ть отдельную брошюру, тем более что большинство его ссылок кончалось побегом и возвращением к партийной работе» (170).
Cледствие по делу Свердлова продолжалось три месяца. Как ни старались чиновники, но доказательной базы для громкого процесса над лидером антиправительственного движения собрать не удалось. Яков угадывал опытным взглядом, чутьем, что расследование находится в завершающей стадии. Он знал, что его снова ждет Сибирь, но это ожидание, вопреки стремлениям тюремщиков, в Свердлове пробуждало подъем душевных сил. Об этом он сам писал своей юной корреспондентке Кире: «Из тюрьмы Яков Михайлович прислал нам еще одно письмо. Это было уже весной. „…Чуть не со дня на день ожидают отправки, — писал он. — Почти уверен, что в последних числах апреля распрощусь с Питером. Надолго ли? Аллах ведает. Думаю, что попаду на этот раз подальше. Хотя и занимает этот вопрос, но не останавливаюсь долго на нем. Гадай не гадай — толк один. Начинает весна действовать. Хочется скорее на воздух вольный, на солнце. Его здесь так мало, пара жалких лучей нет-нет пробьется через решетку. Вижу немного зелени на прогульном дворе. Но что за зелень?! Три-четыре чахлых деревца. Наряду с этим передо мной возникают картины могучих сибирских лесов, по которым идешь-идешь — и конца им нет… Заниматься начинаю меньше, чаще является желание прогуляться шесть шагов вперед, шесть назад, мурлыкая песенку… О себе не горюю. Мне что? Сил, энергии хватит еще надолго. Так сильна `воля к жизни`, что буду жить, жить, поскольку возможно полнее“» (165). Ха-ха, думали напугать Свердлова Сибирью? Напрасно…
В апреле 1913 года Особое совещание при министре внутренних дел рассмотрело дело беглеца и увеличило срок ссылки Свердлова до пяти лет вместо предложенных Департаментом полиции четырех. Обсуждался и вопрос выбора места ссылки — изначально рассматривался прежний Нарымский край. Однако, ввиду закоренелости политической неблагонадежности ссыльного и его пяти побегов на протяжении двух лет, местом пребывания Свердлову было определено самое отдаленное и суровое место царской политической ссылки — Туруханский край.
Глава 30. «Отсюда бежать невозможно…»
Туруханский край — нынешний север Красноярского края. Земля совершенно бескрайняя, в представлении городского обывателя Европейской России, труднопроходимая. В сравнении даже с отнюдь не курортным Нарымским краем, Туруханский был и остается ощутимо более суровым местом. Практически вся его территория находится в зоне вечной мерзлоты, зима здесь может длиться до десяти месяцев в году, температуры регулярно падают ниже шестидесяти градусов, тундровые и лесотундровые равнины пронзают насквозь убийственные ветра с Ледовитого океана. Климат в административном центре края селе Монастырском (ныне Туруханске) и окрестностях классифицируется как резко континентальный субарктический. И действительно, дыхание Арктики ощутимо там круглый год. Пять лет ссылки в эти негостеприимные земли были значительно более суровым наказанием, нежели это изначально представлялось романтичному узнику «Крестов».
В мае Свердлова этапировали в Красноярск. Там он несколько недель провел в пересыльной тюрьме, пока полиция дожидалась открытия навигации по Енисею. В Красноярской пересыльной тюрьме в тот момент среди арестантов преобладали бундовцы, литовские и польские социалисты, а также националисты всех сортов. Яков активно обзаводился новыми знакомствами, незаметно завоевывал сторонников и людей, способных быть полезными для него лично или дела революции в целом. Уже к тому времени в его памяти формировался «отдел кадров партии большевиков», которым он в дальнейшем производил неизгладимое впечатление на всех, кому доводилось работать вместе с главным организатором партии.
Донесение начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице Енисейскому губернатору о высылке Я. М. Свердлова в Туруханский край под надзор полиции на 5 лет. 4 мая 1913 года
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 100. Л. 3–3 об]
Здесь же Свердлов лично познакомился с Винцасом Мицкявичюсом-Капсукасом, с которым прежде вел переписку. Вместе они дожидались этапирования вниз по течению. Восьмилетнее тюремное заключение видному литовскому социалисту было изменено на бессрочную ссылку. Винцас, или же Викентий, как он представлялся на польский манер, предложил сокамернику объединить усилия и бежать вместе. Свердлову такая прямота пришлась по душе. Товарищи договорились, если им доведется жить в одной деревне или поблизости, искать возможность сбежать вместе. А пока тянулись одинаковые тюремные дни, Мицкявичюс-Капсукас поделился с Яковом Михайловичем своей мечтой — создание сборника о политической ссылке. Сокамерники даже успели начертать схему этого исследовательско-публицистического труда, когда наконец началась навигация и ссыльных повезли на север по великой сибирской реке. В итоге литовский большевик смог завершить этот труд и издать книгу «В царских тюрьмах» лишь в 1929 году.
По прибытии в Енисейск — уездный город в 350 верстах вниз по реке, в недавнем прошлом являвшийся культурным центром всей губернии и главной пушной ярмаркой Сибири, — Яков и Викентий разделились. Решением властей Мицкявичюс-Капсукас должен был отбывать ссылку здесь, а Свердлову предстоял долгий путь к полярному кругу. Приятели обнялись и попрощались, в дальнейшем они до самого побега Винцаса поддерживали переписку, но увидеться смогли только в революционном Петрограде, четыре года спустя.
