Алексей Бадаев сделал успешную карьеру при советской власти, возглавляя Верховный Совет РСФСР. Но в 1943 году лишился всех постов по причине полного морального разложения (160). На пенсию Бадаев ушел с должности руководителя треста «Главпиво»
В ответном письме к главе большевиков Свердлов излагал свои наблюдения и соображения: «Рекламирует себя „Луч“ порой до безобразия. Притом играет все время на словах „единство“, „объединение“ и использует их так, что у широкого круга читателей впечатление, что „Луч“ — за единство, а большевики — за „раскол“. По существу, это положительно не верно, но большевики не могли использовать самое слово, да и до сих пор не могут — нет годных для этого людей — выбить это сомнительное оружие из рук ликвидаторов, а между тем это необходимо» (16).
И Свердлов придумал, как ему бороться с сильным конкурентом. Он организовал длинную серию материалов, разоблачающих «ликвидаторство». Депутаты-большевики с почтением смотрели на этого невысокого, но невероятно умного и энергичного малого. Вскоре тайный редактор «Правды» уже активно влиял и на деятельность думской фракции, да и Центрального комитета тоже: «Многие товарищи, в том числе и члены ЦК, работали в Питере те или иные сроки, но мало от кого мы получили так много, как от Якова Михайловича Свердлова. Он активно участвовал в обсуждении всех вопросов, всегда был готов помочь советом и указанием. Я лично получил от него очень много, больше, чем от кого-либо другого в тот период. Яков Михайлович не только редактировал все материалы „Правды“, но и верстал газету, отлично понимая, что техника подачи статей и заметок играет огромную роль» (161).
О внезапном, но заметном для всех зимой 1913 года росте влияния до сей поры мало кому знакомого Свердлова сохранилось довольно комичное свидетельство. Лазарь Каганович после революции вспоминал, что Петровский до крайности уважал организаторский талант Свердлова, выражая это простонародной экспрессией: «Время бегить, дело стоить, надо к Свердлову иттить!» (162) По словам же самого Петровского, Свердлов и вовсе взял в свои руки всю большевистскую власть в столице — «руководил Петербургским комитетом» (163).
Хотя Ленин и предписывал Свердлову не покидать надежный «бест», тот активно перемещался между депутатскими квартирами. Яков считал, что менее заметным и подозрительным для полиции будет одному человеку ходить по разным адресам, чем водить одни и те же лица на неизменную явку. Более того, он внедрил любопытный принцип обмана наружного наблюдения, основанный на особом отношении охранного отделения к депутатам-эсдекам. Григорий Петровский эту уловку раскрыл в мемуарах: «У меня на квартире Свердлов неоднократно собирал работников „Правды“, проводил совещания Бюро ЦК, вызывал пекистов. Я на этих совещаниях присутствовал редко. Обычно он собирал товарищей тогда, когда меня не было дома. Объяснялось это просто. Хотя я и был депутатом Государственной думы, лицом, так сказать, неприкосновенным, но за мной по пятам ходили шпики, торчавшие возле моей квартиры, когда я бывал дома. Я уходил из дому, увязывались за мною и шпики, а Яков Михайлович этим пользовался и проводил совещания, когда я уводил „своих“ шпиков».
Пекистами в ту пору в большевистском подполье называли работников Петербургского комитета. Свердлов, судя по всему, плотно взял в свои руки все ниточки руководства этой организацией, чувствуя себя на квартире у Петровского как дома: «Располагался Яков Михайлович и вызванные им товарищи в моей комнате, именовавшейся кабинетом. Помню, как несколько раз, возвратясь домой, я заставал кабинет полным народу. Доменика Федоровна, моя жена, организовывала товарищам чай, закуску. Правда, на нескольких наиболее ответственных совещаниях я присутствовал. Всех, кто бывал у Якова Михайловича, я не запомнил, но помню, что заставал Еремеева и Ольминского, как-то раз застал М. И. Калинина и других пекистов, приходивших к Якову Михайловичу» (161).
Тем временем в редколлегию «Правды» и Русское бюро ЦК вошел московский приятель Якова — Филипп Голощекин. Еще одним надежным союзником стало больше, учитывая, что товарищ Филипп одновременно с товарищем Андреем был введен в состав ЦК. При его участии было принято важное решение: избрать из состава редакции трех членов для редактирования газеты и предоставить Свердлову право вето и право цензуры всех статей в «Правде». Теперь Яков был уже не тайным, а вполне себе явным, облеченным доверием коллективного руководства партии, редактором главной газеты большевиков. И с этим нововведением дела в редакции «Правды» стали заметно улучшаться. Ленин, придирчиво отслеживавший малейшие изменения в курсе газеты, с особым удовлетворением отмечал позитивные перемены в письмах в «Правду» в феврале 1913 года. Он не ленился поздравлять коллектив с каждым удачным материалом, направленным против «ликвидаторов».
