Губернатор обстоятельно взвесил все за и против и 9 августа 1912 года предписал томскому уездному исправнику Овсянникову «в интересах охранения государственного порядка и общественного спокойствия отправить Свердлова в наиболее отдаленные местности Нарымского края» (54). Означало же сие новую ссылку в Максимкин Яр — на сей раз до полного истечения срока.
Но о черных тучах, сгущающихся над его головой, Свердлов не подозревал. Жизнь кипела вокруг. Борис Краевский становился все настойчивее, драгоценное время уходило, и Якову необходимо было решать — хочет ли он дожидаться становления зимнего пути, более долгого и рискованного, или же вообще оставаться на очередную зимовку. Так уж совпало, что раздумья томского губернатора и сонная неповоротливость полицейской машины дали «Бюро побегов» небольшую фору, но наблюдение за ссыльными с каждым днем становилось все сильнее и сильнее. Плюс стояла скверная погода. «Тюмень» был последний пароход в этом году, на котором у «Бюро» имелись связи, и если ими не воспользоваться, то опять нужно будет пережидать осеннюю распутицу, опять сидеть месяцами без почты и газет, опять быть оторванным от революционного движения (135).
Свердлов решился к концу августа. Как бы ему хорошо ни было в Колпашеве, как бы он ни был увлечен актрисой, но все же он в первую очередь был профессиональным революционером, агентом Центрального комитета. И его долг перед партией был превыше всего остального. Краевский нашел своему патрону идеального товарища по побегу. Им оказался бывший матрос торгового флота батумец Константин Коплатадзе по прозвищу Капитон — сильный, решительный, прекрасный гребец, умевший ориентироваться на воде даже в кромешной тьме. Эти качества имели решающее значение для реализации плана побега — отчаянные авантюристы решили удрать из Колпашева на маленькой утлой лодчонке, годной для прибрежного плавания, которую местные называли «обласок».
Пожалуй, все же Свердлов слишком затянул с отправкой. Погода резко испортилась, осень шла ранняя, промозглая и штормовая. Краевский вспоминал, что все члены «Бюро побегов» принялись отговаривать своего вожака, слишком уж неприемлемым казался риск. Ночь была ветреная и темная. Не было видно ни зги. Неприятно было даже стоять на берегу, не говоря уж о поездке на обласке (135). Но товарищи Андрей и Капитон решительно отчалили вверх по Оби.
В выборе направления движения и заключался главный просчет плана побега. Согласно оному беглецы должны были подняться на обласке до села Новалинска, расположенного в 30 верстах от Колпашева вверх по Оби. Шедший из Томска в это время пароход «Тюмень» у лесной пристани в Новалинске должен был причалить, чтобы пополнить запасы топлива. В суматохе погрузки двоим молодым мужчинам ничего не стоило при помощи доверенных членов команды проникнуть на борт, притаиться в трюме и спокойно доехать через полтора суток до Тобольска. Однако течение великой реки, вступившей уже в период осеннего полноводья, оказалось чересчур сильным. Кроме того, едва лодка отошла на пару верст от Колпашева, разразился настоящий ураган, и ветер, как назло, был юго-восточным — противным движущейся лодке.
Свердлов и Коплатадзе вступили в отчаянную и неравную борьбу с разбушевавшейся стихией. Крепкие гребцы, не страшащиеся ночных штормовых волн, они упорно пытались пробиться вверх по Оби к лесной пристани, но ветер и течение практически держали лодку на одном и том же месте. Целую ночь напролет Яков и Константин упорно работали веслами, а на рассвете, оглядевшись, осознали, что вверх по течению им не выгрести. Ничего иного не оставалось, кроме как вернуться в Колпашево, покуда их спохватилис ь надзирающие полицейские. Но признать поражение? Отступить? Отважный тандем принимает неожиданное решение — попытать удачу ниже по реке.
Пароход должен был дойти до Новалинска уже следующей ночью, стало быть, вариант пристать к берегу и добраться до лесной пристани по суше отпадал. Загрузка топлива, последующая дневная стоянка в Колпашево — в сумме давали еще сутки форы. Итого у беглецов было около трех суток, чтобы спуститься до крупного старинного села сибирских староверов Парабель, а там уже попытаться проникнуть на пароход. Яков рассчитывал, что в этом случае ему сможет помочь сормовский рабочий Иван Чугурин, с которым они вместе были на знаменитой нижегородской маевке 1902 года, строили партийную организацию в Мотовилихе, сидели в Пермской губернской тюрьме. Виделись они в последний раз в Перми в сентябре 1909 года. Чугурин тогда тоже только-только отбыл свой срок, и Свердлов дал ему ответственное задание заехать в Екатеринбург и Уфу, чтоб добыть денег на побег из Сибири для товарищей, которые были приговорены к вечному поселению и к каторге (67). Теперь Иван отбывал пятилетнюю ссылку в Нарымском крае, он прошел обучение в ленинской школе в Лонжюмо и считал Якова своим старым другом и соратником. Но до Парабели от Колпашева насчитывалось почти сто пятьдесят верст по бурлящей реке. Преодолеть такое расстояние было немыслимой, почти самоубийственной затеей.
