Из Нижнего Яков и Клавдия отправились в Москву. Там они надолго задерживаться не стали. Переночевали да и сели на поезд в столицу. Агенту Центрального комитета необходимо было доложиться руководству и получить новое задание. В годы столыпинской реакции Санкт-Петербург слезам не верил. Беглых революционеров, нуждающихся в укрытии на конспиративных квартирах, было значительно больше, чем самих этих надежных адресов. Это в провинции уполномоченный ЦК был большой шишкой, которого носили на руках и прятали от государева ока. А в столице таких уполномоченных было немало. И те вынуждены были сами решать квартирный вопрос. Беда же заключалась в том, что Яков Питера не знал, и надежных друзей у него там не было. В гостиницы и доходные дома путь им тоже был заказан. Ведь у Клавдии был настоящий паспорт, а у Якова фальшивка — на имя Михаила Григорьевича Пермякова. Даже снять комнату у незнакомых людей было опасно: заметив неладное, те могли выдать Свердловых полиции.
Обратиться Якову было не к кому, кроме жены бывшего сокамерника. Все бы ничего, но тем собратом по несчастью был член ЦК РСДРП Иван Адольфович Теодорович. Тот самый, за лидерство над умами арестантов с которым соперничал Яков в Екатеринбургском централе. Два непримиримых спорщика расстались добрыми приятелями. Теодоровичу предстояло отбывать срок на каторге, но своему товарищу он дал адрес своей жены — передать ей весточку при случае или попросить у нее помощи. Свердлов спросил у Глафиры Ивановны, сможет ли та приютить его с женой, не особо рассчитывая на успех. И жена его соратника-оппонента согласилась, не размышляя: «Я была этому очень рада. Жилось мне тогда трудно. Муж мой был на каторге, я осталась с двумя маленькими детьми — одному пять лет, другому три года. Средств к жизни не было, приходилось жестоко бороться за существование. Чтобы содержать семью, я работала на двух службах, с десяти утра до десяти вечера. Активную партийную работу я вести не могла. Поэтому какая-то, хоть маленькая, возможность помочь товарищам меня бесконечно радовала» (128). Глафира Теодорович рисковала, предоставляя укрытие беглому, но поступить иначе она попросту не могла.
Так и поселились в небольшой комнате в Басковом переулке Яков и Клавдия. С раннего утра Глафира Теодорович убегала на службу. Хоть она о том и не просила, но заботу о детях на себя взяла Клавдия. И что до глубины души поразило замотанную тяжелым бытом женщину — Яков не считал зазорным тоже хлопотать по дому: «Если Яков Михайлович приходил домой раньше меня, он брал на себя все заботы о детях — варил им кашу, укладывал спать. Меня поражало и глубоко трогало, что человек, до предела занятый большим революционным делом, может так внимательно относиться к простым житейским заботам» (128). Едва обустроившись, Свердлов немедленно стал искать связи с Центральным комитетом партии. Однако все было даже запутаннее и сложнее, чем год назад. Глафира Ивановна никаких прямых выходов подсказать не могла. Лишь посоветовала обратиться к старому знакомому своего мужа — Михаилу Степановичу Ольминскому.
Михаил Ольминский — настоящая фамилия его была Александров — происходил из не особо знатной, но довольно зажиточной при этом, семьи воронежских дворян. Талантливый юноша, студент юридического факультета Санкт-Петербургского университета, после убийства народовольцами Александра II увлекся их радикальными идеями. Собственно, он сделать-то ничего не успел, а лишь вступил в «Союз молодежи», но время для этого Михаил выбрал крайне неудачное. Исключили, выслали в Воронеж, забрили в солдаты. Однако упрямого революционного аристократа вернуть к монархическим ценностям таким образом не удалось. В 1890 году он вернулся в Петербург и стал одним из основателей «Группы народовольцев». В следующий раз царское правосудие обошлось с ним еще суровее. Почти пять лет Михаил Александров отсидел в одиночной камере в «Крестах», а затем был выслан в ледяной якутский Олекминск (129). По месту ссылки он себе и выбрал созвучный литературный псевдоним — Ольминский.
Ленин высоко ценил ветерана социалистического фронта. Они познакомились в 1904 году в Швейцарии, где Владимир Ильич пригласил Михаила Степановича работать в газетах «Вперед» и «Пролетарий». Так Ольминский стал одним из наиболее значимых и именитых большевистских журналистов. В годы Первой русской революции он входил в редколлегии нелегальных изданий «Новая жизнь», «Волна» и «Казарма». В самый разгар столыпинской реакции Михаил Степанович на нелегальном положении работал в Баку. И вот он снова вернулся в Питер. Теперь он снова должен был работать по специальности. И что самое интересное — легально.
Вождь большевиков отличался удивительным политическим чутьем. Как раз в это самое время, осенью 1910 года, он писал: «Трехлетний период золотых дней контрреволюции, видимо, приходит к концу и сменяется периодом начинающегося подъема. И летние стачки текущего года и демонстрации по поводу смерти Толстого… ясно указывают на это» (119). А раз намечался ренессанс революционного движения, необходимо было готовить к бою главное оружие марксистов — печатное слово. Как мы помним, фракция социал-демократов в III Думе была фактически номинальной. Однако ее наличие позволяло РСДРП выпускать собственную легальную газету. Ольминского Ленин попросил стать одним из членов редколлегии. И опытному журналисту как нельзя кстати пришлось знакомство с испытанным товарищем, надежным организатором, профессиональным типографистом.
