– Карлушу убили… кажется.
– Карлушу? Да ты что?! – Ната на другом конце провода осмысливала информацию. В свое время Илья Карлов пытался ухаживать за ней, и Рита отлично знала эту историю, закончившуюся ничем. – Ната бросила Илью до того, как их платонические отношения перешли в другую стадию.
– Если хочешь, приезжай. Марк поехал на место преступления, на проспект.
– Ты извини, Ритуля, но я не могу. Я сейчас не дома, в гостях. И не скоро освобожусь. Но если тебе не по себе, если ты нервничаешь… Марк, говоришь, ушел? Мог бы и отпуск взять месяцев на девять, как раз на время твоей беременности.
– Ты все шутишь.
– Я выпила немного. Рита, я могу позвонить маме и попросить ее приехать к тебе.
– У меня тоже есть телефон, – вздохнула Рита. – Нет, ничего такого не нужно. Со мной все в порядке. Просто Карлушу жалко. Ты не знаешь, с кем он жил, может, женился? А то я Марку сказала, что он был один.
– И правильно сказала. Во всяком случае, я не слышала, чтобы он женился. Были у него, конечно, женщины. Причем красивые. Я их не видела, просто как-то разговорились с подругой, она мне кое-что о нем рассказала. Ты же знала его, видела. С одной стороны, он был человеком серьезным, но с другой – какой-то он странный был, одевался смешно. Одни его желтые ботинки чего стоили!
– Знаешь, вот жил человек, жил, творил, много рисовал, а когда умер, все запомнили его по желтым ботинкам. Пройдет много лет, и когда кто-нибудь вспомнит его, то непременно скажет: вы помните Карлушу, того, что стоял на проспекте Кирова в желтых ботинках?
– Извини, Рита, я тебе потом позвоню.
В трубке послышались гудки. Рита поняла, что ее сестра явно не одна и не может говорить, потому что рядом с ней, причем совсем близко, очередной мужчина.
…Она уже засыпала, когда позвонил Марк. Он сказал, что убитый – действительно Илья Карлов. После его звонка позвонила мама.
– Рита, девочка моя, надеюсь, ты еще не спишь?
– Нет, что ты, мама. – Она посмотрела на часы, они показывали половину второго. Вероятно, мать мучилась бессонницей, а потому воспринимала ночь как единственно подходящее время для звонков своей беременной дочери.
– Как ты? Как протекает беременность?
– Все нормально.
– Я знаю, что беременные много едят, поэтому считаю нужным предупредить – не набирай слишком много лишних килограммов. Я понимаю, тебе трудно определить, какие из этих килограммов лишние, а какие нет.
Рита слушала ее, с трудом сдерживая зевоту. И все равно была ей благодарна, что она пусть и ночью, но все равно подумала о ней, позвонила, беспокоится.
– Я что тебе звоню-то? – очнулась Ксения Илларионовна. – Когда родится ребенок, вам придется изменить ваш образ жизни. Надеюсь, вы с Марком это понимаете?
– Мама, это ты к чему? Хочешь, чтобы Марк уволился? – усмехнулась она, понимая, что говорит глупость, но эта глупость почему-то доставляет ей радость. Марк будет всегда дома – это немыслимое и нереальное счастье.
– Что ты, Рита, твой Марк – настоящий мужчина, и ты знаешь, как я его уважаю. Он – на своем месте. И именно такие люди, ответственные, порядочные и сильные, нужны в прокуратуре.
– Он и мне нужен, – заметила Рита.
– Я имела в виду совершенно другое. Вот вы сейчас живете в городе, из мастерской твоей поднимаются пары красок, растворителей. Особенно это будет ощутимо летом, когда в город придет жара. Так вот. Я подумала и решила, что вам просто необходимо иметь дачу. Хорошую. Загородный дом со всеми удобствами, на Волге, понятное дело, но и не очень далеко от города. Где-нибудь в Пристанном.
– Отличная мысль, – сказала Рита машинально, даже не успев проникнуться новой идеей. Ее воображение нарисовало красивый дачный поселок прямо на берегу Волги, где она как-то раз гостила у одних своих знакомых. Но применительно к своей жизни она его пока еще не увидела. – Я подумаю, мама.
– Ты еще только будешь думать, а я уже все придумала и даже подыскала вам дом, – после небольшой паузы сказала Ксения Илларионовна.
– Ты серьезно? И что это за дом?
– Настоящий дворец! Трехэтажный, на берегу, с большим садом. Понимаешь, хозяин разорился и теперь спешно все распродает. Я тебе сразу скажу – дом из красного кирпича, а я знаю, что тебе не нравится красный кирпич.
– Да кому он нравится? – Рита нахмурилась. Дом никак не вырисовывался в ее воображении. Она видела только стену из красного кирпича с белыми соляными разводами.
– Но это же не так важно, его всегда можно оштукатурить, придать ему любой оттенок. Я бы на твоем месте предпочла бледно-желтый или белый, с коричневыми рамами.
– Мама, я все поняла. Я подумаю.
