Любопытно, что охранка поначалу считала товарища Андрея ленинским порученцем, нелегально просочившимся через границу. Впрочем, надо отдать должное дотошности жандармов, через архив установивших, что такая партийная кличка была у арестованного четыре с половиной года назад в Перми социалиста-рецидивиста Свердлова. Тут-то и аукнулось Якову нежелание тогда отбывать срок за бродяжничество, а сейчас — стремление пользоваться засвеченным прозвищем. Из столицы отправили запрос в Нарым — как там у вас поживает ссыльный Свердлов? Сибиряки наконец решились проверить привычные отговорки Куйбышева, дескать, Яков Михалыч тут как тут, но на минутку отбежал. А затем прислать в Санкт-Петербург сконфуженную телеграмму — ссыльный бежал, оказывается, несколько месяцев назад. Теперь столичные сыщики идентифицировали загадочного товарища Андрея и начали готовиться к его аресту.
Яков Свердлов невольно сам помог своим преследователям. Точнее, триггером активизации розыскных мероприятий стала кончина гиганта русской литературы. Ранним утром 7 ноября Лев Николаевич Толстой умер в домике начальника железнодорожной станции Астапово. За последними днями классика с тревогой следили и Министерство внутренних дел, и Московское жандармское управление железных дорог, и Святейший синод. Высшие круги опасались, что смерть Толстого может спровоцировать волнения и беспорядки. И это были вполне резонные ожидания — власти тоже почувствовали настроения в обществе, о которых писали Ленин и Свердлов.
Яков на «горячую» новость отреагировал молниеносно. Он сказал Ольминскому: «Необходимо незамедлительно воспользоваться редакционными возможностями. Народ должен услышать позицию нашей партии по Толстому — нельзя упустить такой момент!» Михаил Степанович инициативу своего молодого компаньона одобрил — предложил, тогда и дерзай сам. На себя он взял согласовать воззвание с Петербургским комитетом, составление же текста, печать и доставка распространителям легли на плечи Свердлова. Прокламацию Яков написал буквально за час.
Свердлов начал с того, что сдержанно сформулировал отношение к противоречивой фигуре покойного — говорить от лица всей партии он не рискнул, учитывая градус полемики среди эсдеков по любым вопросам, а изящно обобщил, что «пролетариат глубоко чтит память этого человека». А затем предложил продолжить дело великого литератора. Яков охарактеризовал Толстого как обличителя церкви, как великого искателя правды и проповедника мира, поднявшего свой голос против смертной казни: «Смертная казнь — великое зло, но держится оно на другом, еще более великом зле, которое теперь не устранить демонстрациями: оплот смертной казни — господствующий у нас политический строй, и протестовать против смертной казни — значит бороться с самодержавием». Завершил он прокламацию воззванием на высокой ноте: «Знайте, товарищи, лишь железом и сталью творятся Великие завоевания, а наша сталь — в нашей организованности» (131).
Сообщение канцелярии Управления МВД Санкт-Петербургского градоначальника об аресте Я. М. Свердлова на три месяца. 14 декабря 1910 года. Подлинник
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 95. Л. 21–22]
Листовку в тот же день размножили на мимеографе на Выборгской стороне. Яков лично проследил, чтобы отпечатанный тираж до вечера попал во все городские партийные ячейки, чтобы успеть распространить прокламацию. К похоронам Толстого в Ясной Поляне через два дня были назначены демонстрации в Петербурге, Москве и имении усопшего графа. 9 ноября на Васильевском острове был проведен массовый сход рабочих. Свердлов выступил с зажигательной речью — он вспоминал покойного графа, который добровольно порвал с привилегиями своего класса. «По всей России и по всему миру разнеслась весть о смерти великого искателя правды и проповедника мира Л. Н. Толстого», — звучало с трибуны. Затем обличал церковь, превратившуюся в прислужницу эксплуататоров, — на примере отлучения от церкви, которому был предан Толстой. В конце речи под бурные аплодисменты Яков призвал рабочих к забастовке и предложил требовать отмену смертной казни, чего добивался и Лев Николаевич (131).
В ходе митинга Свердлов особым чутьем не раз сидевшего подпольщика почувствовал шпиков среди толпы. Он не стал дожидаться завершения схода, а по-английски ускользнул. Несколько раз проверившись, убедился, что «хвоста» за ним нет, после чего отправился на другое мероприятие. Свердлова ждали на заседании общества «Источник света и знания», где он должен был выступить с речью о законопроекте, вносимом на повестку III Государственной думы фракцией социал-демократов. Эта инициатива была опять-таки об отмене смертной казни. Яков за миновавшие три дня так поднаторел в этом вопросе, что был готов выступать с парламентской трибуны — и срывать овацию точно так же, как среди энтузиастов-просветителей.
Выйдя из лектория, Свердлов снова периферическим зрением заметил слежку за собой. Он опять принялся кружить, срезать через дворы, резко бросаться вперед, как заправский спринтер. Однако был уже вечер и на улицах не было дневного многолюдья, чтобы затеряться среди прохожих. А хитрые питерские лазейки Яков попросту не знал — он еще не успел изучить город в достаточной степени, как родной Нижний или Екатеринбург. В какой-то момент Свердлов решил, что избавился от преследователей, и привел их прямо в Басков переулок. Охранка снова переиграла Якова Свердлова.
