Свердлов, как отец-основатель государственного аппарата, прекрасно осязал необратимую ценность времени. Ему было попросту жаль тратить драгоценные минуты и часы на исполнение пустых формальностей. И он мог себе позволить пренебречь протокольными тонкостями.
Яков Свердлов и Клавдия Новгородцева. 1918 год
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1 Д. 139. Л. 96]
Яков Михайлович поручил подчиненным установить связь с различными учреждениями. Чтобы не тратить время на писание бумаг, писем, мандатов, он на бланке председателя ВЦИК красными чернилами поставил свою подпись: «Я. Свердлов». Эта бумага с одной подписью открывала все двери (236).
Сейчас сложно однозначно сказать, чем он руководствовался, избрав подобный канцелярский аскетизм в качестве своего стиля работы. То ли банальный дефицит квалифицированных кадров и расходных материалов не позволял ему наладить делопроизводство по всем правилам. То ли в Свердлове говорил человек действия, презиравший никчемную бумажную возню. То ли начиная с апреля 1918 года он дорожил каждой минутой, стараясь проводить как можно больше времени в кругу семьи. Может, он предчувствовал, что времени этого оставалось все меньше?
Ведь теперь, когда тяготы гонений оказались позади, между ним и его семьей выросло новое препятствие — власть. Власть, которой Свердлов был обременен и к которой продолжал стремиться. Власть, которой он был обязан полнотой своей нынешней жизни, осуществлением самых несбыточных грез недавнего прошлого и которая предъявляла на него, главного административного работника Советской республики, свои права.
Новгородцева, судя по ее воспоминаниям, именно в Москве наконец-то в полной мере ощутила тихое семейное счастье. Это было уже не Заполярье, где она в любой момент могла лишиться мужа — бесправного ссыльного. Здесь Клавдия Тимофеевна стала полноправной хозяйкой, получившей возможность давать детям самое лучшее, создавать уют домашнего очага, каждый вечер ожидать мужа с работы. А он пользовался каждой возможностью, чтобы повозиться с ребятишками, побыть с ними вместе.
Тем не менее и про первую дочь Яков не забывал. Пишет ей на официальном бланке, вероятно обычного листа под рукой не было, а может и для солидности. Письмо Я. М. Свердлова своей дочери Евгении. 12 июня 1918 года
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 136. Л. 4]
В спальне лежал большой пушистый ковер, и что только они на нем не вытворяли! То Свердлов превращался в коня, становился на четвереньки и бегал по комнате, а ребята сидели на нем верхом, то начиналась «французская борьба» с сыном, по всей квартире неслись воинственные крики и громкий хохот.
Разговаривал он с ними всегда вполне серьезно, никогда не сюсюкал и не подделывался под ребячий разговор. Сыну шел только восьмой год, а дочери — шестой (2).
А сам Яков, возможно того и не ожидая, потихоньку превращался в кругу семьи в копию своего отца — такого же ветхозаветного патриарха. Строгого, но справедливого. Принципиального, но любящего. Как когда-то Моисей Израилевич, Свердлов-младший стремился вырастить из своих детей достойных людей, способных самостоятельно мыслить и отвечать за свои поступки.
Дочь однажды насорила в комнате и не хотела прибрать. Вдруг входит отец.
Отец Якова Михаил Израилевич и мачеха Мария Александровна Свердловы с детьми: Германом (слева) и Александром. К сожалению, до почтенного возраста уважаемого деда Якову дожить не удалось. Не позднее 1921 года
[РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 139. Л. 108]
Узнав, что произошло, он нисколько не рассердился, а просто удивился: «Не понимаю, как человек может не прибрать за собой. Я бы такого человека не стал уважать».
Мигом все было убрано: ведь Верочке очень хотелось, чтобы папа ее уважал (237).
Свердлов любил порядок. Как мы помним, пристрастие к чистоте, вероятно, могло рассорить его со Сталиным. Свердлов всегда был предельно аккуратен — и в делах домашних, и в делах государственных. Теперь, когда самое сложное в революционной борьбе осталось позади, ему нужно было навести порядок в создаваемом им механизме государственной власти.
Глава 43. Отец первой Конституции
Весной 1918 года Москва была чем угодно, но не главным городом огромной страны. Древняя столица еще не осознала, что вернула себе вожделенный статус. Город продолжал пребывать в суетливой полудреме, метко описанной великим русским писателем Иваном Буниным: «23 марта. Вся Лубянская площадь блестит на солнце. Жидкая грязь брызжет из-под колес… У солдат и рабочих, то и дело грохочущих на грузовиках, морды торжествующие» (238).