Помимо субъективного одобрения Лениным нового курса газеты, объективные показатели правильности управленческих решений Свердлова также присутствовали. Чуть больше чем за месяц руководства «Правдой», к началу февраля 1913 года, он смог увеличить ее тираж до 28 400 экземпляров. К концу февраля тираж воскресных выпусков «Правды» стал достигать 35 тысяч. Привычно шифруя персоналии, нововведения Свердлова хвалила Надежда Крупская: «Теперь уже ясно, что все налаживается и пойдет хорошо, когда все взялись за дело, и А., и номера» (161). «А» — это товарищ Андрей. «Номера» — большевики-депутаты. Даже старина Горький, процветавший на Капри и спонсировавший фракционное сектантство внутри РСДРП, был вовлечен его давним нижегородским знакомым в жизнь «Правды». Литератор начал присылать свои статьи, публиковать рассказы, своим знаменитым именем повышая авторитет новой газеты и читательский интерес к ней.
Успехом Яков делится с сестрами Дилевскими: «Начнете получать „Правду“, и увидите, что она улучшается. Четверо большевиков, членов с.-д. фракции думской, ушли из „Луча“, теперь дело обстоит так: в „Правде“ большевики, впередовцы, меньшевики-партийцы во главе с Плехановым, а „Луч“ в своем оголенном ликвидаторском виде. Это чрезвычайно хорошо. Ликвидаторы лопаются от досады и мобилизуют свои силы — не пролетарские, их нет, а литераторские. В борьбе с ними есть теперь и моя капля меду. Работы по горло. Тяжело порою, милый друг. Слишком много приходится иногда брать на себя» (16). Официальная историография всегда утверждала, что письмо было адресовано Ольге. Но откровенность финала письма, да и обращение в нем, позволяет нам предположить, что конверт и его содержимое предназначались Верушке. Тому, что былая зазноба оставила след в сердце Якова, мы еще увидим весьма значимые подтверждения.
Глава 28. Юная муза товарища главного редактора
Казалось бы, Свердлову только и оставалось, что не высовывать носа из безопасной квартиры-«беста» да разгонять рост тиражей и влиятельности газеты. Но его неугомонная натура не позволяла постоянно жить взаперти, не принимая участия в живой партийной работе. Яков был вездесущ. С одной явочной квартиры кочевал на другую. Пару ночей он оставался в гостях у рабочего Василия Усова: «Яков Михайлович пришел ко мне действительно поздно ночью. „Вы не возражаете против моей ночевки? — сказал он, входя ко мне. — Шпиков за собой я, кажется, не привел. Можно будет спокойно поспать. Я сегодня смертельно устал. Хочу спать“. Я посоветовал ему перед сном выпить чаю и закусить. „Чтобы ночью шпики не снились“, — заметил я. Яков Михайлович рассмеялся. Раздеваясь, на ходу он выпил стакан чая, съел бутерброд и лег в постель. Он почти сразу заснул. На второй день он также пришел после полуночи. Вчерашней усталости в нем не было. Мы вместе пили чай и разговаривали на разные современные темы. Настроение у него было бодрое. Эту бодрость в настроении он приобрел, по его же словам, здесь, в Петербурге, убедившись в новом нарастании революционного движения в рабочих массах в Петербурге» (39).
Для чего нужны были Свердлову эти скитания по городу с немалым для себя риском? Возможно, он просто хотел, что называется, держать руку на пульсе. Как бы он мог руководить газетой под говорящим названием «Правда», не имея представления о том, чем живет страна, к чему стремится и о чем мечтает простой народ? Поэтому Яков ежедневно заводил новые знакомства, жадно впитывал информацию, задавал десятки вопросов: «Он расспрашивал меня о моей прошлой революционной деятельности в Туле, откуда я был родом, интересовался настроениями балтийских моряков, спрашивал, много ли рабочих среди матросов, много ли крестьян, как мы ведем среди них революционную работу. Помню, как на ряде простых примеров Яков Михайлович ясно и убедительно показывал, как надо использовать самоуправство офицеров и царящую на флоте несправедливость для повседневной большевистской агитации среди матросов и привлечения их на свою сторону» (164).
Не стоит забывать о том, что Якову тогда было только 27 лет. Он был молодым человеком, полным энергии, любящим шумно повеселиться в хорошей компании, азартно поспорить, поболтать. Ему было попросту интересно после таежной зимовки снова очутиться в большом и прекрасном городе, полном удивительных знакомств, интересных людей. В ту пору Свердлов возобновил одно из самых интересных старых знакомств. Еще во время работы в Екатеринбурге молодого партийного лидера несколько раз прятали в большом двухэтажном доме А. А. Эгон-Бессера — дворянина, профессора-энтомолога и лесовода, сподвижника самого Менделеева. Александр Александрович, хоть и был старше Якова почти на двадцать лет, душой был молодым и очень активным человеком. Лесничий Шайтанского завода и Монетной дачи ведомства Уральского горного управления обладал энциклопедическими знаниями и был первоклассным полемистом. Через Ольминского Яков разыскал старого знакомого еще в декабре.
У Эгон-Бессеров подрастала дочка Кира — тогда ей исполнилось четырнадцать лет. На нее приятель родителей произвел неизгладимое впечатление, которое она пронесла через всю свою долгую жизнь: «В конце 1912 года в темный зимний день к нам пришел какой-то таинственный человек. Я была очень робкой, и меня еле заставили выйти в столовую. Там я увидела Якова Михайловича, который снова бежал из ссылки. Он крепко потряс мою руку. C этого времени мы подружились» (165).