– Ты не думай, а записывай телефон и адрес. Завтра или буквально на днях вам с Марком необходимо будет связаться с женой этого предпринимателя и поехать, посмотреть на дом. Я сказала ей, что мы наверняка купим его. Понимаю, я поспешила, но мне важно было, чтобы у нее в голове отложилось, что свой дом она уже почти продала. Рита, прошу тебя, отнесись ко всему, что я только что тебе сказала, серьезно! Появится малыш, и у тебя уже не будет времени на подобные поездки, и ты рано или поздно поручишь это дело мне. Поверь мне, летом на даче, на Волге – это будет самая настоящая райская жизнь. И чтобы ты не подумала, что я присмотрела этот дом в надежде, что сама буду там жить, оговорюсь сразу – я очень ценю твою независимость и желание жить самостоятельно, а потому мы уже купили дом в Усть-Курдюме, тоже приличное место, только дом, понятное дело, поскромнее. Это большой деревенский дом, он требует ремонта, там даже вода не проведена, зато какой сад!
– Я помогу тебе с ремонтом, мама.
Вот теперь наконец-то все встало на свои места. И этот ночной звонок – не что иное, как способ намекнуть дочери о том, что время от времени не мешало бы вспомнить и о матери.
– Мам, ты могла бы мне прямо сказать: мол, нужны деньги. Когда я тебе отказывала?
– Но я у тебя ничего не просила! Ой, Ритуля, забыла сказать тебе самое главное. В четверг приезжает одна моя приятельница из Туниса. Она там отдыхает. Так вот, она позвонила мне и сказала, что хочет к своему юбилею купить у тебя натюрморт с лимонами.
– А ты уверена, что я его уже закончила?
– Судя по срокам – примерно неделю назад. Когда я видела его последний раз, он был почти готов.
– Ты удивительная. Хорошо, я подумаю.
– Да тут и думать нечего! Оля – богатая тетка, заплатит сколько нужно. Они с мужем в свое время неплохо заработали на…
– Мам, все. Меня это не интересует. И вообще, я хочу спать.
– А который час, детка? Наверное, уже одиннадцать? Сейчас посмотрю. Бог мой, да уже два часа! Прости меня, Рита, я, наверное, разбудила тебя. Прости свою старую мать! Да, хотела тебе еще сказать – у нашей Натки новое увлечение. Такая неугомонная…
– А как же Леша Гох, они же собирались пожениться!
– А они и поженятся, просто его сейчас нет в городе, – понизив голос, сказала мама. – Вот Натка и закрутила очередной роман.
– Главное, чтобы Леша ничего не узнал. Он, конечно, и сам не подарок…
– Главное, чтобы вы купили этот дом в Пристанном. Ладно, детка, извини. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мама.
Рита выключила телефон, надела халат и отправилась на кухню. Сна уже не было. Дом. В Пристанном. Здесь есть о чем подумать. И сразу же мысленно она нарисовала себе не только дом с садом, но и этюдник, стоящий на залитой солнцем веранде, и розовые кусты по краям дорожки, ведущей к реке. Потом откуда ни возьмись появился малыш с белой панаме. Он сидел на лужайке перед домом и держал в руках красное яблоко.
10
Растрепанная голова Миры лежала на плече Караваева, рука ее – на его теплом шелковистом животе, нога – на его ноге. Мире не хотелось шевелиться. Словно она, часть какого-то сложного организма, прежде ампутированная, теперь нашла место, откуда была вырвана с корнем и вот теперь снова вошла в него и пустила корни, быстро, неимоверно быстро срастаясь – по́ра в по́ру, заполняя все пустоты, сливаясь со своей половиной.
Она так и не поняла, какая сила заставила ее открыть ему дверь. Он буквально ворвался к ней, схватил за руку и потащил за собой, на ходу говоря какие-то очень важные слова, и это были даже не извинения, а так – констатация фактов: я не знаю, что там за труп, хочу у тебя спросить; меня ночью, когда я ходил за сигаретами, сбила машина, пьяная девица привезла меня к себе за город; я мог бы обмануть тебя, чтобы ты не слышала ничего об этой женщине, но она все равно всплывет, я должен буду отдать ей машину; мы никогда не должны лгать друг другу, так вот, мы теперь – муж и жена, и ты должна верить мне, а я – тебе, все плохое, что ты думала обо мне, пока рыдала здесь, забудь как страшный сон, мы вместе должны думать, как выкарабкиваться из этой ситуации; у меня есть друг, его зовут Марк, он поможет, но и от трупа избавиться мы тоже не можем, отвезти его, к примеру, и закопать в лесу – нельзя, ты все поняла?
Он сорвал с нее одежду, повалил на кровать, и вот теперь она лежала в его объятиях и спрашивала себя, как так могло случиться, что она моментально забыла все свои сомнения, страхи, обиды и что теперь, когда они вместе, даже эта история с трупом приобрела какой-то гротескный характер.
Караваев спал. Мира понимала, что и он тоже успокоился. Пыталась представить себя на его месте: очнулся в чужом доме, с разбитой головой, рядом – какая-то пьяная девица (она нисколько не сомневалась в том, что он говорит чистую правду), утверждает: в том, что она напилась, – вина мужчин, она вообще ненавидит мужчин… Что подумал Дмитрий, когда вспомнил, где и при каких обстоятельствах он оставил свою жену? Это, по ее мнению, было еще более травматичным, чем сотрясение мозга. Сотрясение души. Они оба оказались в сложной ситуации. Но она почему-то с самого начала во всем, что случилось, обвиняла исключительно его (ведь это была его квартира, его кровать, на которой лежал труп) и даже мысли не могла допустить, что с ним самим могло что-то случиться.