Свердлов мало того, что по-братски делился драгоценными продуктами с молодежью, он еще изобрел удивительно остроумную систему обеспечения ребят горячим чаем. Николай Давыдов вспоминал об этом с особым удовольствием и восторгом: «Соблюдая большие предосторожности, чтобы не накрыли тюремные надзиратели, мы продолбили в смежном с крепостниками углу камеры небольшую дыру, которую днем замазывали с обеих сторон хлебом и затирали известкой. Вечером, когда вскипал на лампах чайник, из соседней камеры раздавался условный стук. Один из нас становился у двери на страже, а другие начинали разделывать дыру. Яков Михайлович просовывал в нее жестяную трубу и через нее лился в подставленные нами кружки долгожданный чай» (113). Яков за годы своих «тюремных университетов» узнал и прочувствовал подлинную ценность чая в неволе. После этой спецоперации весь юный Уральский комитет превратился в его искренних поклонников.
Самыми перспективными из трех десятков молодых большевиков Свердлову показались Николай Давыдов и Петр Ермаков — уже знакомый ему рабочий с Верх-Исетского завода, который входил в группу боевиков Федора Сыромолотова. У Ермакова была репутация абсолютно безжалостного типа, способного буквально на все: «Уголовник П. З. Ермаков в 1907 г. убил полицейского и отрезал ему голову. В том же году он совершил вооруженное ограбление транспорта с деньгами» (115).
Ермаков сидел отдельно от Давыдова в камере на двенадцать человек: «Яков Михайлович, как староста, часто заходил в нашу камеру. Вместе с нами сидели еще анархисты… Яков Михайлович устраивал диспуты с ними. Анархисты были грамотные, теоретически подготовленные ребята. Но он их разбивал в пух и прах» (80). Давыдову и Ермакову Яков предложил перейти в камеру к «крепостникам». И поначалу Коля с Петей даже пожалели о своем согласии — товарищ Андрей плотно решил заняться их образованием: «Вы еще молодые. Сидеть вам придется не меньше года. Пользуйтесь случаем и выковывайте из себя настоящих большевиков, — убеждал нас Яков Михайлович. Мы дали согласие. Надо сознаться, что в первые недели тяжеленько нам было. Привычки к умственному труду, к книге у нас не было. Махать десять часов слесарным молотком на заводе казалось нам куда легче, чем сидеть восемь часов над книгой да еще составлять конспекты» (116).
Будущий цареубийца Петр Ермаков был завербован в социал-демократы Клавдией Новгородцевой, а после совместной отсидки в Екатеринбургском централе навсегда стал человеком Якова Свердлова
Сложно сейчас сказать наверняка, какими мотивами руководствовался Яков, опекая молодых большевиков. Была ли это «групповщина» и борьба за внутритюремное влияние, как об этом презрительно писал Николай Чердынцев, был ли то альтруизм чистосердечного строителя светлого будущего, или же ему просто не давала покоя деятельная натура. По-настоящему важным оказался результат. Свердлов не ошибся в Ермакове — этот мрачный и жестокий тип навсегда остался его человеком. Не ошибся он и в Давыдове. Вскоре молодой человек поведал Якову об уникальной возможности наладить связь с волей и предложил свои услуги.
Как ни старались жандармы и их агенты, а все же поголовно актив социал-демократов арестовать в марте им не удалось. На свободе оставались партийцы хоть и второго эшелона, но вполне активные и ответственные. Они всеми силами пытались связаться с товарищами, находящимися в заключении под круглосуточным неусыпным контролем. Николаю повезло и с друзьями, и с любящей матерью: «Как-то я сказал Свердлову, что получил с воли нелегальным путем письмо от товарища, уцелевшего от ареста. Яков Михайлович живо спросил, как мне удалось это сделать. Я рассказал, что мать во время свидания передала мне передачу в корзине и успела шепнуть, что под одной из планок что-то есть» (113).
Свердлову понадобилась вся сила его характера, чтобы сдержаться. Он выждал время и убедился, что вокруг нет посторонних ушей. Лишь после всех конспиративных предосторожностей Яков набросился на младшего товарища с нетерпеливыми расспросами: «А ты можешь таким же путем послать ответ?» Николай утвердительно кивнул головой и пообещал, что попробует. Яков сжал его плечо и, глядя прямо в глаза, проникновенно произнес: «Давай пробуй. Это очень важно для нас!»
Записки писали на папиросной бумаге. Давыдов их аккуратно прятал под планкой в корзине, а потом на свидании одним лишь движением глаз показывал матери — загляни, мол, в тайник, там есть кое-что. Отважная женщина доставляла эти записки разным адресатам. Полиции и в голову не могло прийти проследить за ней — революционер-то у нее сынишка, не она же сама! А между тем, пока Николай Давыдов и Свердлов сидели вместе, бывшему уполномоченному ЦК удалось соединить разорванные нити своего Екатеринбургского комитета: «Яков Михайлович несколько раз поручал мне отправлять этим способом письма на волю. „Почта“ работала аккуратно, и ни разу не было провала» (113). Снова, как и в Перми, Свердлов хоть и сидел за решеткой, но был в курсе текущей политической ситуации, держа в руках управление местными подпольщиками.
