– Скорее всего, да. Если не будет заражения или горячки. А их не должно быть, если промывать рану.
– И ты готова этим заниматься?
– Ни в коем случае. Дальше я его лечить не намерена. Пусть сам себе няньку ищет.
– Тогда что мне с ним делать?
– Отвези его к доктору Пейджу. Насколько я помню, наш друг полковник очень уважает медицинский опыт этого шута. Посмотрим, насколько ему понравится быть у Пейджа пациентом.
– А как объяснить Пейджу его раны?
Я оглядываю лесопилку, придумывая, что сказать, но потом упираюсь взглядом в верстак Эфраима и сложенные в ряд начищенные и наточенные ножи.
– У неопытных плотников периодически случаются неприятности со скобелем. Особенно если они не надевают кожаный фартук.
– А если Норт будет это отрицать?
– Тогда пусть рассказывает, что он вломился к нам в дом, напал на меня и при этом был кастрирован. Но, насколько я его знаю, он такое рассказывать не захочет.
Эфраим смотрит на кровь на моих руках и платье.
– А ты как?
– Со мной все в порядке.
– Неправда.
– Будет в порядке. Рано или поздно.
– А до тех пор? Что ты будешь делать?
– Я сутки не спала. Пойду лягу.
Я очень устала и измучилась, но, добравшись наконец до дома, уснуть так и не смогла. Только помыла лицо и руки и разожгла огонь в очаге.
К тому времени, как дети встали и занялись делами, я уже пришла в себя, и они не знали, что что-то случилось. Когда я попросила их натаскать и подогреть воду для ванны, они тоже не удивились. Только когда приехал Эфраим и двинулся прямиком в нашу спальню, они начали встревоженно переглядываться. Не обнаружив меня в спальне, он пришел в рабочую комнату, и так мы там и засели, перешептываясь за закрытой дверью.
Эфраим достает из сумки новую книгу дневника и коробку чернил, кладет их мне на стол.
– Это тебе, – говорит он.
И тут я начинаю плакать. Рыдания зарождаются где-то глубоко у меня в груди, и этот поток прорывает плотину решимости, которую я обычно так твердо удерживаю на месте. Я плачу достаточно громко и долго, чтобы понимать, что наши дети за дверью все слышат. Эфраим притягивает меня к своей груди и позволяет выплакать все слезы до последней капельки.
Через несколько долгих мгновений он отодвигается и оглядывает меня.
– Тебе нужно принять ванну, – говорит он.
– Я знаю. Девочки греют воду.
– Раздевайся. Я все принесу.
И вот я уже стою в лохани, а Эфраим поливает меня горячей водой. Лохань всего три фута шириной, не такая удобная, как медная ванна, но это лучше, чем ничего. А я вся грязная. На мне следы родов, грязь с дороги и кровь Норта. Меньше восьми часов назад я приняла роды Ребекки Фостер. Пять часов назад оставила ее дочь у Сары Уайт. Три часа прошло с тех пор, как Эфраим погрузил Норта в телегу и направился в Крюк.
– Я поймал Брута на Уотер-стрит, он шел к мосту через Милл-Брук. Так я и понял, что с тобой что-то случилось, – говорит он. – Схватил его поводья и помчался домой что есть сил. Но когда я услышал твой крик… – Эфраим делает глубокий вдох. Качает головой. – Брут поскакал искать помощь, я в этом убежден. Этот конь тебя любит.
– Я думала, ты его ненавидишь.
– Уже нет.
– Он же пытался меня убить. Сколько раз ему надо меня сбросить, чтобы это стало очевидным?
– Если он тебя сбросил, это было не просто так.
– Из-за лисы. Она выбежала перед ним. Я думаю… – Я медлю, потому что знаю, что это будет звучать смешно.
– Что ты думаешь?
– Что она пыталась меня предупредить. Она знала, что Норт и Цицерон меня поджидают.
– Логично.
– Да? Во всей этой истории вот именно это кажется тебе логичным?
Он смотрит в окно, на огромный дуб, растущий на южном пастбище.
– Лисы и койоты – естественные враги, любовь моя.
Что-то в его тоне заставляет меня подумать, что он уже не про Бурю и Цицерона говорит, но мне очень многое надо ему рассказать, и я пытаюсь не запутаться в событиях, так что пока откладываю эту мысль.
– Садись, – Эфраим показывает на лохань. – Я вымою тебе голову.
– Тут не хватит места.
– Хватит.
Места хватает только для моего зада – колени приходится согнуть, а ноги поставить на пол, но вода доходит мне до ребер, а сидеть гораздо приятнее, чем стоять на больной лодыжке. Эфраим опрокидывает мне на голову кувшин, и вода стекает мне по шее и спине. Я запрокидываю голову. Смотрю в его обеспокоенное лицо. Печально улыбаюсь.
– Спасибо.
– Расскажи мне все, – говорит он.
Я обхватываю колени руками и начинаю сначала, с Джонатана, Салли и нашего нового внука. Он не удивлен и не очень-то расстроен тем, какую девушку выбрал наш сын.
– Он ее не выбирал, – говорю я. – Она его подловила.
– Не пытайся гнаться за двумя зайцами. Ты же только недавно жаловалась, что он еще не нашел жену.
– На самом деле он так ее и не нашел. Он нашел только девушку, готовую на то, чтобы ей задирали юбки в лесу.
