Яков Блюмкин — террорист, мистик и наемный убийца № 1 своего времени
Как мы уже упоминали ранее, партия левых эсеров делала упор на крестьянство. Одним из аспектов оппозиционных настроений был факт большевистской заботы о пролетариате в ущерб деревне. И в этих обстоятельствах возникал парадокс: левоэсеровская фракция решительно наступала в отношении неприемлемости Брестского мира, позабыв о том, что крестьянину нет дела до войны. По всей вероятности, электорат уже не столь сильно заботил оппозиционную фракцию, когда речь заходила об их амбициозных устремлениях.
Елизавета Драбкина описывала в мемуарах, какую игру вели левые эсеры в действительности. Шоу, устроенное в зале съезда, было лишь прелюдией и некоей публичной легализацией последующего акта: «Тем временем левые эсеры подготовили удар, при помощи которого они задумали поставить революцию перед свершившимся фактом и против воли народа втравить страну в войну с Германией. Этим ударом было убийство Мирбаха» (246).
Покушение было тщательно спланировано заранее. После выступления Камкова и Спиридоновой посол прожил лишь несколько часов: «Двое левых эсеров, Блюмкин и Андреев, появились в три часа в посольстве Германии. Как только Мирбах появился в комнате, он был убит Блюмкиным выстрелом из револьвера. Преступники выскочили через окно, взорвав при бегстве две бомбы» (230).
Фигура Блюмкина заслуживает отдельного повествования. Этот человек проявил себя как отменный диверсант и ярый революционер. Был приговорен к расстрелу за убийство Мирбаха, но не расстрелян. Сдал своих товарищей по партии коммунистам и стал агентом Дзержинского. Тогда к смерти его приговорили уже эсеры, но и этому вердикту не суждено было осуществиться.
Блюмкин стал одним из отцов-основателей советской разведки. Владел арабским, китайским, турецким и монгольским языками. Участвовал в персидской революции, в диверсиях на Украине и в Китае, в революционном движении в Сибири и Поволжье на стороне большевиков. Впоследствии Блюмкин стал героем многих исторических и оккультных книг. Несметное число ранений и покушений на его жизнь оказывались тщетными, будто смерть не желала не спешила забирать столь выдающегося авантюриста. Лишь сталинская пуля настигла его в казематах НКВД в далеком 1929 году.
Существует версия, что Яков Блюмкин был перевербован большевиками и действовал в их интересах. Якобы одним убийством Мирбаха они хотели подстрелить сразу двух зайцев: устранить неудобного посла и избавиться от оппозиции на съезде. Сторонников этой версии в настоящее время немало.
По другой же версии, классической, перед убийством Мирбаха Блюмкина инструктировала лично Спиридонова, желавшая стопроцентной гарантии выполнения миссии.
Итак, Блюмкин проник в посольство по документу, подписанному Дзержинским. Председатель ВЧК (которая на тот момент еще не была грозной спецслужбой, а лишь следственным органом) прибыл на место преступления, где ему вручили портфель с документами, который боевики бросили в посольстве. Вручили ему и пропуск с его же подписью. Сам Феликс Эдмундович утверждал, что доказательств причастности эсеров к убийству фон Мирбаха было много и что они были очевидными: «Прибыв на место преступления и увидев подложные документы Чрезвычайной комиссии, я сейчас же догадался, что это могло быть делом рук эсеровцев» (253).
Однако современные исследователи констатируют, что на самом деле доказательств слов Дзержинского, равно как и любой реальной причастности левых эсеров к убийству германского посла, в открытом доступе не существует: «Впоследствии говорилось, будто Блюмкин подделал подпись начальника. Так ли это, проверить невозможно, ибо глава ВЧК, прибыв в посольство, сразу изъял документы „в интересах следствия“, и с тех пор их никто не видел» (254).
Не возьмемся утверждать, но просто напомним о том, что на тот момент именно Свердлов руководил агентурной работой в новой столице. Как свидетельствовала Клавдия Новгородцева, «с Яковом Михайловичем Феликса Эдмундовича связывала большая, горячая дружба» (2). Так что на прикрытие со стороны следственных органов Свердлов мог вполне рассчитывать. Свои же кровожадные намерения левые эсеры обнаружили еще до начала съезда — вспомнить хотя бы эпизод с обезвреженной бомбой.
Активный политический игрок, неплохой шахматист, Яков Михайлович мог в сложившейся конфигурации сделать и самостоятельный ход, инспирировав убийство фон Мирбаха. Тем более что именно он и его друг Дзержинский стали основными выгодоприобретателями в данном кризисе — как покажет дальнейшее развитие событий.
Глава 45. Заговор левых эсеров
Даже если отложить в сторону версию о деятельном участии председателя ВЦИК в самом громком политическом убийстве лета 1918 года, Свердлов не был бы самим собой, не увидь он в этом трагическом событии новых крайне важных политических возможностей. Убийство фон Мирбаха должно было поставить точку в набившем оскомину вопросе присутствия эсеров в советском правительстве.
