открытку, где он писал: „Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.“. Из этой открытки я ничего не понял и никаких 100 руб. не видел. Да, по другому адресу тов. Андрей получил их, но я думаю, что они принадлежат ему и только ему. С тех пор я не получил от Кости ни одного письма». Это письмо Сталин отправлял Петровскому с просьбой, чтобы тот передал Малиновскому. Но на самом деле хитрый манипулятор попросту выносил проблему на публичное обсуждение. И перехитрил себя сам.
Малиновский это письмо показал кураторам из департамента, отправил пятьдесят рублей Сталину, и закрутилась эстафета карательно-надзорной системы. Начальник Енисейского губернского жандармского управления полковник Михаил Байков, родной брат Леонида Семеновича из Пермского ГЖУ, 31 января 1914 года телеграфировал жандармскому ротмистру в Енисейск: «Высланным по постановлению г. министра внутренних дел в Туруханский край под гласный надзор полиции Иосифу Виссарионовичу Джугашвили и Якову Мовшеву (Михайловичу) Свердлову высланы 28 сего января, кроме ранее посланных ста рублей, еще пятьдесят рублей для организации побега их из Туруханского края. Сообщаю на предмет принятия мер к предупреждению побега Джугашвили и Свердлова».
Ротмистр Владимир Железняков, разумеется, в бессмертном стиле «внимание, всем постам» отправил сигнал держать ухо востро дальше по цепочке: «Особо тщательное наблюдение за всеми лицами, едущими через Вороговский кордон, дабы воспрепятствовать побегу». Теперь даже поддельные паспорта бы не помогли Свердлову и Сталину просочиться мимо стражи. Ревность Иосифа Виссарионовича к предполагаемому более высокому положению в партии Якова Михайловича обоих революционеров наглухо запирала в Туруханке.
И это было лишь началом настоящих неприятностей компаньонов по побегу. За ними был усилен надзор, к ним приставили самых опытных шпиков и оперативников. Результат не замедлил проявиться — уже 24 февраля секретный сотрудник Енисейского розыскного пункта Кирсанов сообщил Железнякову: «Гласно-поднадзорные Джугашвили и Свердлов предполагают с места высылки бежать. Если не удастся на юг, то на первом же из ожидающихся летом к устью Енисея пароходе». Сложно сказать, с какой целью Яков и Иосиф бежали бы к Ледовитому океану, оставим это предположение на совести агента. Но значение имела результативная часть этого донесения. У Железнякова начальством были развязаны руки — опасных цекистов нужно удержать в ссылке любой ценой. Поэтому начальник Енисейской охранки наложил резолюцию: «Джугашвили и Свердлова выселить на станок севернее с. Монастырского, где нет других ссыльных, и специально для наблюдения за ними приставить двух надзирателей». Учитывая, что все ведомство туруханского пристава состояло из «двух офицеров, трех урядников, 10 казаков и 20 надсмотрщиков за ссыльными», это была максимальная мера надзора, какую исполнитель приказа Кибиров мог себе позволить (179).
В середине марта 1914 года Иван Игнатьевич распорядился перевезти Сталина и Свердлова в самое дальнее селение Туруханского края — Курейку, что была на 180 верст севернее Монастырского, в Заполярье. Ошарашенный внезапной и крайне неприятной новостью Свердлов только и успел, что написать сестре Саре несколько строчек: «…Пишу на лету лишь пару строк. Меня и Иосифа Джугашвили переводят на 180 верст севернее, на 80 верст севернее полярного круга. От почты оторвали. Последняя раз в месяц через ходока, который часто запаздывает, практически не более восьми-девяти почт в год». Кроме того, Свердлов просил прислать денег на имя купца Лукашевича. Его Кибиров за получение ста рублей от Малиновского наказал лишением пособия на четыре месяца (180). Ссылка в Максимкин Яр, в сравнении с Курейкой, теперь представлялась Якову не такой уж отдаленной, суровой и безрадостной.
Подстроенная высылка Свердлова и Сталина в самый холодный уголок Туруханки стала лебединой песней Романа Малиновского в качестве секретного агента. Официальная историография в советскую эпоху трактовала прекращение операции Департамента полиции незыблемостью ленинского курса и монолитностью сплоченных рядов большевиков — якобы «убедившись в невозможности при помощи провокатора изменить политическую линию большевистской фракции, которая вырабатывалась и проводилась под непосредственным руководством ЦК партии во главе с В. И. Лениным, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский предложил Малиновскому сложить депутатские полномочия и немедленно покинуть Россию» (168). Если честно, звучит не очень убедительно. Как мы можем убедиться на примере Свердлова и Сталина, агент охранки, внедренный в ЦК, а в конце 1913 года и вовсе возглавивший думскую фракцию большевиков, приносил постоянную и ощутимую пользу. Скорее всего, истинная причина была иной.
Весной 1914 года каким-то образом о том, что пламенный большевик Малиновский является агентом-осведомителем охранки, стало известно депутату-монархисту Пуришкевичу. Он не удержался от искушения унизить и уничтожить принципиального врага и противника в парламентских схватках, Пуришкевич вообще отличался повышенной импульсивностью: «Последний во время выступления с трибуны Думы Малиновского поднялся, подошел и, сильно хлопнув им по деке, оставил на кафедре перед оратором круглый рубль. „Сребреник Иуды!“ — крикнул из зала депутат Марков-второй. Малиновский все понял и, покинув трибуну, сразу же сложил с себя полномочия депутата Думы» (181).
