уже вышла замуж. А вот бедная Сара Уайт по-прежнему не замужем и по-прежнему подвергается поношениям.
Воскресенье, 21 июня. – Роды. Дочь Сары Уайт. Ясное утро. Вчера на восходе меня вызвали к Саре Уайт, которая рожала, не будучи замужем. Она страдала весь день, но благополучно родила девочку в девятом часу утра сегодня.
Я вспоминаю сегодня не только роды. Еще я отыскиваю три старые записи, отмеченные чернильным пятном на полях. Соблюдая собственную традицию, я не продолжаю подведение итогов прошлого года, не отдав дань памяти. В этот раз у меня важная и печальная годовщина.
Суббота, 26 июня… Сегодня двадцать лет со дня смерти моей дочери Трифены. Ей было четыре года…
Воскресенье, 4 июля… Сегодня двадцать лет со дня смерти моей дочери Дороти. Ей было два года…
Четверг, 7 июля… Сегодня двадцать лет со дня смерти моей дочери Марты. Ей было восемь лет…
Из всего, что я перенесла за свои пятьдесят четыре года, эти три трагедии оставили самые глубокие раны в моей душе. Неважно, что, похоронив трех дочерей, я родила еще двух. Потеря ощущается все так же остро и мучительно, как если бы это случилось вчера. Когда они умерли, с ними умерли целые поколения.
На мгновение я отхожу от письменного стола и подхожу к деревянному ящику на рабочем столе. Я достаю Библию, которую Эфраим подарил мне в ночь нашей свадьбы столько лет назад. В семейной хронике под нашими именами список, который, как он обещал, мы составим вместе. Наше наследие, черным по белому. Я веду пальцем по списку наших детей.
Сайрес Баллард – 11 сентября 1756 года
Люси Баллард – 28 августа 1758 года
Марта Баллард – 7 апреля 1761 года, умерла 7 июля 1769 года
Джонатан Баллард – 4 марта 1763 года
Трифена Баллард – 26 марта 1765 года, умерла 26 июня 1769 года
Дороти Баллард – 17 мая 1767 года, умерла 4 июля 1769 года
Ханна Баллард – 6 августа 1769 года
Дороти «Долли» Баллард – 20 февраля 1772 года
Эфраим Баллард-младший – 30 марта 1778 года
Двадцать три года моей основной работой было растить детей. Я считала эту работу как честью, так и долгом. Как радостью, так и испытанием. То, что мне всего пятьдесят четыре, а треть своих детей я похоронила, – горе, для которого у меня нет слов.
Тем ужасным летом я была на девятом месяце беременна Ханной и в особенно мрачные моменты была убеждена, что от всей этой боли умрем и я сама, и ребенок, которого ношу. Практически каждый день, глядя на Ханну, я думаю о том, что она чудо.
Это больно. Больно каждый год, когда я это делаю, но забыть было бы еще хуже. Однако теперь, когда дело сделано, я отодвигаю книгу и долго глубоко дышу через нос. Слушаю, как дочери хлопочут на кухне. Вдыхаю запах шкворчащего бекона и жарящейся картошки. Я откладываю дневник и Библию и иду к детям, которые у меня еще остались.
Лесопилка Балларда
Наша семья перестала ходить в церковь в июле, когда Айзека Фостера убрали с должности проповедника. Это была единственная доступная нам форма протеста, и я об этом не жалею, но сидеть дома воскресным утром довольно странно. Правда, это не то чтобы неприятно – сидеть у огня с чашкой теплого чая в руках и читать служебник.
– Он явил силу мышцы своей, – шепчу я, кончиком правого указательного пальца ведя вдоль последней строки текста сегодняшней литургии. – Он низложил сильных с престола и вознес смиренных.
Я закрываю глаза, молюсь о том, чтобы так оно и было, и закрываю книгу. Только я поставила ее обратно на полку, как в дверь негромко стучат. Ханна выглядывает наружу, потом снова смотрит на меня и говорит:
– Мистрис Паркер пришла.
– С мужем? – Я не видела Сета с того утра, когда он помогал вырубать Джошуа Бёрджеса изо льда. Он сбежал одним из первых, когда я начала осматривать тело.
Ханна качает головой.
– Одна.
– Ты что, не предложила ей зайти?
– Она хочет поговорить с тобой у калитки.
– Она больна?
Ханна пожимает плечами:
– По виду не скажешь.
Странно, думаю я и снимаю с крюка шаль. Выходя из дома, продолжаю гадать, откуда вдруг такая скрытность. Мистрис Паркер стоит у садовой калитки, ломая руки.
– Эллен. – Я оглядываю ее с головы до ног. – Ты больна?
– В каком-то смысле.
Ветра нет, а снег покрыт тонкой корочкой льда там, где он днем подтаял, а ночью снова застыл. Когда я иду по двору, из-под моих ботинок слышится неприятный хруст.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Мне надо одолжить лошадь.
Я точно знаю, что у ее мужа в амбаре два прекрасных коня.
– Зачем?
Эллен Паркер застенчивая женщина, в большой толпе народа она всегда отходит куда-нибудь в сторону, а когда на нее слишком много смотрят – краснеет. Кончик носа у нее сейчас покраснел от холода, но щеки, думаю, розовые от смущения.
– Она вернулась, – шепчет Эллен.
– Кто?
– Она. – Эллен удивленно распахивает глаза и морщит губы, будто ответ должен быть очевиден. – Негритянка. Мне надо ее повидать.
– А-а.
Ее муж Сет упоминал об этом в таверне месяц назад, когда я осматривала Джошуа Бёрджеса, но потом столько всего случилось, что я забыла.
– И ты не хочешь, чтобы твой муж об этом знал?
– Сет не одобрит. А если возьму одну из твоих лошадей, у него не будет повода спрашивать, куда я ездила.