Ого.
Я снова его оглядываю. На подбородке свежий порез – он недавно побрился; воротник рубашки отглажен. Взгляд, которым обменялись мы с Эфраимом, такой мимолетный, что Барнабас не должен бы его заметить, но замечает. Прищурившись, он по очереди смотрит на нас.
Умный парень.
– А с чего вдруг ты вернулся сюда из-за мертвеца? – спрашивает Эфраим.
– Потому что открыто расследование причин его смерти. У судьи Вуда есть вопросы относительно того, при каких обстоятельствах он скончался, и он сообщил суду, что двадцать девятого, когда они соберутся здесь, в Крюке, следует рассмотреть это дело. – Он снова поворачивается ко мне: – Я решил, вам интересно будет узнать, что двое других судей проявляют все больший интерес к обвинениям, выдвинутым против мистера Фостера.
– Айзеку Фостеру следует нанять адвоката?
– Возможно.
– Спасибо за предупреждение.
– Ну, раз вы двое помирились… – очень сухо замечает Эфраим и оглядывает юного Барнабаса с новым интересом. – Ты, наверное, полночи ехал, раз так рано добрался?
– Я вчера приехал. Ночевал в таверне. – Он тщательно подбирает слова и не боится при этом взглянуть Эфраиму прямо в глаза. – Не хотел, чтоб от меня пахло дорогой.
– И почему же это?
Они стоят почти нос к носу, уставившись друг на друга. Эфраим выше ростом, но в выдержке, похоже, этот мальчик ему не уступает. Не отводя взгляда, он снимает шляпу и держит ее перед собой. Улыбается широко и открыто. Ни капли не смущен.
– А это как раз вторая причина. Я подумал, может, зайду поздороваюсь с вашей дочерью.
Эфраим, конечно, догадался. Я ему рассказывала про первый визит Барнабаса и интерес к нему Долли. Но ни один мужчина по-настоящему не готов к моменту, когда парень придет ухаживать за его дочерью. Эфраим хороший отец, но когда он отвечает, его голос смахивает на рычание.
– Поздороваться? И все?
– Я слышал, это хороший способ начать первый разговор.
Глаза у Эфраима победно блестят.
– Первый? Ты хоть знаешь, как ее зовут, если ты с ней никогда не разговаривал?
– Долли. Уменьшительное от «Дороти», во всяком случае, так мне сказали. Семейное имя, наверное? – Он вопросительно смотрит на меня.
– В честь моей матери, – отвечаю я.
– Она слишком молода для ухаживаний, – говорит Эфраим.
Вообще-то Долли в следующем месяце восемнадцать. Всего на два месяца меньше, чем было мне, когда Эфраим начал за мной ухаживать. Он знает, что я сейчас про это вспомнила, конечно, поэтому упрямо отказывается встречаться со мной взглядом.
Барнабас опять лукаво улыбается, демонстрируя уверенность без самодовольства. Этак я могу нечаянно проникнуться теплыми чувствами к этому парнишке. Мало кто из мужчин в состоянии справиться с моим мужем.
– Ну, я тоже молод, так что это хорошо. Но я ничего не говорил об ухаживании, я просто сказал, что хотел бы поздороваться.
– Но так пока и не объяснил почему.
Он пожимает плечами.
– Мне нравится, как она смотрит на меня. Я дважды встретился с ней взглядом, и она не краснела и не хихикала. Ваша дочь, похоже, лишена глупой манерности. По тому немногому, что я видел, она напоминает мне мистрис Баллард. Они обе умные. Как и моя мать.
Речь хорошая, но так быстро Эфраим не сдастся. Несколько мгновений он стоит напротив Барнабаса – достаточно долго, чтобы в карих глазах парня появилась капелька неуверенности, – и только потом протягивает ему руку.
– Эфраим Баллард.
– Ладно, раз с этим разобрались, – говорю я, вытирая руки о фартук, – не хочешь ли позавтракать? Думаю, Долли как раз свой завтрак заканчивает.
– Я с радостью.
Я жду, пока Эфраим и Барнабас отойдут подальше по тропе к дому, и только потом закрываю дверь лесопилки. Перси кричит в своей выгородке, он недоволен нашим уходом, но я не обращаю на это внимания. Он уже позавтракал, а скоро Эфраим его выпустит полетать.
Я иду за мужчинами по тропе, наблюдаю за тем, как они пробираются между сугробами, сравниваю их походку. Эфраим держится как бык, уверенный и сильный, а Барнабас как олень, молодой и внимательный. Можно многое сказать о мужчине по тому, как он ходит, думаю я. Те, что идут передо мной, робостью не отличаются, так что я нагоняю их и стараюсь подготовиться к тому, что нас ждет дальше.
Долли стоит у двери. Она прислонилась к косяку точно так же, как в прошлый раз, когда Барнабас Ламбард зашел в калитку, – одна рука на бедре, вся раскраснелась, в глазах любопытство. Наверное, видела, как он подъехал, и надеялась, что мы вернемся в дом.
Я тычу Эфраима в бок и шепчу:
– Ну как, теперь ты лучше понимаешь моего отца?
Он что-то раздраженно бурчит в ответ.
Долли разрумянилась, волосы у нее расчесаны и падают на спину темными локонами, но самое красивое в ней – это глаза. Точь-в-точь отцовские. Из-под густых ресниц сквозит такая синева, будто сейчас середина лета. А когда она улыбается Барнабасу, я слышу, как Эфраим скрежещет зубами. Я дергаю его за руку и оттаскиваю назад.
