Несколько репетиций позволили отобрать на главные роли наиболее одаренных максимоярцев и рабочих, расширявших Обь-Енисейский канал. Дело дошло до грима — тут справились подручными средствами из ягод, овощей и муки, — а потом понадобился и парик. Яков тогда обвел своих артистов шальным взглядом и воскликнул: «Ну, что же, товарищи. Как говорится, искусство требует жертв!» После этих слов он не колеблясь остриг свои пышные волосы, затем ловко наклеил их на бумагу, и самодельный парик был готов. Возможно, реквизиторы императорских театров сделали бы кислые мины, но этот эпизод произвел большое впечатление на публику — находчивость, решительность и умелость Свердлова в тот вечер принесли ему немало новых сторонников. Квартирная хозяйка Дарья Кудрина после революции вспоминала: «Молодежь полюбила Якова Михайловича — чуть не каждый вечер собиралась у него. Он игры всякие знал. Часто пел, любил петь революционные песни. Ребята говорили друг дружке — наш это парень, сибирский. С таким и в избе весело, и в тайге надежно будет» (138).
К Дарье Васильевне и ее ближайшей подруге Марфе у Свердлова было особое отношение. В этих молодых женщинах Яков разглядел искреннюю тягу к знаниям в сочетании с рассудительностью и авторитетом в сельской общине. Их Свердлов решил подготовить в качестве учительниц начальной школы. Крестьянкам вера в их таланты очень льстила, они учились всерьез и со всей ответственностью. Пытались даже составлять Якову компанию в изучении французского языка. Женщины понимали, что перед ними открываются перспективы, о которых они и мечтать не смели, — максимояровцы давно мечтали о собственной школе, но учителя к ним ехать не спешили.
Но не все обитатели Максимкиного Яра были очарованы энергичным чужаком. Свердлов нажил себе в деревне влиятельного врага — священника Покровского. Яков не раз прохаживался во время своих лекций в адрес служителей церкви, делал это остроумно и едко. Противостояние со священником достигло апогея на Святки — дюжину праздничных дней «от звезды и до воды», от Рождества до Крещения. Деревня, обычно шумно гуляющая и веселящаяся, на сей раз была тише. А в избе Кудриных происходило что-то непонятное, подозрительное. И вот к Свердлову внезапно нагрянули оба надзирателя — Приставка с Мунгаловым. Надзирателям сопутствовал успех — они застали Свердлова и его учеников тщательно рисующими непонятные значки в тетрадях. рекомендовал бдительным стражам порядка спешно отправить улики преступной деятельности Свердлова исправнику Овсянникову в Томск. Выполнившие долг надзиратели запретили впредь сборы в доме Кудриных и с нетерпением ждали заслуженной похвалы и поощрения от начальства.
Ответ пришел через три недели. Он изобиловал столь нетипичными для официальной переписки в полицейском ведомстве выражениями, как «остолопы», «дуболомы», «неучи» и даже «бараны». Разгневанный Овсянников выписал Приставке и Мунгалову первосортный нагоняй (125). В изъятых тетрадях не было ни «сатанинской каббалы», ни «эсдековской тайнописи», а лишь геометрические фигуры и формулы. На том самом уроке Свердлов разъяснял молодежи теорему Пифагора.
Охранка регулярно получала донесения о связях Раиды Анисимовой с политссыльными (140)
Поставленные в дурацкое положение надзиратели были очень злы на попа-баламута. Запрет на встречи в доме Кудриных, на работу театрального кружка и просветительского общества был незамедлительно снят. Случайно встретившись с Покровским в момент его неловкого объяснения с Мунгаловым и Приставкой, Свердлов не преминул издевательски поклониться и произнести ехидную здравицу: «Поздравляю вас с новым товарищем по службе! В России так и полагается: крест и шашка — большая родня» (138). Надзиратели переводили хмурые взгляды со своего опасно умного подопечного на священника, а Покровский затаил обиду. Через несколько дней на воскресной проповеди священник попытался было восстановить паству против революционера, но безуспешно — половина прихожан попросту ушла из церкви. Даже здесь, на краю земли, бесправный ссыльный умудрился одержать убедительную победу над своими недоброжелателями.
Между тем Свердлов ухитрился наладить связь со своими товарищами в Колпашеве. Писарю Кетского волостного правления Петру Анисимову помогала в работе его старшая дочь Раида. Умная девушка не могла рассчитывать на полноценную ставку, но власти ей доплачивали как почтовому курьеру. Раида Анисимова часто ездила в Томск, а оттуда вместе с официальной корреспонденцией везла письма и газеты ссыльным Тогура и Колпашева. Охранка ее подозревала в негласной помощи эсдекам и эсерам, архив жандармского управления пестрит донесениями о частых контактах Анисимовой со ссыльными. Но никаких активных мер против Раиды полицейские не принимали, предпочитая, судя по всему, негласно контролировать этот канал связи. С установлением санного пути вездесущая девушка оказалась в Максимкином Яру. При ней было послание Якову Свердлову. Борис Краевский и другие товарищи спрашивали — не передумал ли он бежать? (135)
Трудно передать, как Яков обрадовался этой весточке. Первым делом он условился с Раидой — каким образом устроить регулярную почтовую связь в обход Приставки и Мунгалова. Девушка пообещала, что пусть и не будет его переписка скоростной и бесперебойной, но гарантированно конфиденциальной. После этого Свердлов написал Краевскому, что рассчитывать на побег зимой не приходится. Тому было несколько причин. Надзиратели в то время продолжали бдительно контролировать перемещения Якова. А кроме того, зимой бежать можно было только на лыжах. С учетом того, что выследить беглеца по торному следу не составило бы труда, а путь был весьма далекий — несколько сот верст, — поэтому горожанам без соответствующей сноровки грозила бы неминуемая опасность замерзнуть в тайге, быть настигнутыми погоней или погибнуть от волков. Свердлов предлагал готовиться к летнему побегу на лодках.