Владимир Джунковский, устранивший Малиновского как политическую единицу, в 1918 году с удовольствием свидетельствовал против Романа Вацлавовича на его процессе. А потом бывший паж великого князя и главный жандарм империи долгие годы был негласным консультантом ВЧК. И это не так уж удивительно, ведь Джунковский «в октябрьские дни 1905 года, будучи московским вице-губернатором, вместе с революционерами-демонстрантами под красным флагом ходил от тюрьмы к тюрьме для того, чтобы освобождать политических заключенных» (182)
Какой вывод можно сделать из произошедшего в парламенте? Скорее всего, имела место контролируемая утечка информации. Кто-то очень расчетливый в МВД, возможно тот же Владимир Джунковский, недавно ставший командующим Отдельным корпусом жандармов, избавлялся от агентуры директора Департамента полиции Степана Белецкого. Ловкий идущий в гору карьерист, с ранних лет имеющий придворную закалку, легко обставил своего тяжеловесного, спивающегося конкурента, правда, близкого к Распутину, а потому трудноуязвимого. Тактическая победа осталась за Владимиром Федоровичем. Слитая Пуришкевичу информация была обречена на публичное оглашение, а ценнейший тайный агент — на раскрытие и вынужденное бегство.
Еще одним свидетельством ценности и надежности Малиновского в качестве агента стала реакция большевиков. Они попросту не поверили демаршу Пуришкевича, сочтя его обвинения пустой клеветой. А оставление Романом Вацлавовичем поста и бегство за границу — эмоциональным выгоранием. Ленин отказывался принять тот факт, что его глава парламентской фракции — банальный платный информатор спецслужб: «Из рассмотрения обстоятельств ухода Малиновского и его личных объяснений руководящее учреждение приходит к убеждению, что поступок Малиновского не имеет под собой политической подкладки и является всецело результатом обостренной нервозности, душевной усталости, временного затмения, в состоянии которого Р. В. Малиновский совершил это вопиющее нарушение дисциплины» (119).
Впрочем, такая удивительная политическая близорукость тоже имела логичное объяснение. Просто надо принимать во внимание, что в то время в политическом подполье «царила прямо-таки эпидемия слухов и подозрений о провокации». Эпидемия эта в Москве, например, характеризовалась такими фактами, что следует из Заключения следственной комиссии по делу Р. В. Малиновского от июля 1914 года, что москвичи-марксисты Одиссей и Аркадий, встречаясь, сообщали друг другу о взаимных подозрениях в провокации! Другой марксист, Химик, ставил тогда условием работы прекращение разговоров о провокации — настолько эти разговоры были несерьезны (183). Как говорится, если некий мальчик будет постоянно кричать «волки», при появлении настоящей волчьей стаи на его крики никто не обратит внимания.
С уходом Малиновского вся прозорливая агентурная работа против Свердлова и Сталина рухнула. В марте 1914 года начальник московской охранки сообщил начальнику Енисейского губернского жандармского управления, что «Свердлов — беглый административно-ссыльный Туруханского края, по сведениям агентуры отделения, временно после побега скрывался в гор. Москве. Произведенной разработкой выяснить местопребывание Свердлова не представлялось возможным. По сведениям из того же источника, названный Свердлов 15-го минувшего февраля выехал из Москвы за границу, но куда именно, неизвестно. Отъезд его на вокзалах наружным наблюдением отмечен не был» (101).
Начальник Енисейского ГЖУ Байков реагировал как положено, отписывал розыскное начальнику охранки Железнякову в Енисейск, тот во исполнение приказаний высокого начальства слал гневные распоряжения туруханскому приставу Кибирову — проворонил Свердлова? А Джугашвили тоже сбежал? Немедля проверить местонахождение! Затем неповоротливая машина раскручивалась в обратном направлении — дескать, «меры к предупреждению их побега приняты». Потерявши нить, ведшую их в самое сердце большевистских замыслов, жандармы стали слепы, а карательный механизм — медлительным и неэффективным.
В мае Байков поднял новую тревогу: «Ссыльно-поселенец Перовской волости Сурен Спандаров Спандарян собирается бежать, и кроме того ему поручено организацией подготовить материал для съезда в Вене в августе месяце». О связи товарища Тимофея с товарищами Кобой и Андреем жандармам было хорошо известно. Если планирует бежать один, нужно проверить всю компанию — до сих пор ли они пребывают в ссылке. И Московское охранное отделение не замедлило включиться в общий хор паникующих жандармов (73).
13 ноября 1914 года полковник Байков из Красноярска вновь, уже в категорической форме, предписал ротмистру Железнякову в Енисейске точно проверить, находится ли на месте водворения административно-ссыльный Яков Мовшев (Михайлов) Свердлов или же бежал. А о результатах проверки подробно донести (101). Репутация Свердлова как отъявленного беглеца и непримиримого врага государства наконец-то была оценена государством с должным уважением. Но как только пропал доносчик с объективной информацией, репутация зажила своей собственной жизнью, делая из Свердлова пугало, а из жандармов — форменных дураков.