Я уже протянула руку за трубкой – хочу попробовать метод, который мне показала мистрис Ней, – как вдруг на дороге слышится тяжелый стук лошадиных копыт. Повернувшись, я вижу, как из леса выезжает человек, которого я меньше всего рассчитывала увидеть.
Мистрис Хендрикс, мать Грейс Сьюалл.
Дама с возвышенными устремлениями и кислым лицом.
Я никогда еще не видела человека, которому было бы более не по себе ехать верхом. И лошадь, которой меньше бы нравилось, что на ней едут. Спина у седока прямая, руки жесткие. А в глазах виден ужас, который учует любая лошадь. Удивительно, что она вообще добралась сюда живой. Брут бы ее через пять секунд сбросил.
– Мистрис Хендрикс, – приветствую я ее с вымученной улыбкой, – чем могу служить?
Зубы она сжала так крепко, что прежде, чем она в состоянии мне ответить, ей приходится размять челюсть.
– Моя дочь Грейс.
– Она больна?
– Ребенок. Она послала меня за вами.
– Вы сказали, что ваша дочь меня позвала. – Я обвиняюще смотрю на мистрис Хендрикс. – Вы соврали.
Сегодня мартовские иды, но все равно очень холодно. Как правило, к этому времени лед на реке ломается, а земля начинает оттаивать. А вот в этом году все не так. Зима все еще держит нас в своих когтях. Пусть даже в небе светит солнце, теплее от этого не становится. Поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, и хмурюсь. Я устала от зимы. И мне не нравится, что меня обманули.
– Если б я сказала вам правду, вы бы не приехали, – возражает она.
– Конечно! Я не хочу иметь никаких дел с этим человеком.
– Ну так вот, его жена умрет, если вы сейчас туда не поедете. И я буду просто счастлива сообщить всему городу, что вы оставили ее умирать из-за мелочной обиды.
– Мелочной обиды? У двух женщин в этом городе умерли дети, а мой сын оказался в тюрьме. И все из-за него!
Мистрис Хендрикс выпрямляется. Гордо поднимает подбородок.
– В родах от него толку мало, это верно. И я согласна, что без вас мои дочь и внук, скорее всего, погибли бы. За это я вам обязана до конца жизни. Но его некомпетентность не значит, что должны погибнуть еще одна женщина и еще один ребенок. Тем более когда вы можете помочь.
Я отступаю на шаг назад и смотрю на нее с подозрением.
– А вам-то что?
– Его жена подружилась с моей дочерью, – вздыхает мистрис Хендрикс. – Я через два месяца уеду. Если эта девочка умрет, у Грейс никого не останется.
Я бы не сказала, что муж, ребенок, дом и соседи – это никто, но у меня нет настроения спорить с мистрис Хендрикс. Кроме того, мы стоим на улице и нас кто угодно может подслушать. Но не успеваю я ее остановить, как она дергает за веревку у двери, и в доме звенит колокольчик. Через несколько секунд я слышу тяжелые шаги.
– А Пейдж меня звал?
– Нет, – признается она. – И он, возможно, будет злиться. Но я уверена, что мертвая жена ему нужна меньше, чем ваша помощь. Вот почему я перешла реку и одолжила в таверне эту дьявольскую лошадь.
Этой лошади, Бьюле, почти столько же лет, сколько и мне, зубов у нее осталось немного, и они все длинные и желтые. Более мирных животных редко видел свет. Но они с мистрис Хендрикс явно остались друг другом недовольны, и когда всадница неуклюже слезла с лошади, я не знала, кто из них первым начнет кусаться. К моему удовлетворению, первой успела Бьюла.
Поначалу я поверила мистрис Хендрикс. Добралась с ней до Крюка, где мы оставили лошадей в таверне. Потом перешли реку. Мистрис Хендрикс почти всю дорогу молчала, но меня это не смутило. С матерями от беспокойства такое бывает. Но когда мы прошли мимо бакалейной лавки дальше по улице, заподозрила, что дело нечисто. А когда мистрис Хендрикс остановилась перед старым домом Макмастера, я поняла, что меня обманули.
Мне, как и Бьюле, уже немало лет, но не настолько, чтобы забывать факты. А Сэмюэл Коулман мне рассказывал, что доктор Пейдж снял дом Макмастера.
Я как раз собираюсь развернуться и уйти, но тут дверь распахивается. Этот Бенджамин Пейдж ни капли не похож на лощеного самодовольного врача, который уже не первый месяц вставляет мне палки в колеса. Выглядит он ужасно. Волосы дыбом, лоб потный, глаза безжизненные, одежда мятая. Но огрызнуться на меня ему сил все-таки хватает.
– Какого черта она тут делает? – интересуется он.
Если б вы спросили меня в декабре, возможна ли ситуация, в которой я возблагодарю Господа за мистрис Хендрикс, я бы рассмеялась. Но тогда, несколько месяцев назад, я не видела ее настоящую. Бостонского матриарха. Женщину, которая может устрашить выпускника Гарварда. Вот такой она и предстает перед раздраженным и напуганным доктором Пейджем.
– Отойдите-ка, молодой человек, – командует она. Голос у нее такой громкий и уверенный, что он пятится на два шага назад в темную прихожую. – Эту женщину вызвала я, и вы будете делать то, что она скажет.
– Но я…
– Помолчите. Отведите нас к жене.
Он растерян и настолько озадачен, что даже не спорит. Мы идем за ним по темной прихожей к темной лестнице и поднимаемся в спальню настолько темную, что я едва в состоянии разглядеть собственную руку.