Он разработал подробный план. Согласно ему колпашевцы должны были достать лодку человек на восемь-десять, добыть огнестрельное оружие и солидный запас боеприпасов — с учетом возможной необходимости проделать весь путь пешком и выходить к людям либо в нижнем течении Оби, либо на юге в районе Транссиба. Яков предусмотрел и необходимость легкого, но калорийного и долгохранящегося продуктового запаса — сухарей, сушеного мяса и рыбы.
Настаивал, чтобы ребята обязательно подготовили на каждого участника побега по солидному шмату «мурцовки» — таежного аналога пеммикана арктических исследователей, который Яков распробовал в Максимкином Яру. Это гениальное изобретение остяков и сибирских охотников представляло собой смесь из толченых сухарей, соли и сала, скатанную в плотный шар и тщательно высушенную. Такой шар мог храниться в сумке годами в качестве неприкосновенного запаса, и он был пригоден в пищу, даже если сало прогоркало. Охотничьи вылазки с плотником Кудриным если и не сделали из Якова гуру выживания, во всяком случае помогли ему наглядно представить все возможные сложности беглецов в тайге.
Свердлов отправил несколько подробных писем с инструкциями Краевскому. Молодой большевик пользовался полным доверием Якова, он был его главным связным, правой рукой на условной «воле». В письмах Яков Михайлович прислал подробно разработанный план и даже собственноручно нарисованную им карту реки Кети с ее извилистыми рукавами, а также и план расположения Максимкина Яра. Особо была помечена квартира и окно, возле которого он спал. Спасители должны были, не доезжая пяти-восьми верст, сойти с лодок, спрятаться в тайге, тайно установить со Свердловым связь и в заранее назначенное ночное время бежать. А если спящие стражники спохватятся и погонятся вслед — прибегнуть к оружию (135).
Свердлов предусмотрел и тот момент, что любое мероприятие требует финансирования. А откуда же взять деньги нищим ссыльным? При том условии, что губернская партийная организация социал-демократов, подконтрольная меньшевикам, от спонсирования побегов и помощи товарищам по партии на нелегальном положении полностью отмежевалась. Яков пишет колпашевцем, что необходимые деньги дадут сами «таежные леса, изобилующие хвойными, кедровыми лесами, озерами, поставляющая собольи меха, мясо диких животных и птиц, рыбу, кедровые орехи, грибы и лекарственные травы». Он увидел в своей глухой ссылке активность купцов, скупающих дары тайги у местного населения, а теперь спешил поделиться сведениями с товарищами.
Краевский и его друзья решили заработать средства сбором осокори — тополиной коры, которую местные использовали, например, для наплавников в неводах. Собранную кору продавали местным кулакам. Работа была крайне тяжелая, и, чтобы собрать нужную сумму, ссыльные работали на износ. На заработанные деньги приобрели все необходимое для побега по плану Якова Михайловича. Кроме того, участие в промысле помогало легализовать в глазах колпашевских надзирателей длительное отсутствие поднадзорных. Ссыльные эсдеки с чистым сердцем говорили, что на пару-тройку недель уходят в тайгу, собирать осокорь или на какой иной промысел. Активное включение в местную жизнь, с точки зрения жандармского начальства, свидетельствовало о благонадежности ссыльных — на всякую блажь вроде политических кружков, не говоря о побегах, у работающих ссыльных попросту не должно было оставаться времени.
А между тем подпольщики высчитали, что им понадобится около 14–16 дней для подъема вверх по Кети и скоростного возвращения назад со Свердловым на борту. При благоприятном стечении обстоятельств Приставка с Мунгаловым не спохватились бы раньше, чем их поднадзорный оказался бы на Оби, где в отсутствие тревоги мог спокойно воспользоваться пассажирским транспортом: «По нашему расчету, обратный путь из Максимкина Яра мы должны были совершить на лодке, плывя днем и ночью и делая вниз по течению шестнадцать-восемнадцать верст в час. Добравшись на лодке до села Колпашево, мы думали двинуться дальше уже на пароходе» (135).
Однако сразу после обыска, спровоцированного священником Покровским, а потом и последовавшего запрета надзирателей на ведение просветительской работы Свердлов слег. Похоже, дали знать о себе неоднократные обморожения и прогулки на рождественском морозе в осеннем пальтишке. Яков захандрил и отправил письмо в Колпашево Краевскому: «Мы получили от Якова Михайловича коротенькую записку с просьбой не приезжать. Он писал, что заболел и чувствует себя чрезвычайно слабым. Медицинскую помощь оказать было некому, так как в Максимкином Яре не было даже фельдшера, и он опасался, что не будет в состоянии бежать» (135). Теперь Свердлов понимал, почему другие ссыльные так боялись отправки в Максимкин Яр, считая село гиблым местом. Местный климат в буквальном смысле убивал его.