Ближе к осени Ральцевич решил прекращать следствие и передавать дела выше по инстанции для вынесения приговоров. Дела социалистов в столыпинскую пору рассматривали без долгих промедлений. Вскоре пришло решение министра внутренних дел, согласно которому все 34 молодых революционера приговаривались к двум-трем годам ссылки в Архангельскую губернию, Вологодскую и Тобольскую губернии, а также в Туруханский край. Арестанты начали готовиться к этапированию. В этот момент все их разговоры в камерах сводились к тому, что непременно надо бежать. Диалоги были примерно такие: «Я прямо с этапа ходу дам! — Ну, это ты, брат, заливаешь нам баки. Придется все-таки прокатиться до конца маршрута. — Не только прокатиться, но и на месте осмотреться. — Пустое! Нам товарищи с воли непременно помогут бежать как можно раньше». Николай Давыдов тоже решил при первом удобном случае бежать. При этом ни один из парней о трудностях нелегального положения даже не задумывался и, откровенно говоря, даже не представлял их.
Конечно же, планами на будущее своего протеже живо интересовался Яков Свердлов. Николай как на духу поведал ему свои планы и поделился сомнениями — давать ли деру сразу на этапе или все же дождаться прибытия. Вопреки его ожиданиям, Свердлов юношеский энтузиазм не поддержал: «А ты хорошо продумал этот вопрос и ясно себе представляешь, как придется жить на нелегальном положении? Особенно сейчас, когда полиция свирепствует вовсю и большинство подпольных организаций разгромлено?» Давыдов хорохорился и уверял наставника, что ему все нипочем, даром он постигал конспиративную науку во время заключения. Яков нахмурился и сказал медленно, раздельно, с ощутимым металлом в голосе: «По-моему, тебе следует думать не о побеге из ссылки, а о том, как лучше подготовить себя к дальнейшей работе. Понятно?» (113) Давыдову ничего другого не оставалось, кроме как вспомнить о партийной дисциплине и подчиниться приказу руководителя. Ссылку он отбыл, что называется, от звонка до звонка.
А 23 сентября 1909 года закончился тюремный срок самого Свердлова. Яков вышел из ворот Екатеринбургского централа под нежаркое солнышко скоротечного уральского бабьего лета. Три года и три месяца он провел за решеткой. Каким бы ни был он стоиком, а в этот долгожданный момент не смог удержать накативших чувств. «Свобода! Воля! Родимая моя!» — шептал невысокий худой брюнет, прислонившийся к каменной стене. Проходившие мимо прохожие замечали крупные слезы на его щеках. Кто-то отводил взгляд, иные пренебрежительно хмыкали, а некоторые останавливались и заговаривали, пытаясь выведать — нужна ли молодому человеку какая-то помощь. Однако Яков их не слышал. Он полностью растворился в счастливом миге золотого погожего денька, дышал полной грудью и все никак не мог напиться этим пьянящим воздухом свободы. Вскоре Свердлов выпрямился, оправился и энергичным шагом направился по брусчатке по одному из явочных адресов, который узнал через «почту» Давыдова. Надо было срочно наверстывать упущенные годы.
Глава 18. Путешествие на волю и обратно
Свердлов мчался в столицу. Его проводили лидеры Екатеринбургского комитета РСДРП. Организацией руководил И. И. Шварц по кличке Семен. А его заместителем был Николай Накоряков — первый человек, которого Свердлов завербовал для работы на Урале еще во время первомайской демонстрации 1905 года в Казани. Николай заматерел, обзавелся партийным прозвищем — товарищ Назар. Оба местных лидера несказанно были рады гостю и сочли за честь помочь с отправкой в столицу легендарного товарища Андрея (71). Им самим вольной жизни оставалось чуть больше недели.
Прошло четыре года с того момента, как ЦК отправил Свердлова в качестве своего уполномоченного агента на Урал. Он был готов предоставить полный отчет о проделанной работе. Он жаждал этого больше, чем повидать своих родных, встретиться с любимой Кадей. За отчетом должно было последовать новое назначение, очередное невыполнимое задание — самая желанная жизненная цель Якова. Если бы он мог, толкал бы паровоз, чтобы тот шибче крутил колеса, вырываясь из расписания — прямой ракетой летя в Петербург!
Яков сидел без сна сутками напролет в вагоне второго класса, погруженный в размышления. В каком виде сейчас существует Центральный комитет? Кто стоит у его руля? Получится ли сразу же по прибытии решить все вопросы? Ждет ли вообще хоть кто-нибудь его, Якова Михайловича, четырежды арестованного профессионального революционера? Сомнения и терзания Свердлова были небеспочвенны. Российская социал-демократическая рабочая партия была совсем не той организацией, что в разгар Первой революции. Три года жестокой столыпинской реакции изменили ее. Казавшиеся несгибаемыми революционеры стали сговорчивыми и податливыми, склонными не требовать, а договариваться. Было ли место в этой партии лихому товарищу Андрею? Свердлов не знал ответа. А ведь, как известно, нет худшей пытки, чем испытание неизвестностью, особенно — от самых близких товарищей.