Интернет моих голеньких девчонок?! Чтобы мне было тяжелей защищаться и чтоб мне пришили две развратные статьи! И уже наверняка посадили!
– Они – это кто? – очень спокойно спросил Полуянов. Когда Воскресенский стал маячить слишком близко перед ним, о том, чтобы пытаться втихаря развязать путы, не могло быть и речи.
– Неужели ты до сих пор не понял?! Они – это те, кто хотел отобрать у меня особняк на Ордынке! В первую очередь – Ойленбург. Змея! Змея подколодная! Одной рукой он давал киношколе деньги, а другой – копал под меня!.. Он предлагал мне отступного, пытался договориться по-хорошему – не вышло. И поэтому он решил выжить меня из особняка по-плохому!..
Слава богу. Воскресенский отодвинулся от дивана, крутанулся на каблуках, бросил пару поленьев в камин и снова отошел – винтовка под мышкой – к окну.
Дима хоть и опасался новой вспышки гнева похитителя, однако все-таки спросил:
– И за это ты сейчас решил похитить молодую жену Ойленбурга?
– А-а, так ты хорошо осведомлен! – осклабился маньяк. – Уж не работаешь ли ты, Полуянов, заодно и на милицию? Или на ФСБ?
– Нет, – покачал головой тот, – я работаю только на самого себя. И еще – на Надю… А тебе не кажется, – спросил он безропотно, пытаясь поймать взглядом пустые глаза Воскресенского, – что ты наказываешь нас несоответственно нашей вине?
– То есть? – уставился в глаза Полуянову похититель.
Дима выдержал этот взгляд и спокойно пояснил:
– За мою неудачную статью ты караешь мою девушку, которая к этому делу совершенно никакого отношения не имеет.
– Вы – поломали мне жизнь, – с едва сдерживаемой яростью проговорил Воскресенский. – Ты, Полуянов. И еще Роман Бахарев, и Макс Ойленбург. То, что виноваты вы трое, я выяснил точно. И вы мне отдадите око за око. Теперь я сломаю жизнь – вам. И вы, трое, до самого конца жизни будете оплакивать своих близких. Тех, кого вы любили больше всех. И кто принял (или примет) мученическую смерть по вашей вине.
– Я – да. Я буду оплакивать. И поминать тебя, – уверенно сказал Полуянов. – Если с Надей, конечно, что-то случится. Потому что понимаю, что я виноват перед тобой. И я – уже испытываю угрызения совести. Но я не уверен: понял ли (или поймет) тот же чиновник Бахарев, за что его наказали. Наказали – жуткой смертью его дочери. Ведь она умерла, правда? Я думаю, что у товарища Бахарева в биографии – десятки случаев, похожих на твой, Воскресенский. Он чиновник – значит, вся его жизнь состояла из подкупа, интриг и подстав. И он никогда не поймет: кто и за что его покарал.
И будет считать себя невинной жертвой. А тебя – жестоким и безжалостным убийцей.
– Ничего, – ухмыльнулся вчерашний зэк, – я постараюсь ему объяснить.
– Поверь мне, – покаянно сказал Полуянов, – я уже пострадал достаточно. А Надя тут вообще ни при чем. Отпусти ее. А если все-таки хочешь кого-то наказать – накажи меня.
– Отпускать – ее? – раздумчиво произнес Воскресенский и сморщил недовольную гримасу. – И мучить – тебя?.. Совсем неинтересно.
– Неинтересно! Зато – справедливо.
Кровь из разбитой брови перестала течь и начала засыхать у Димы на лице, вызывая нестерпимый зуд. Очень хотелось почесаться, но руки по-прежнему были связаны за спиной. Правда, Дима чувствовал: один хороший рывок, и путы могут разойтись. Могут. А могут – и не разойтись. Но в любом случае надо было решаться действовать.
– Хорошо, – сказал после раздумья похититель. – Раз ты явился сюда, я предлагаю тебе выбор. Твоя девчонка скоро проснется. И я могу поступить согласно своему плану. Я могу убить ее – только ты увидишь не видеозапись казни. Ты увидишь ее – в реальности.
«Он с таким вкусом говорит об убийствах. Он стал настоящим садистом. Почуял запах крови», – промелькнуло у Димы.
– Есть и другой вариант, – продолжал самозабвенно токовать Воскресенский. – Я могу убить тебя. У нее на глазах. А она – будет все видеть. Что ты выбираешь?
