опасности каторги и ссылки, не пропускали беглых чужаков через свою территорию. Ведь чисто теоретически хорошо подготовленный и вооруженный крестьянин-северянин, каковые встречались среди ссыльных, мог бы пройти 400 верст через тайгу до Енисея или Оби, да и провести целую группу беглецов. Лояльные властям коренные народы лишали арестантов малейшей надежды. Они в тайге были у себя дома, от них невозможно было укрыться, а премия за поимку преступников была куда весомее расплывчатых обещаний светлого будущего.
Остяками тогда называли представителей двух отдаленно родственных языковых групп: хантов из финно-угорской, селькупов и кетов из самодийской. В верховьях реки Кеты жили как представители одноименного народа, так и селькупы. Тысячелетиями предки этих людей жили в тайге. Они слыли непревзойденными охотниками и отважными путешественниками. По одной из современных палеоисторических версий, более десяти тысяч лет назад бесстрашные и любознательные предки самодийцев преодолели существовавший тогда Чукотско-Аляскинский перешеек и осели в Северной Америке, став прародителями этнокультурной общности индейцев на-дене: народов навахо, атабасков, апачей, тлингитов и других. Остяки, как и их американские родичи, славились неразговорчивостью, суровостью, аскетизмом и непредсказуемостью. Свердлов не то чтобы робел в предвкушении встречи с самыми коренными сибиряками, но понимал — в Максимкином Яру нужно будет тщательно обдумывать каждый свой шаг, каждое произнесенное слово.
Подъем по Кети был небыстрым. Две смены гребцов неохотно налегали на весла, пытаясь выжимать хоть какой-то ход из парусов. Прихотливое течение реки извивалось вокруг невысоких скалистых сопок, многочисленные протоки путали непривычных к глухой тайге пассажиров, и только опытный кормчий безошибочно определял правильный фарватер. Лелеемый Яковом побег представлялся все более и более сложным предприятием, а решение губернатора Грана — все более обдуманным и безжалостным. Однако Свердлов не унывал и задорно кричал конвоирам: «Эх, братцы, спасибо вам от всей души и Петру Карловичу поклон передавайте, что такой красотой сейчас наслаждаюсь!»
Экспедиция прибыла в Максимкин Яр в первых числах августа. Яков по мере приближения к месту ссылки оживлялся все больше — невероятная глушь, сердце тайги, куда он забрался, возбуждала его воображение. Чем это не заповедные джунгли Экваториальной Африки, истоки Амазонки или дебри Борнео, описывавшиеся в популярных приключенческих романах Луи Буссенара и Райдера Хаггарда? А само это село — ну чем для европейского глаза оно не удивительнее и экзотичнее деревень зулусов и папуасов? Разве что климат попрохладнее будет. Да, пожалуй, первым делом необходимо обзавестись добротной шубой, шапкой и обувью — решил для себя Яков. Хоть и середина лета на дворе, а зима уже на носу.
Непростым делом было в небольшой деревушке найти место для постоя. Приставка и Мунгалов ходили по всем домам и спрашивали, кто возьмет ссыльного на постой. В итоге Свердлова поместили в доме бездетного плотника Кудрина. Избушка была чуть ли не меньше одиночки в Нижней Туре. Ее в деталях Яков описал в письме Клавдии от 13 октября 1911 года: «Представь узкую комнату в 3 шага ширины и 7 длины, почти то же, что и камера в предварилке. По одну стену — два маленьких оконца, по другую — одно. К одной стене, выходящей на улицу, приделана кровать на манер одиночных нар из досок, далее сундук, столик и бок другого стола у другой стены, рядом с окошком, к другой стороне которого примыкает полочка, на ней лежат мои книги. Стену внутреннюю изображает деревянная перегородочка, не доходящая до потолка, и бок русской печки, затем крохотная дверь, ведущая в хозяйскую половину. Стол, за которым пишу, довольно удобный, покрыт клеенкой. Горит небольшая 7-линейная лампочка. Я уже привык к такому свету, который раньше считал бы слишком скудным. Комната низкая, оклеенная мною снизу доверху газетами… Вот тебе моя обстановка» (139).
Впрочем, не теснота была главной проблемой Свердлова. Ему отчаянно не хватало денег. Местные жили натуральным хозяйством, а для товарно-денежных отношений им хватало выручки от добытой пушнины. В отдаленной деревне на все привозные товары были дикие цены — сложная многоступенчатая логистика приводила к многократному удорожанию. Стоимость транспортировки в Верхнекетский район, приравненный к Крайнему Северу, между прочим, оставалась значительной и учитывалась в отпускных ценах для населения даже в советскую эпоху, когда это дотировалось государством. А для ссыльного в октябре 1911 года только и оставалось, что затянуть пояс потуже: «Ничего нельзя купить: ни мяса, ни даже рыбы, которой не будет, пока не станет окончательно река. Нет молока, нет белого хлеба, ни яиц, ни масла… ничего. Живу так: раньше ели дичь — уток, тетеревов, потом — рыбу, а теперь вот дня 4 пьем чай, варим картошку и едим с квасом, есть у нас только ржаной хлеб, но и тот стоит 1 рубль 70 копеек пуд, белая же мука — крупчатка III сорт — 2 рубля 45 копеек. Еще с неделю придется жить на одном чаю, а там на рыбе, лишь изредка добывая мясо. Курю махорку, иного табаку и в продаже здесь нет. Можно бы доставать крупчатку, да денег нет — до 20 ноября у меня осталось 3 рубля 20 копеек. Правда, мне хозяин должен больше 10 рублей, но их можно будет получить не ранее декабря. Но проживу, ибо рыба мне не будет стоить, так как принимаю участие в ловле, а муки у меня еще больше пуда. Притом же пользуюсь кредитом, уже должен в лавочку чуть ли не 3 рубля» (139).
