Пожалуй, единственный из вождей крупного масштаба, только Свердлов не комплексовал по поводу того, что не сумел напророчить революцию. Он по этому поводу высказывался следующим образом: «…нельзя предсказать хода революции… нельзя ее вызвать. Можно только работать на пользу революции. Если работаешь последовательно, если работаешь беззаветно, если эта работа связана с интересами угнетенных масс… то революция приходит, а где, как, в какой момент, по какому поводу, сказать нельзя» (16). Он, как и все, не ожидал судьбоносного перелома истории. Но он оказался к нему готов лучше прочих.
Секретарь и помощник Ленина, партийный лидер, претендовавший после смерти вождя на верховную власть в Советской России, Григорий Зиновьев дал меткую и точную оценку — насколько Свердлов был готов включиться в подготовку нового, уже чисто большевистского, переворота: «Иногда казалось, что как В. И. Ленин явился в Россию после победы Февральской революции с готовыми политическими чертежами всей революции, так Я. М. Свердлов явился из далекой ссылки с готовыми организационными чертежами всей работы партии и с готовым планом распределения основных групп работников по отраслям работы» (202).
Весть о Февральской революции в Монастырское пришла лишь 2 марта. Из Енисейска была получена совершенно невероятная телеграмма, молниеносно разнесшаяся по всему большому селу: «Старая власть уничтожена до Ледовитого океана. Председателем Совета Рабочих и Солдатских депутатов избран В. Н. Яковлев — сопроцессник депутатов Государственной думы. Огромной популярностью пользуется взгляд, что русская революция должна стать сигналом к всемирной революции» (180). Пока ссыльные бегают друг к дружке в гости, обмениваются восторженными комментариями и фонтанируют фантазиями, поют песни и пьют горькую, лишь один человек, не теряя времени, начинает действовать.
Свердлов не вступает в борьбу за туруханский престол. Ему это попросту неинтересно. Покуда товарищи избирают революционным комиссаром края молодого большевика Александра Масленникова, Свердлов выколачивает из старой власти 50 рублей «прогонных» денег, которые полагаются по закону всем отбывшим ссылку. Ему эти деньги пригодятся, чтобы добраться до ревущего Питера — вот где Якову надлежит быть как можно быстрее. Именно там сейчас решается вопрос, кто будет править всей огромной страной.
Якову Свердлову присылают личную телеграмму солдаты 14-го Сибирского стрелкового полка: «Среди борцов и кузнецов великого будущего вы, изгнанники, находящиеся вдали от нас, являетесь активнейшим отрядом, который работал над делом раскрепощения страны. Мы сожалеем, что вы не находитесь среди нас в этот славный исторический момент» (39). Адресат тоже сожалеет, что он сейчас не в Красноярске, и куда больше, чем служивые. Но они отправляют Свердлову деньги — то, что нужно!
Свердлов отправляет одного из мальчишек-учеников к Шае Голощекину. Пусть готовится в дорогу. Теперь это будет не побег, а вполне себе законное путешествие, но оттого — ничуть не менее сложное и опасное. Ведь теперь главную опасность представляли не егеря с кордона Ворогово, а непредсказуемый весенний Енисей.
Весна 1917 года была ранней и теплой. Если в Монастырском задувала пурга и держался крепкий мороз, то в верховьях великой реки уже начинал таять снег. Лишний день промедления мог запереть путешественников в какой-нибудь береговой деревушке до конца ледохода — на два-три месяца. И это в лучшем случае. В худшем — большевистские лидеры попросту бы отправились под лед.
Отъезд был назначен на следующее утро — 3 марта. Яков был экипирован по всем канонам заполярной моды. На нем был олений сакуй — длинная меховая куртка, не стесняющая движения. На ногах были бокари — высокие, до самого паха, сапоги из выделанной лосиной шкуры. Венчала гардероб мохнатая волчья шапка, надежно закрывающая и голову, и шею. Это был уже не тот полураздетый интеллигент, в осеннем пальтишке бедовавший в Максимкином Яру. Сам Нансен бы не смог придраться к добротной зимней одежде Свердлова.
Яков без колебаний и сомнений попрощался с женой. Клавдия и не пыталась его удержать. Она видела, как муж физически страдает взаперти, вдали от центра событий: «Не в первый раз расставались мы с Яковом Михайловичем, но как не похоже было это прощание на все предыдущие! Ведь теперь нас разлучали не жандармы, не в новую ссылку ехал Свердлов. Он уезжал, свободный и счастливый, в сердце России, в гущу борьбы» (2).
Трое саней тронулись по льду. Компанию Свердлову и Голощекину решил составить железнодорожник Бальбатов. Лошади споро несли пассажиров. За неполный день они отмахали 50 верст до станка Костино — места неудачного сватовства Сталина. Свердлов вел себя крайне решительно. Потрясая телеграммой о свержении царской власти, он разоружил стражника Хорева. Отобранные у оторопевшего полицейского винтовку, револьвер и шашку Яков наказал передать в Монастырское комиссару Масленникову. Затем он споро провел митинг. Но оставаться с ночевкой в селе не стал: «Видно было, что Яков Михайлович спешил… Пока он проводил собрание, а затем пил чай, лошади уже были готовы, и он сразу же выехал».