– Помни, любимый, – смеюсь я, – выбирает всегда женщина. Ты сам так сказал.
– Ну и дурак я, что вообще об этом упомянул.
Долли впускает Барнабаса в дом, а мы идем за ними. Мы оба не вполне готовы видеть, как наша младшая дочь легко поддается чарам Купидона.
Лавка доктора Коулмана
– А ты не зайдешь? – спрашиваю я.
Эфраим качает головой.
– Не сегодня. Мне надо перейти реку и узнать насчет заказа на древесину.
Кеннебек можно пересечь только двумя способами: на пароме в теплое время года или пешком, когда она замерзает. Местами она шириной в полмили, а глубина такая, что никто еще никогда не касался дна. Но это, наверное, из-за течения. Кеннебек не из тех рек, в которых можно плавать. Все, что на западной стороне, считается Хэллоуэллом, а на восточной – Форт-Вестерн, хотя по сути это одна деревня протяженностью в две мили, разделенная пополам. Но на каждой стороне свои дома и лавки, свое сообщество. Переходить реку пешком рискованное занятие, но я, возможно, предпочитаю именно это. Паром – слишком долго.
– Береги себя, – говорю я мужу.
– Не беспокойся, лед уже толстый. И я всего на час. Когда закончишь, приходи в таверну, выпьем пивка.
Эфраим целует меня в лоб, потом сходит с мостков на утоптанную тропу, ведущую на берег, и спускается на лед. С минуту я смотрю, как он идет через реку – ступает, как всегда, уверенно, – а потом поворачиваюсь обратно к лавке.
У Коулмана сегодня много народа, так что я жду, пока компания лесорубов расплачивается за инструменты, и только потом подхожу к прилавку.
– Что вам сегодня понадобится, мистрис Баллард? – спрашивает он.
– Ничего. Разве что у тебя новые книжки есть.
Я ставлю свою корзинку на прилавок и откидываю плащ. Мой экземпляр «Эммелины» лежит поверх двух дюжин аккуратно сложенных свечей с плоско срезанным низом и подрезанными фитилями.
– О, у тебя новая порция. – Правой рукой Коулман вынимает из корзинки свечу, нюхает ее, ковыряет ногтем лепесток лаванды. – Нарядно.
– Если вещь полезна, это не значит, что она не должна быть красивой.
Большинство семей в Крюке сами делают себе свечи, но всегда находится какой-нибудь проезжий, домохозяйка или лавочник, которым срочно понадобилась свеча, и первым делом они обращаются к Коулману. Ему нравится удовлетворять покупателей, а мне – выменивать товары. Я захожу в лавку как минимум дважды в месяц – проверяю, вдруг он получил новую партию кофе, сахара или шоколада из Бостона, хотя после того, как река покрылась льдом, шансы на это невелики. Но больше всего я хочу заполучить новую книжку. Я дочитала «Эммелину», и мне не терпится погрузиться еще в какую-нибудь историю.
Вскоре он переключается со свеч на книгу.
– Как, хорошая? – спрашивает Коулман, щуря глаз и разглядывая заголовок.
– Мне понравилось больше многих других книг. И автор англичанка, это ты должен одобрить, – подмигиваю я. – Это история про женщину, которая живет на задворках светского общества, но при этом отказывается от навязанных ей традиционных ролей, находит свой путь, выбирает свою любовь и в конце оказывается и богатой, и счастливой.
– То есть это фантазия?
– Вовсе нет. Тут речь о том, как могло бы быть. Хотя, должна сказать, книга довольно… как это называется… готическая. Дикие глухие места, таинственные происшествия. Думаю, тебе понравится.
– Тогда меняемся, мистрис Баллард, – говорит он, лезет под прилавок и достает потрепанную книжку, у которой отсутствует половина обложки. – Хотя, честно говоря, мой чертов глаз уже начинает мне отказывать, скоро совсем не смогу читать. Придется нанять парня вести бухгалтерию.
Я беру его книгу и открываю титульную страницу.
– «Замки Этлин и Данбейн», Энн Рэдклифф, – читаю я. – Ты уже читал?
– Как ты там говорила, готическая? Если тебе такое нравится, эта книжка в самый раз. Тут про настоящую средневековую шотландскую междоусобицу.
– Тогда мне это идеально подойдет.
Я засовываю книгу под мышку и начинаю распаковывать свечи.
– Еще чего-нибудь, раз зашла?
– Я бы не отказалась от кофе и сахара. Но кукурузная мука и патока тоже сойдут.
– Кофе и сахара, увы, нет и не будет, пока река не вскроется. Но могу дать мешок кукурузной муки и пинту патоки. У тебя на счету как раз на это хватит.
– Но как…
– Приходил мистер Сьюалл. Добавил денег на твой счет и еще купил тебе фунт шоколада и полфунта чая. Они запакованы и отложены для тебя.
Иногда мне платят деньгами еще до того, как я уйду из дома пациентки. Иногда – потом, едой, скотом или чем-то в обмен. Но часто бывает и так, что благодарный муж что-то добавит к моему счету у Коулмана или приготовит сюрприз – оставленную для меня покупку.
– Ох, – говорю я, – как любезно с его стороны.
– А если его послушать, то совсем наоборот. Он сказал, его жена чуть не умерла из-за того лауданума, а ты ее спасла.