Финансовые возможности ссыльных были, на первый взгляд, совсем неплохими. Царский судебник запрещал им любую деятельность, поэтому ссыльным выплачивали из казны по 6,48 рубля в месяц. Также им причиталось единовременное пособие на летнюю и на зимнюю одежду по 18 рублей. По столичным меркам, где булка черного хлеба стоила 2 копейки, а крынка молока 4 копейки, это были неплохие средства. Например, в изобильном Минусинском крае, где ссылку отбывал Ленин, он на это пособие мог себя регулярно баловать и мясом, и медом. Свердлову же повезло меньше.
Трудно жилось Свердлову в Максимкином Яру. Он и не подозревал, что столкнется с такой дороговизной. О плане приобрести теплую меховую одежду, пригодную для сего студеного края, пришлось позабыть. А ведь в первых числах октября уже ударили первые заморозки, и затяжная семимесячная зима начала вступать в свои права.
Не замерзнуть Якову помогал тяжелый физический труд. Непривычный к деревенской жизни, тем более в жестокую сибирскую зиму, Яков с большим интересом и энтузиазмом вливался в местную жизнь. Весь октябрь и ноябрь он помогал квартирному хозяину в заботах по хозяйству и промысле, ходил на охоту и рыбалку.
При этом Свердлов серьезно рисковал здоровьем и жизнью. Многие опасности, к которым местные жители были привычными, для него были внове, он их не ожидал, а потому попадал в опасные ситуации: «Здоровье мое сносно, ни разу по-настоящему-то не хворал, хотя недавно и со мной случился казус такого свойства: был на неводьбе и долбил лед, морозу было свыше 20°, и я провалился под лед, но не весь, вымок выше пояса. Шубы у меня нет, и я до сих пор хожу в демисезонке, а по селу — так даже в летнем пальто, одевая на себя лишь жилет да пиджак». Городская одежда совершенно не годилась для местного климата. «Да что, всякое бывало за это время, один раз отморозил ухо, другой раз — нос, третий — щеку, а теперь опять все в порядке, и кожа перестала шелушиться; вот только руки не оправились, сильно растрескались до крови во многих местах» (139). У Якова начинали закрадываться сомнения — а хватит ли ему здоровья пережить эту зиму и две следующие?
Глава 24. Союзники, ученики и друзья на краю земли
Местное население поначалу приняло чужака настороженно. Однако уже в скором времени плотник Кудрин односельчанам — и русским, и остякам — сказал, что его постоялец — парень свойский и хваткий. Доброй души человек и великого ума. И в декабре 1911 года он стал своим человеком в деревне и был всегда нарасхват: «Вечером же, кроме того, и урок, помимо всего, еще приходится иногда заходить к больным, я здесь за врача, у меня кое-какие медикаменты, присланные товарищами больше для меня самого, но я раздаю другим. Ни за работу на хозяина, ни за какие-либо услуги другим я никогда денег не беру. Даже за квартиру хозяину плачу по-старому. Мог бы, конечно, и наниматься, да до сих пор еще крайности такой не было, хотя и сижу часто без денег с тех пор, как нет парохода и посылок. Я уже писал тебе, что цены на все чрезвычайно высоки. В общем же и целом жить можно, хотя и не то, чтобы очень хорошо» (140).
Вот это бескорыстие Свердлова, его готовность всегда помочь приводили местных в совершеннейшее изумление. Добрых бессребреников в этой глуши доселе не водилось — не выживали они в сибирской тайге. Мало-помалу сельчане начинали отвечать на открытость и доброту Якова: «Уходит время и на добывание пищи. И с деньгами не все достанешь. Никому, кроме меня, не продают молоко, но я добываю, когда мне надо. Мне не отказывают, ибо почти всех перелечил или оказал другие услуги, как, например, написал письмо, прошение и т. п., за что никакой мзды не беру, чем до сих пор привожу в изумление всех, не привыкших к бережливому отношению к их карману» (140).
Яков Свердлов быстро освоился в Нарымской ссылке. с. Тогур, 1912 год
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1 Д. 139. Л. 51]
Мало того, что Свердлов был в Максимкином Яру за врача, писаря и юридического консультанта, он умудрялся находить время нести культуру в массы. Вокруг него начала группироваться местная молодежь. Яков преподавал им математику, географию, не забывал и о любимой политэкономии. Он затеял даже постановку чеховского «Медведя» и очень сильно увлекся режиссерским ремеслом. Самодеятельные артисты поначалу играли кто в лес, кто по дрова. Упрекать их в недостаточной квалификации руководитель и не помышлял, ведь буквально за пару недель до того Свердлов объяснил ребятам — что такое театр, в чем смысл этого древнего искусства. И его энтузиазм оказался весьма заразительным, вскоре количество желающих участвовать в спектакле превысило число ролей, включая эпизодические и массовку, — вся максимояровская молодежь поголовно заболела театром.