Эфраим вздыхает. Выливает на меня еще кувшин.
– Не надо делать его невинной жертвой. Он вполне охотно с ней переспал – таков был его выбор. А теперь у них ребенок. Они уже повесили объявление о намерении пожениться?
– Вчера вечером.
– Хорошо.
– Не то чтобы он был особенно счастлив. Потом пошел обратно в таверну и напился.
Эфраим качает головой.
– Наши дочери так торопятся замуж, а сыновья жениться не спешат.
– Сайрес бы женился, если б мог.
– С Сарой Уайт так ничего и не получается?
– Нет. Вынуждена признать, что ты был прав. Она сделала свой выбор, и выбрала она не его.
– А кого?
– Это длинная история с участием Ребекки Фостер.
– Объясни.
– Объясню, но сначала расскажу, почему Джозеф Норт пришел на лесопилку.
Я возвращаюсь к своей истории, к тому моменту, когда меня позвали к Салли. Потом рассказываю, как пошла в Норт-Мэнор дать Лидии лекарство. Как нашла письмо для «Кеннебекских собственников», которое писал Норт.
– Оно в моем медицинском саквояже. Вон там, в углу.
Эфраим делает перерыв в мытье моих волос, вытирает руки и читает письмо.
– Теперь понятно, – говорит он. – Адвокат Норта Генри Ноуленд – агент «Кеннебекских собственников». Во всяком случае, был их агентом. Подозреваю, он потеряет свою должность, когда Пол отвезет им документы.
– Документы?
– У этой парочки был план заграбастать арендные территории и стать монополистами в лесоторговле в Кеннебеке. Это письмо послужит доказательством. Еще оно подтверждает, что он рассчитывал использовать наш участок как основное место своей деятельности.
– Но зачем ему наш участок? Почему не освоить свой? Вокруг тысячи акров незанятой земли. Большая часть того, что он запрашивает в том письме, – ничейные территории.
– Может, и так, но с тех участков нет выхода к реке. Джозеф Норт ленив, Марта. Он не хочет строить сам то, что можно отобрать у другого.
Увидел, захотел, забрал, думаю я. Он так и не изменился.
– Непонятно, почему он тогда сначала передал право аренды на нашу землю Бёрджесу.
– Про это, наверное, ты была права с самого начала. Он купил молчание Бёрджеса обещанием нашей земли.
– Бёрджес никогда не скрывал, что хочет участок на реке, – говорю я.
– Скорее всего, так он и уговорил Бёрджеса пойти тогда к Фостерам. Бёрджес получил, что хотел, а у Норта появился способ держать его под контролем. Это способ управлять участком, ничего при этом не делая.
– Сложный план.
– Я нашел его первоначальную заявку на участок для аренды, и он хотел именно нашу землю.
Я поворачиваю к нему голову.
– А как тогда мы ее получили?
Эфраим улыбается.
– Пол написал рекомендательное письмо.
– А, ну да, Пол.
Мы прибыли в Хэллоуэлл в 1778 году, в разгар Революционной войны, с рекомендательным письмом от знаменитого Пола Ревира, написанным меньше чем через три года после его знаменитой скачки через Чарльстон. Причем скакал он на лошади, одолженной у моего мужа, в ту самую ночь, как Эфраима подло ударили в лицо и сломали нос.
– Значит, ты разобрался с вопросом, выгонят нас или нет?
– Ну да. Еще и приобрел дополнительное влияние. Перед тобой новый агент «Кеннебекских собственников». Больше уже никто не попытается отнять у нас этот участок. В этом месяце будет двенадцать лет, как мы тут живем.
– Так что Норт…
– Старался как мог украсть нашу землю в остававшийся у него недолгий срок с октября по апрель. Но мы официально исполнили все условия аренды. Теперь эта земля наша.
– Слава богу. Я слишком стара, чтобы переезжать на новое место.
Эфраим берет мыло из корзинки, опускает в воду и начинает намыливать мне плечи.
– Давай дальше, – говорит он. – Ты нашла письмо в кабинете Норта, а дальше что?
– Забрала его. Разумеется. И тут он вошел. Я отвертелась – сказала, что пришла просто позаботиться о Лидии. Но он скоро хватился письма и пошел за ним. Из Норт-Мэнор я пошла к Поллардам. – Я поднимаю голову. – Ополчение вернулось.
– Я забыл тебе сказать. В декабре, после той съемки местности. Они стояли в Форт-Галифаксе, как раз когда я там был. Сказали, что они весной снова до нас доедут.
– Ну вот, доехали.
– А Сарин возлюбленный? Он с ними?
– Я как раз к этому подхожу.
Я рассказываю мужу, как после таверны пришла домой и досидела до прихода Джонатана, а потом приехала Лекарка и сказала мне, что Ребекка рожает. Рассказываю про трудные роды. Про то, как мы приняли ребенка. И про то, что Ребекка попросила меня сделать потом. Он слушает меня, а руки его неподвижны. Они лежат у меня на плечах, теплые и мыльные.
– Я отвезла девочку Саре Уайт. Она сейчас у нее. Пока я что-нибудь не придумаю. А еще у Сары есть жених.
Он расплывается в улыбке.
– Ее солдат?
– Ну да. Я бы ни за что не поверила, что он вернется, но вернулся. И должна признаться, я рада. Он купил лавку Коулмана, и, думаю, он обеспечит Саре хорошую жизнь.