Отдельный пристав Туруханского края. Иван Кибиров — в центре в нижнем ряду
Почти две недели Яков плыл на баркасе на север. После отплытия из Енисейска конвоиры предоставили ему полную свободу передвижения по судну — куда он, мол, денется. До любого берега — не меньше версты вплавь, вода студеная, течение сильное, окрестности дикие. Да и месяц июнь на дворе — с каждым днем пути на север ночи становились все короче и светлее. Бежать при таких условиях — только надзирателей веселить да жизнью играть понапрасну. Великая река то открывала перед пассажирами свои гигантские просторы — у Подкаменной Тунгуски ширина Енисея расплескивалась до четырех километров, — то сжималась узкой ревущей лентой в каменистых ущельях. Вот и бродил по палубам Свердлов, все более убеждаясь, что по-настоящему безлюдной и бескрайней Сибири, несмотря на полгода жизни в Максимкином Яру, он еще не видел. «Четыре с половиной тысячи верст провезли меня по железной дороге, то есть везли 10 дней подряд до города Красноярска, затем 2 дня везли на пароходе по реке Енисею до города Енисейска и 14 дней ехали без останова на лодках, и за эти 14 дней проехали 1100 верст», — вспоминал свой этап член ЦК РСДРП большевик Сурен Спандарян, вслед за Яковом тоже сосланный в Туруханский край (171).
По прибытии в село Монастырское конвоиры доставили Свердлова к туруханскому отдельному приставу Ивану Кибирову. Тот, забрав документы, вполне доброжелательно разрешил Якову прогуляться по улицам, познакомиться с местными, «с позволения молвить, коллегами и товарищами по режиму особого надзора», а вернуться часам к пяти вечера, дабы получить предписание места жительства. Бывалый арестант заметно удивился такой демократичности нравов, но счел за лучшее не вдаваться в подробности, без промедлений воспользовавшись предоставленной возможностью.
В то время в Туруханском крае находилось около сотни политических ссыльных, из которых свыше тридцати имели честь принадлежать к партии большевиков. Разыскивать товарищей по большому селу Свердлову не пришлось — многие сами явились посмотреть на свежеприбывших. Пароходы не так уж часто посещали Монастырское, новички с Большой земли неизменно попадали в центр внимания всей пестрой колонии. За время, отпущенное ему любезным приставом, Яков успел выяснить следующие важные сведения.
Монастырское, невзирая на его внешнюю неказистость, было единственным пригодным для жизни местом на всей Туруханке. В селе имелись школа, больница, почта, отделение банка и телеграф. Именно это достижение цивилизации крайне невыгодно отличало Туруханский край от Нарымского. О любом беглеце полиция молниеносно извещала свое начальство в Красноярске.
На единственном пути вверх по Енисею, где Туруханский край граничит с Енисейским уездом, находился сильный кордон, на котором располагался полувзвод военных егерей. У них была телеграфная связь с Енисейском, пара десятков коней, недавнее техническое новшество, по достоинству уже оцененное на широкой и быстрой реке, — быстроходные моторные лодки. Заставы располагались по обоим берегам Енисея около станка (так здесь называли небольшие хутора) Ворогово. Кордон бдительно проверял всех передвигающихся по реке, проскочить мимо было нереально. Поэтому из Туруханского края никто даже не пытался бежать. Обескураживающая новость, ничего не скажешь.
Вернувшись в полицейское отделение, Яков столкнулся с Кибировым: «А-а-а, голубчик, вот вы где! — с лукавинкой произнес пристав. — Уж даже беспокоиться начали, не сбежал ли? Вы ведь, полагаю, убедились, что не стоит?» Свердлов улыбнулся, отметив про себя, что пристав тут не так прост и с ним стоит держаться настороже, и ответил в тон: «Ваше благородие, я очень любознателен от природы и не скрою — люблю путешествовать. Но вверенный вашему догляду, не стану, пожалуй, предпринимать дальних экспедиций. Ибо не экипирован необходимым образом — и это как минимум».
Заявление Я. М. Свердлова начальнику почтовой конторы с. Монастырского об отправке корреспонденции на его имя в Селиваниху. 25 июня 1913 года. Подлинник. Автограф
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 5. Л. 1]
Иван Игнатьевич легко рассмеялся, собеседник его не разочаровывал, в полной мере соответствуя своему описанию в личном деле: «Одной амуницией, батенька, в наших землях жив не будешь. Вот, например, господин Нансен — атлет и лыжник — он, как говорят, у себя в Норвегии дом не отапливает, льдом умывается. До чего уж человек закаленный и крепкий, но давеча тут гостил у нас и сказал, что на лыжах Енисейскую губернию пересекать бы не рискнул. Гренландию, говорит, сдюжил, а тут зимы суровее будут. И он прав, прав господин Нансен». Яков заметно оживился: «Неужели сам Фритьоф Нансен посещал Туруханский край, а мы с ним разминулись?» Пристав развел руками: «Авось вернется еще. Понравилось ему тут. С остяками много времени проводил. Вы здесь надолго у нас, дождетесь еще. А раз у нас с вами полное понимание, то местом пребывания назначаю вам Селиваниху».