Свердлов с Голощекиным в деревнях меняли лошадей, ямщиков, покупали припасы и без промедления двигали дальше. Спали прямо в санях — благо одежда позволяла, да и теплые меховые пологи надежно укрывали от холода и вьюги. Меньше чем за две недели они сумели добраться до села Анциферово — той самой точки выхода на Енисей из кружного контрабандистского маршрута по таежным речкам. Позади было больше 1200 верст, впереди оставалось всего-то четыреста. Но у компаньонов вышли все деньги.
Голощекин растерялся: «Андрей, мы же с тобой теперь тут застряли. Пока вышлют деньги, пока получим — лето настанет». Яков сделал успокаивающий жест: «Не паникуй раньше времени, Жорж. Я знаю, что делать!» Свердлов прямиком отправился к новоизбранному волостному комиссару. Им был ссыльный аристократ — внук графа Корфа. Ему Свердлов предъявил единственный имевшийся у него документ — телеграмму Исполнительной комиссии Енисейского общественного управления, которая начиналось торжественно: «Ко всем властям и населению свободной России». Далее в документе «говорилось, что Я. М. Свердлов возвращается к общественной деятельности, и содержался призыв оказывать ему всемерное содействие. Подписали удостоверение Н. Полуян и В. Яковлев. Комиссар Корф начертал на этом документе: „Выдано десять (10) рублей“» (180).
От Анциферова Свердлов и Голощекин ехали втрое медленнее. Уже пошла талая вода с верховий, появились полыньи и промоины. Каждый раз приходилось уламывать опытных ямщиков, сулить им приплату. Несколько раз казалось, что никто не согласится на безумный риск, что вот здесь-то и застрянут путешественники. Но пламенная харизма Свердлова делала свое дело.
Они мчались в санях по скованному белому Енисею, по тонкому предательскому льду, не тратя времени на сон и отдых. Та телеграмма от 2 марта, содержавшая известия о внезапном и полном крахе самодержавия, продолжала наполнять его маниакальной энергией и силами. Свердлов повторял вслух: «Нужно торопиться!» — он понимал, что, несмотря на успех, большевики были рассеяны и разобщены, победу предстояло удержать, закрепить и обратить на свое благо.
Евгений Колосов, потомственный политический ссыльный, дворянин и литературовед, вместе с женой Валентиной прошел через царские и сталинские тюрьмы и лагеря. Удивительно, но супруги постоянно встречались в местах лишения свободы. Их даже расстреляли вместе и похоронили в одной могиле
На Енисее начинался ледоход. Лед буквально трещал и проламывался у них за спиной, угрожая утопить революционеров в ледяной воде. Но дьявольская удача не оставила Свердлова и здесь — что называется, «тютелька в тютельку» успели они проскочить до Енисейска. А отсюда на юг был проложен сухопутный тракт. 21 марта Свердлов и Голощекин прибыли в главный город на Енисее, столицу губернии — Красноярск.
Здесь Свердлов с немалым для себя неудовольствием узнал, что Сталин отбыл в Петроград двумя неделями раньше. Иосиф Виссарионович успел побывать на митинге и на нем здорово сцепиться с Каменевым. Лев Борисович тогда наговорил с трибуны совершенно небольшевистских глупостей: «Царя нет, есть теперь временное правительство, к которому депутатам надо обращаться. Он говорил, что, вероятно, нужно избрать царя, и предложил Михаила Романова. Он сказал, что нашему собранию нужно с таким призывом обратиться и депутаты должны послать какую-то телеграмму». В этот момент и проявил себя член ЦК, мирно стоявший где-то сбоку от президиума: «Сталин отозвал Каменева за кулисы и там ему что-то крепко сказал, а присутствующим объяснил вредность позиции Каменева, объяснил, что революцию надо двигать дальше и поднимать ее на высшую ступень» (191).
Свердлов был готов немедленно садиться в поезд и катить в Петроград, но товарищей Андрея и Филиппа, как и обогнавших их Сталина, Каменева и Муранова, местные товарищи потянули на трибуны — начинался пленум Красноярского совета. В тот момент лидирующие позиции в Красноярске занимали эсеры. У социалистов-революционеров в целом по стране было в несколько раз больше активных членов партии, чем у большевиков. А в радикальности и желании взять власть в свои руки они конкурентам ничуть не уступали. Самыми яркими представителями красноярского эсерского бомонда были супруги Колосовы.
Евгений Колосов, сын народовольца, рожденный в ссылке, отстаивал тезис эсеров и Временного правительства о войне до победного конца. На робкие возражения красноярских большевиков, что это даст возможность буржуазии окрепнуть и заполучить лавры победительницы. Эсерский оратор был увереннее и убедительнее оппонентов: «Русская буржуазия щенок по сравнению с германским тигром», — говорил Колосов. Он призывал «нести свободу на своих штыках в деспотические, порабощенные страны». Это-де не будет захват чужой земли, это будет ниспровержение всех тиранов, освобождение всех народов… и так далее, в этом же духе. «Вот во время этой-то речи вдруг раздается густой бас: „Я прошу слова!“ Все обращаются в сторону произнесшего эти слова. В нем мы узнаем товарища Свердлова».