Следующие двое суток Яков и Константин, словно стальные механизмы, практически без передышки работали веслами. Они гребли, невзирая на проливной дождь, который беспрерывно заливал обласок. Приходилось постоянно бороться с сильной волной, то и дело грозившей опрокинуть утлое суденышко. Приставать к берегу беглецы не рисковали. Самым их главным страхом была не вероятная погоня, не встреча с медведем или волчьей стаей, а боязнь пропустить пароход. Вдруг их расчеты окажутся неверны? Конечно, незаметно забраться на борт идущего под всеми парами судна было бы маловероятно осуществимой затеей. Но измотанные товарищи уже не могли мыслить здраво. Мысли путались, тягучая усталость лишала последнего тепла, приходилось грести, чтобы попросту не погибнуть от переохлаждения. Даже после пятиминутной остановки промокшая насквозь одежда под пронизывающим ветром начинала давить подобно ледяному панцирю, утягивая в гибельную апатию. «Греби, Капитон! Скоро приплывем!» — раскатистым басом ревел Свердлов, бешено кося на напарника пылающим взором.
На самом деле Яков потерял уже счет времени, он не имел ни малейшего представления, где они находятся в данный момент. Свердлов даже не был уверен, что они с Копталадзе движутся по правильному руслу. Вроде бы лодка не покидала главного фарватера, но в темноте, за дождевой завесой или в утреннем тумане горе-путешественники могли легко уйти, например, в Копыловскую Кеть — рукав Кети, через Басмасовскую протоку Оби делающий замысловатую 70-километровую речную петлю. В таком случае беглецы прошли бы мимо долгожданной Парабели и угодили в Нарым — аккурат в руки местного пристава. Сомнения терзали продрогшего и смертельно измученного запредельной физической нагрузкой Свердлова.
Тем временем несколько припозднившийся пароход наконец причалил к колпашевской пристани. Борис Краевский ринулся на борт, чтобы убедиться — Свердлов и Копталадзе благополучно сели на корабль и путешествуют в Тобольск. Но там его ждало ужасное известие, что Якова Михайловича на пароходе нет. Стало ясно, что обласок потерпел аварию (135).
Ранним утром слева показалось большое село. Сложно было понять, была ли то искомая Парабель или какая-то другая деревня. На беду, лодка шла вдоль правого берега — необходимо было пересекать разбушевавшуюся Обь.
На пристани сидели Чугурин со ссыльным эсдеком Кучменко и несколько крестьян — они ожидали пароход «Тюмень», который должен был прибыть этим днем. Вдруг они увидели, что у другого берега, верстах в трех, показалась лодочка и направляется к их берегу. В тот день дул сильный ветер, и на Оби были высокие волны. Но у крестьян глаз был наметан хорошо. Они сразу заметили лодочку и внимательно следили за ней, пока ссыльные сидели, стараясь сохранять беспечный вид. И тут один из крестьян спросил: «А где, паря, лодка?» Лодка исчезла. Может, она подъехала к островку? (67)
Маленькая легкая лодочка, вымотавшиеся гребцы, сильное быстрое течение, штормовой ветер с дождем и высокая волна на полуторакилометровом русле Оби — каждый из этих факторов мог оказаться губительным, а в сочетании они предвещали неминуемую катастрофу. Беглецы очутились в ледяной воде. И в этот самый момент Капитон закричал: «Яков, спаси! Я не умею плавать!» Оказалось, что моряк из Батума держался на воде, как утюг. Мокрая одежда и обувь тянули на дно, холодная вода ледяными иглами колола мышцы, норовя пронзить самое сердце, но Яков продолжал отчаянно бороться за жизни свою и товарища. Он ухитрился подгрести к перевернувшемуся обласку, таща за ворот захлебывающегося Капитона. Уцепившись в лодку, они огляделись — берегов не было видно: стена ливня и волны перекрывали горизонт. И тогда Яков во всю силу своих легких закричал.
Громкий поставленный голос в очередной раз сослужил добрую службу Свердлову. «Вдруг мы услышали крик о помощи. Голос Якова Михайловича очень ясно был слышен. В нашем распоряжении не было спасательных средств; у крестьян были два ботничка недоделанных — они сейчас же сели в один из ботничков и, подъехав к утопавшим на расстояние двух-трех саженей, бросили им привязанное к веревке весло. Минута была отчаянная. Лодка перевернулась вверх дном. Свердлов и его товарищ висели — один на корме, другой на носу. Они окоченели… и боялись оторваться от лодки, не надеясь, что сумеют плыть: одежда сильно тянула их вниз. Крестьяне не могли сразу притянуть их к берегу, так как лодку отбивало».
Рисковать с пересаживанием спасенных в лодку посреди реки парабельцы не стали. Опытные речники, они прекрасно осознавали, что высока вероятность перевернуть и их ботничек, а потому буксировали обласок с еле держащимися утопающими назад до самой пристани: «C огромным трудом они подогнали ее к берегу. Наши товарищи до того измучились, что упали на землю. Крестьяне развели костер и принялись их отогревать. Немного отогрев спасенных, крестьяне перевезли их к нам. Согрели, довезли до квартиры Кучменко. Тотчас заявилась полиция. Упросили полицейских на эту ночь оставить товарищей у нас. Утром они оба были взяты и на лодках увезены в Нарым» (67).