– Где она? – желает знать мистрис Хендрикс.
– Там. В постели.
Я вижу только тень, окруженную другими тенями.
– Почему тут так темно? – спрашиваю я.
Доктор Пейдж фыркает.
– Потому что наукой доказано, что темное помещение помогает пациенту расслабиться. Если бы вы что-нибудь знали о медицине, вы бы…
Жалобный стон, доносящийся из постели, заставляет его замолчать.
– Давно у нее начались схватки?
– Вчера. Рано.
– А давно она последний раз вставала и двигалась?
– Она не вставала. Ей нужно беречь силы!
Если б он стоял ближе, я б его ударила.
– А когда она последний раз ела?
В темноте я вижу только общие очертания его лица, но презрение в его голосе я слышу прекрасно.
– Как вы наверняка знаете, мистрис Баллард, полный желудок вызывает у рожающей женщины несварение. Она ничего не ела с момента первых схваток.
Он идиот, это очевидно. И спорить с ним я не собираюсь.
– Вы хотите моей помощи? – спрашиваю я.
– Нет.
– А ваша жена?
– Это не ей…
С мистрис Хендрикс явно уже довольно. Она хватает его за ухо и выкручивает с такой силой, что он взвизгивает, словно издыхающий пес. Он пытается отпихнуть ее руку, но мистрис Хендрикс тащит его к постели жены. Когда она его выпускает, он плюхается на матрас, словно марионетка с перерезанными нитями.
Мистрис Хендрикс наклоняется над постелью, и мне приходится сощуриться, чтобы разглядеть, как она касается щеки молодой женщины.
– Здравствуй, дорогая, – говорит она. – Мы пришли помочь. Тебе ведь нужна помощь?
До меня доносится глухой звук ответа, вроде бы утвердительный.
– Замечательно. Эта женщина повитуха. Ее зовут Марта Баллард, и она спасла жизнь моей дочери. Если хочешь, она поможет твоему ребенку появиться на свет.
Снова утвердительный ответ.
– Превосходно, – отзывается мистрис Хендрикс.
Потом она поворачивается к доктору Пейджу и говорит:
– Подите найдите стул и посидите где-нибудь в сторонке. Возможно, научитесь чему-нибудь.
Я все еще стою у двери с медицинским саквояжем в руке, и тут она жестом зовет меня внутрь:
– Марта, будьте так добры.
Вместо постели я подхожу к окну и раздвигаю шторы. Комнату заливает послеполуденный свет, и я наконец вижу жену доктора. Она свернулась клубочком посреди кровати. Бледная как снег. Полусонная. Потная.
– Мистрис Хендрикс? – окликаю я.
– Да?
– Вы сможете остаться?
– Смогу.
– Хорошо. Прежде всего сходите в кухню и найдите этой женщине какой-нибудь еды.
– Чем это поможет?
– Чтобы она сегодня смогла родить, ей надо проснуться. А в мире только две вещи, которые точно способны разбудить человека, – солнечный свет и еда.
Доктор Пейдж фыркает.
– Что за нелепость! Кофе…
– Только учащает сердцебиение, – говорю я ему. – Но если у вас есть кофе, идите приготовьте. Он ей тоже пригодится.
Когда мистрис Хендрикс снова тянется к его уху, он вскакивает с кровати и поспешно покидает комнату. Она следует за ним. И только потом я подхожу к девушке.
– Здравствуйте, мистрис Пейдж, – говорю я, садясь рядом с ней.
– Здравствуйте.
Она очень юна, лет восемнадцать или девятнадцать. И тоненькая, как девочка. Меня не удивляет, что Пейдж выбрал крошечную жену. Кого-то, кого он может запугать. Но мне это работу не облегчает. Если бедра у нее такие же узкие, как плечи, нас могут ждать проблемы.
– Я пришла помочь. Я приняла много сотен младенцев. Хотите, я помогу вам?
Она кивает, потом стонет.
– Хорошо. Но прежде чем я смогу вам помочь, я должна вас попросить об одной вещи.
Мистрис Пейдж смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Какой?
– Вы должны мне полностью довериться.
– Как это? – спрашивает она.
– Делайте все, что я скажу. Даже если это кажется вам бессмысленным или ваш муж со мной не согласен.
– И что вы хотите, чтобы я сделала?
– Пока только две вещи: съешьте то, что принесет вам мистрис Хендрикс, а потом встаньте и походите по комнате. Я буду вам помогать.
– Но я так устала.
– Я знаю. Ваш муж давал вам лекарство? Может, лауданум?
Она кивает.
– Вчера.
Наверное, ей он дал меньше, чем Грейс, а то бы она уже умерла. Но я не смею надеяться, что он чему-то научился относительно вмешательства в естественный порядок родов.
– Наверное, его действие еще не прошло. Но одно я точно могу вам обещать. Если вы останетесь в постели и не будете есть, вы и ваш ребенок умрете. Это будет медленно и мучительно. Усталость поглотит вас обоих. И я ничем не смогу вам помочь. – Я беру ее за руки. – Но пока еще не слишком поздно. Так что… вы доверитесь мне?
Большинству людей кажется, что для того, чтобы роды закончились плохо, должно случиться что-то конкретное. Ягодичное предлежание. Кровотечение. Инфекция. Я сталкивалась со всеми этими проблемами, и не только с ними, но часто именно усталость оказывается той самой смертельной