Но формально участие социалистов-революционеров в ликвидации германского посла доказано не было. Ход развития событий нужно было подтолкнуть. И повод дали все те же действующие лица — Блюмкин и Дзержинский.
Убийца благополучно скрылся с места преступления. Но где его искать? В тот момент Блюмкин состоял на службе в отряде ЧК под началом эсера Попова. Классическая версия советской историографии описывает следующее развитие событий: «В шестом часу Ленин и Свердлов появляются в посольстве, чтобы принести немецкой стороне соболезнования от имени советского правительства. Выслушав сообщение Дзержинского, Ленин предлагает послать в штаб Попова вооруженный отряд» (255).
Между тем сам Феликс Эдмундович в своих воспоминаниях утверждал, что ситуацией руководил Свердлов. Яков Михайлович убедил Владимира Ильича, что нужно действовать тоньше. Для разведывательной миссии хватит одного безоружного Дзержинского: «Свердлов был также уверен, что личная моя поездка к отряду Попова даст возможность установить не только местопребывание убийцы, но выяснить, насколько это убийство не личный акт эсеровца, а заговор всей партии» (253). Свердлов предстает поистине настоящим провидцем… или же человеком, точно знающим, какого результата он добивается.
Дзержинский прибыл в отряд Попова. Он обнаружил там представительный слет верхушки эсеров и… был арестован: «Меня окружили со всех сторон. Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня» (253). Собственно, именно в этот момент социалисты-революционеры перешли рубикон и бросили открытый вызов своим бывшим союзникам. Возможно, что и не Свердлов был дирижером июльского кризиса, но арест Дзержинского был именно тем результатом, которого Яков Михайлович стремился достигнуть.
Убийство фон Мирбаха, арест Дзержинского — руководство левых эсеров было отнюдь не новичками в борьбе за власть. Они осознавали, что вольно или невольно точка невозврата пройдена. А потому эти события стали сигналом к восстанию левых эсеров. Попытка перехватить власть и обезопасить себя от большевиков сводилась к перевербовке вооруженных отрядов. Вот как те события описывали сами мятежники: «В наиболее надежные совнаркомовские части — латышские полки — отправлены были воззвания ЦК ПЛСР латышским стрелкам — письменное заявление полковых комитетов…
…В расположенные неподалеку Покровские казармы отправились для агитации Черепанов и Фишман…
…Небольшой отряд без сопротивления занял телеграф. Прошьян, под охраной нескольких десятков матросов, арестовал находившихся там комиссаров-большевиков и отправил составленные ЦК партии телеграммы: „Всякие депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова задерживать, признавая их вредными для советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых социалистов-революционеров в частности“» (256).
Узник левых эсеров, беспомощный в тот момент председатель ВЧК Дзержинский, констатировал, что на стороне мятежников были готовы выступить наиболее боеспособные части. Складывалась возможность опрокинуть не устоявшуюся еще власть большевиков одним решительным ударом: «Черепанов и Саблин с триумфом сказали: Муравьев идет к нам в Москву, латыши 1-го стрелкового полка с нами; с нами Покровские казармы, с нами весь отряд Венглинского, с нами авиационные части; Замоскворечье все за нами. Все рабочие и красноармейцы Москвы идут с нами» (253).
В это время делегаты V съезда Советов находились в недоумении. Президиум был почти пуст. Заседание не начиналось. Константин Паустовский, обсуждавший с десятком коллег-репортеров затянувшуюся паузу, вдруг увидел внезапное оживление в толпе: «Стуча каблуками, к рампе подбежала женщина в черном платье. Алая гвоздика была приколота к ее корсажу.
Женщина сжимала в руке маленький стальной браунинг. Она высоко подняла его над головой, застучала каблуками и пронзительно закричала:
— Да здравствует восстание!
Зал ответил ей таким же криком:
— Да здравствует восстание!
Женщина эта была известная эсерка Маруся Спиридонова» (250).
Казалось бы, большевики потерпели публичный и безоговорочный крах. Власть выбили из их рук более дерзкие и удачливые конкуренты. Вот он, один из лидеров коммунистов, «черный дьявол» Яков Свердлов собственной персоной — беззащитный и растерянный. Куда ему деваться, кроме как капитулировать? И только его секретарь, Елизавета Драбкина, знала о том, что Яков Михайлович и не помышлял сдаваться в этот момент: «Моей обязанностью было принимать срочные пакеты, которые могли быть доставлены, и передавать их в президиум.
В одних сообщалось о подробностях убийства Мирбаха; в других — об аресте Дзержинского; в третьих — донесения о сосредоточении частей Красной Армии.
Яков Михайлович сунул мне записочку, чтобы я передавала пакеты только ему, и притом понезаметнее. Он читал их уголком глаза.
Члены президиума — большевики то наклонялись к Свердлову, то переговаривались между собой. Иногда один из них вставал, отходил в глубину сцены, потом возвращался» (246).