Следующие пять дней наружное наблюдение постоянно сопровождало Якова Свердлова. Поскольку основные маршруты его движения были охранке уже известны, теперь полицейские агенты могли следить за ним на большей дистанции, ничем не выдавая себя. Яков успокоился, он не замечал шпиков. А те рассчитывали, что наблюдение поможет выйти на незнакомые явки. Возможно, через некоторое время ожидания полиции оправдались бы, но начальство решило не рисковать понапрасну. Утром 14 ноября Свердлова подкараулили рядом с домом и арестовали. В тот же момент группа сотрудников стучалась в квартиру Глафиры Теодорович.
В этот самый момент Клавдия зашифровывала очередной доклад мужа в Центральный комитет. Бестолковая суета в прихожей, которую устроила хитрая Глафира Ивановна, ее причитания и просьбы разъяснить суть ордеров позволили Новгородцевой выиграть бесценные пару-тройку минут. За это время Клавдия успела уничтожить оригинал письма и ключ к шифру. Жандармам достались лишь непонятные письмена без адреса на конверте. Доказательная база уплыла у них буквально из-под носа. Тем не менее Клавдия тоже была арестована. Супругов хоть и отвезли в одну и ту же тюрьму, но они снова были разлучены, как четыре с половиной года назад. Чуть больше трех месяцев им удалось провести вместе. Как потом они вспоминали, это было, пожалуй, самое счастливое время в их жизни.
Глава 21. Товарищ Андрей и Андрей Яковлевич
Клавдия Новгородцева перед законом оказалась чиста. Следователи попытались было ее расколоть: таинственные знаки на бумаге, ее революционное прошлое и подпольное настоящее ее мужа — все это в сумме выглядело подозрительно. Однако Клавдия с обезоруживающей улыбкой уверяла, что просто рисовала каракули — беременной женщине и не такие странные занятия на ум могут прийти. От прошлого она давно отреклась и остепенилась. А муж — тот ни в чем не виноват. Да, беглец, но не ради революции, а во имя любви к ненаглядной женушке. Да и делом-то он занимался легальным, по специальности — издание газеты думской фракции. Доказательства рассыпались на домыслы и догадки, а такое на уголовное дело при всем желании не тянуло. Царская Фемида была далека от совершенства, но откровенной фальсификацией дел и выбиванием показаний все же руки не пачкала. Через неделю Клавдию жандармы вынуждены были отпустить. Она вернулась к Глафире и с теплым чувством благодарности, перемешанным с отхлынувшим нечеловеческим напряжением, обняла свою благодетельницу — а теперь и подругу по несчастью.
Яков сидел в одиночной камере Петербургского дома предварительного заключения. Он повторял ту же версию, что и его жена, — супруги предусмотрительно договорились заранее, о чем будут говорить в случае ареста, и даже неоднократно разыгрывали сцены допроса по ролям. Творческий подход матерого арестанта выручил как Кадю, так и помогал самому Яше. Однако с ним заканчивать работу следствие не спешило. Жандармы точно знали, что Свердлов — довольно крупная рыба. Из него стоило извлечь как можно больше информации. Но как его заставить говорить?
Письмо Я. М. Свердлова из Петербургского дома предварительного заключения своей жене — дорогой Каде. 1 марта 1911 года. Подлинник. Автограф
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 3. Л. 1–1 об]
Следствие пыталось переквалифицировать дело Свердлова с простого побега из ссылки на призыв к вооруженному мятежу. Одной из главных улик стала та самая прокламация на смерть Толстого. Впрочем, Яков в ответ только ехидно улыбался — авторство его оставалось недоказанным и, в принципе, недоказуемым. Молчание и терпение вновь стали надежнейшими союзниками Свердлова.
Арестант снова вернулся к своим привычным занятиям. За два месяца жизни в Питере он по-настоящему подружился с Глафирой Теодорович и теперь раз-два в неделю отправлял ей из тюрьмы письма: «Попав в тюрьму, он набросился на учебу, просил присылать книги, строил планы на будущее… В письмах к Клавдии Тимофеевне и ко мне Яков Михайлович писал, что в тюрьме он много работает. Каждый день он читал не меньше десяти часов. Экономил на еде, чтоб скопить деньги на книги. Усиленно изучал иностранные языки» (128).
Кроме того, Свердлов пытается бросить курить — и выкуривает уже не 50 папирос в день, а 10, о чем радостно пишет жене 29 марта 1911 года. «Скучно в неволе без курева, но почти три пачки в день — это и в самом деле устрашающе, даже не только с точки зрения финансов» (а самокрутки или трубку Яков не курил). Возможно, это и стало одной из причин ранней смерти молодого вождя? (166)
С новой силой у Якова вспыхнула страсть к учению Йергена Петера Мюллера. Прошлогодняя неудачная попытка избежать ссылки доказала, что надеяться на милосердие карательной системы бесполезно, пока министром остается Столыпин, — это во-первых. Во-вторых, поражение верхушки легкого ему удалось залечить, и меньше всего Свердлову хотелось обрести эти проблемы заново. Поэтому он изнурял себя регулярными упражнениями.