Бунин не принял революцию, и эта его неприязнь сквозит в строках дневника. Но чумазость новой столицы была объективной реальностью. Москва, как и вся страна, была неухоженной, требующей обновления. Ставленник Свердлова, кремлевский комендант Мальков в своих мемуарах подтверждал слова классика: «На улицах была несусветная грязь. Весна стояла в 1918 году ранняя. Уже в конце марта было по-апрельски тепло, и по улицам Кремля разливались настоящие озера талой воды, побуревшей от грязи и мусора. На обширном плацу, раскинувшемся между колокольней Ивана Великого и Спасскими воротами, образовалось такое болото, что не проберешься ни пешком, ни вплавь…» (235)
Главные действующие лица в тот период разделяли все трудности, переживаемые страной и народом. Люди, пришедшие к власти под лозунгами социальной справедливости, в тот момент искренне верили в отстаиваемые ими принципы. Такие приметы эпохи развитого социализма, как спецснабжение сотрудников партийного аппарата, номенклатурные привилегии, были немыслимы в стане идейных революционеров.
Клавдия Новгородцева, описывая обустройство вопросов питания высших руководителей страны, считала, что в туруханской ссылке они с Яковом питались лучше, чем в Кремле. Во всяком случае, там в Сибири все были всегда сыты, а вот в Кремле не всегда… C переездом правительства в Москву столовую перевели в Кремль. Из этой же столовой получал жидкий суп да пшенную кашу и Владимир Ильич (2).
Впрочем, по меркам того времени, у Ленина и Свердлова был еще относительно налаженный быт. Другие руководители не могли похвастать даже тем, что получают хотя бы такой сверхаскетический паек: «Феликс Эдмундович согнулся над бумагами. На столе стакан, до половины наполненный какой-то мутно-серой жидкостью. Небольшой кусочек черного хлеба. В комнате холод. Часть кабинета отгорожена ширмой…
…Мы просидели у Дзержинского около часа и ушли. Свердлов был сосредоточен, задумчив. Некоторое время шли молча.
— Плохо живет Феликс, — заговорил наконец Яков Михайлович, — сгорит. Не спит по-человечески, питается отвратительно. Нельзя так дальше» (2).
Яков Свердлов, по мере своих возможностей и сил, старался обеспечить хоть сколько-нибудь сносные бытовые условия для своих ближайших соратников. И одновременно он приступил к разработке основного закона нового государства — первой советской конституции. 30 марта ЦК РКП(б) поручил ВЦИК заняться разработкой конституции: «Я. М. Свердлов, со свойственной ему энергией, взялся за выполнение поручения ЦК. Уже через день, 1 апреля 1918 г., он выступил на заседании ВЦИК с докладом о создании комиссии для разработки Конституции Советской Республики» (239).
Речь Свердлова была лишена малейшего пафоса. В своем выступлении он констатировал сложившуюся политическую обстановку и поставил перед сотрудниками задачу: «Первый период нашей советской жизни можно считать более или менее законченным. Мы перенеслись в новый период, в фазу строительства, что и толкает нас к выработке более подробной конституции Советской республики» (216).
До ближайшего съезда оставалось всего три месяца. Работа предстояла авральная. На заседании ВЦИК была образована комиссия для разработки конституции Советской республики. В нее вошли большевики Михаил Покровский, Иосиф Сталин, Яков Свердлов, левые эсеры Дмитрий Магеровский и Григорий Шрейдер, а также прочие товарищи. Свердлов позаботился, чтобы законотворцы работали в настолько комфортных условиях, насколько они вообще были возможны в Москве 1918 года. И на разработчиков конституции забота Якова Михайловича произвела неизгладимое впечатление: «Трудно забыть участникам первой конституционной комиссии светлые номера в угловой части бывшего „Метрополя“, где Яков Михайлович собирал нас для общей работы» (240).
«Свердлов: В председатели намечены 2 кандидата т.т. Свердлов и Покровский. Покровский снимает свою кандидатуру. Итак, остался один кандидат тов. Свердлов. Возражений не встречается» (241)
При разработке основного закона Свердлов не забывал о своей стратегической игре за власть. Председатель ВЦИК стремился подчинить себе Совнарком: «Нам сейчас необходимо построить таким образом, чтобы превратить комиссариаты в Отделы ЦИК» (242).
Правда, формулировки «отделы ЦИК» не нашли поддержки комиссии. Однако Свердлов продолжил отстаивать свою позицию, и в результате СНК все же не остался верховной властью страны в финальной редакции конституции.
«Разношерстность» идей, взглядов и мнений членов конституционной комиссии вносили немалую долю деструктивности в ее работу. «Одни приносили в заседание Комиссии священные книги буржуазной науки… Другие думали создать в виде Советов федерацию трудовых синдикатов, нечто вроде анархического союза профессиональных объединений. Третьи готовы были с первых дней превратить федерацию Советов в союз бесчисленных российских наций. Четвертые стремились перешагнуть эпоху и сразу же приблизиться к преддверию коммунистического общества» (240).
По этой причине за неделю до съезда Советов проект конституции не был готов. Другой бы руководитель признал свое поражение. Но Свердлов даже в такой ситуации сумел найти приемлемый компромисс: «Сегодня у нас в ЦК партии, отдельные товарищи, в том числе т. Ленин, полагали, что нужно этот вопрос снять с порядка дня в виду того, что конституция в целом не готова. Но мне удалось настоять на том, что отдельные части этой конституции, в частности часть о советах в организационном отношении может быть принята теперь» (243).