Якова это знакомство вдохновило. Он снова почувствовал себя при деле. Предвосхищая содержание ленинской заметки, Свердлов самостоятельно пришел к похожим выводам. Вот что он написал в конце октября в письме Берте Перельман, боевой подруге Валериана Куйбышева, отбывавшей тогда ссылку в Нарыме: «Дела с каждым днем улучшаются, связи расширяются, крепнут, фиксируются в определенные рамки. Наряду с тем и за последнюю пару недель стал ясен перелом в настроении. И ряд старых товарищей возвращается на работу, и рабочая молодежь вместе с незатронутыми, более или менее серыми массами, что называется, прут в организацию… Перелом в сторону „подъемного“ настроения — не миф, не фантазия, а самая наиреальнейшая действительность» (130).
Сын крепостного, бывший токарь Путиловского завода Николай Полетаев с 1895 года был личным другом Владимира Ульянова. Именно ему Ильич доверил быть официальным издателем газет «Звезда» и «Правда»
Теперь Свердлов каждый день встречался с Ольминским. У них была масса дел: выпуск газеты «Звезда» намечался на 16 декабря, на дворе был уже конец октября, а еще, что называется, конь не валялся. Не было ни договора с типографией, ни журналистского коллектива, ни редакционного помещения, ни самого главного — редакционной политики. В условиях жесточайшего цейтнота Свердлов себя чувствовал как рыба в воде: «Яков Михайлович обычно уходил из дому рано утром и возвращался уже вечером. Он выполнял ряд серьезнейших партийных заданий. Одним из них был выпуск большевистской газеты. Встречались мы обычно поздно вечером, после долгого рабочего дня. О своей работе Яков Михайлович и Клавдия Тимофеевна не рассказывали, а я не спрашивала. Так водилось в то время: каждый должен был знать только то, что ему необходимо для его работы. Но это не исключало бесед на волновавшие нас политические темы» (128).
А самой главной темой, волновавшей Свердлова, на тот момент было противоборство большевиков с меньшевиками. Последние имели перевес в парламентской фракции и на этом простом основании требовали пропорциональный вес в редакции «Звезды». Ольминский, верный друг Ленина и будущий главред газеты В. Д. Бонч-Бруевич, официальный издатель и политическое прикрытие всего предприятия с депутатским мандатом Н. Г. Полетаев — приняли Якова в свой круг. Матерые партийцы приняли молодого 25-летнего парня на равных. Так, например, именно ему старшие товарищи поручили составить отчет-письмо членам ЦК за границу о состоянии дел в «Звезде». Такое доверие для человека, еще месяц назад искавшего, где приткнуться и как отыскать ЦК, было крайне лестным. И Яков отдавал общему делу всего себя без остатка.
Клавдия Новгородцева не согласилась быть просто домохозяйкой и преданной женой, ожидающей мужа с горячим ужином, — не тот у нее был характер. Она стала ближайшей помощницей мужа:
«Из осторожности Свердлов не ходил ни на одну из полученных им явок, не проверив ее надежности. Эта проверка была поручена мне. Днем я работала на книжном складе, а по вечерам Яков Михайлович давал мне адрес того или иного товарища, знакомил меня с паролем, и я отправлялась на явку. Ходить приходилось на Выборгскую сторону, к Нарвской заставе, на рабочие окраины Питера. Найдя нужный адрес и назвав пароль, я подробно расспрашивала товарища, давно ли он в партии, где работал и с кем был связан раньше, обстоятельно беседовала с ним по текущим политическим вопросам и, только убедившись в его надежности, назначала ему встречу с Яковом Михайловичем. О месте встречи мы уславливались тут же. Если квартира товарища была вне подозрений и здесь можно было провести свидание, Яков Михайлович приходил сюда. Если же здесь встретиться было неудобно, я назначала явку у кого-нибудь из подпольщиков, с которыми Яков Михайлович связался раньше. Само собой разумеется, что ни имени, ни фамилии Свердлова я никому не называла, предупреждая лишь, что предстоит встретиться с одним из работников партии, товарищем Андреем. (В Питере Яков Михайлович вновь работал под этим именем.) Не говорила я также, что этот работник — агент ЦК. Таким образом, Свердлов шел на явку, уже имея представление о человеке, с которым предстояло встретиться. Связавшись с рабочим-большевиком того или иного завода, Яков Михайлович через него знакомился с его товарищами и так расширял свои связи на предприятиях Питера» (2).
Эти меры предосторожности современному человеку могут показаться чрезмерными или даже недостойными — робкий муж гоняет беременную жену на явки по холодной столице. Но Клавдия знала, что только таким способом может сохранить Якова на свободе рядом с собой. И тем не менее предпринятых Свердловыми конспиративных ухищрений оказалось недостаточно. Раз уж «Звезда» планировалась к выпуску под прикрытием думской фракции эсдеков, разоблачение всех задействованных было неизбежным. В секретной записке петербургского отделения в Департамент полиции в ноябре 1910 года указывалось: «В последних числах сентября в Петербург приехал агент ЦК РСДРП с паспортом М. Г. Пермякова — „Андрей“. Ему поручено восстановить местную партийную организацию, поставить технику и уладить трения в редакции большевистского периодического журнала, которая до сих пор не может приступить к изданию журнала» (54).