– А других вариантов нет? – спросил Дима. Он тянул время, мысленно готовясь броситься на маньяка. «Только бы удалось развязать руки», – думал он, шевеля за спиной пальцами, напрягая и расслабляя предплечья.
– А ты что хотел еще – шоколадку? – грубо засмеялся Воскресенский. – Вафлю в зефире?
– Раз других вариантов нет, – раздельно проговорил Полуянов, – я выбираю второй. Можешь убивать меня.
– Ах, ах, – усмехнулся садист, – какое трогательное самопожертвование! Будем надеяться, что твоя девчонка его оценит.
Он отошел от одного окна и приблизился к другому. Оказался рядом с лежащей на полу Надей. Ткнул ее под ребра дулом винтовки. Надежда во сне застонала.
Похититель склонился над ней, переложил оружие в левую руку, а правой с размаху дважды ударил девушку по щекам.
«Вот он – самый удобный момент, – промелькнуло у Полуянова. – Он не держит меня на мушке, я скрыт от него спинкой дивана… Ну, давай, действуй!..»
И в этот момент раздался звук, которого ждал Дима все это время. Ждал и боялся.
В наружном кармане его куртки пропищал сотовый телефон – сигнализируя, что у него на исходе батарейки.
Мороз сыграл с мобильником злую шутку.
Мороз – и то, что последние двадцать пять минут телефон работал в режиме разговора.
Перед тем как похититель заставил Диму поднять руки, тот нажал кнопку повтора последнего соединения.
Савельева звонок с Диминого телефона разбудил. Он уснул в своем кабинете прямо за столом.
Последующие пять секунд ему потребовались, чтобы уяснить, кто звонит и что происходит на противоположном конце соединения.
Затем майор позвонил оператору связи и с помощью сотовой компании определил точное расположение места, откуда поступил звонок.
Потом он связался с областным управлением внутренних дел и доложил о совершающемся в данный момент преступлении.
Затем опер выскочил во двор, завел свои собственные «Жигули» и помчался в сторону области. Несмотря на то, что он уже привел в действие милицейскую машину, и служба не требовала его дальнейшего участия в деле, и лично от майора Савельева теперь мало что зависело, он все-таки сам хотел оказаться там, где неугомонный Полуянов вел беседу с маньяком.
…Когда первая машина патрульно-постовой службы прибыла из города Королева на место преступления по адресу: поселок Оболдино, улица Главная, дом 4А, – в особняке уже началась стрельба.
После пощечин Воскресенского Надя медленно, словно пьяная, села на полу. Потом открыла глаза. Затем, машинально поправляя прическу, встала на ноги. И тут ей показалось, что ока спит и видит продолжение сна. Потому что в пяти метрах от нее, за диваном, у камина, стоял Полуянов собственной персоной. Голова все еще кружилась от наркотика, который вколол ей маньяк, но Надя улыбнулась и прошептала: «Дима!» – так и не поняв доподлинно, явь это или сон.
И еще она видела, как маньяк стоит перед ее другом в угрожающей позе. В руках у него винтовка – а Дима почему-то держит руки за спиной. И тут маньяк зачем-то полез к Полуянову в боковой карман куртки. Он молчал, но по его позе Надежда догадалась, что похититель разъярен. Потом все было, как в замедленной съемке.
Он вытаскивает у Димы из куртки что-то маленькое – кажется, сотовый телефон, – смотрит на дисплей, а затем рычит что-то матерное и изо всех сил швыряет аппарат в стену. Телефончик, ударившись о мраморную облицовку камина, рассыпается на множество пластмассовых частей.
И тут – не успевает Надя ничего сообразить, голова у нее после наркотика совсем дурная – похититель направляет ствол винтовки в ее сторону. А Дима бросается вперед, на похитителя – руки у него до сих пор зачем-то спрятаны за спиной, – и толкает его всем телом.
Раздается выстрел. Пуля ударяет в стену где-то совсем рядом с Надеждой. В ее щеку впивается что-то острое – в первый момент она не соображает что, – а потом понимает, видимо, ее задел осколок кирпича или штукатурки, отлетевший от стены.
Дима что-то кричит ей. Смысл не сразу доходит до Нади, а затем она соображает, что он командует ей: «Ложись!» – и она поспешно падает на пол, закрывая голову руками, как это обычно делают люди при бомбежке в военных фильмах.
Последнее, что Надежда успевает увидеть: маньяк переводит дуло своего ружья в сторону Димы, а тот в длинном прыжке отскакивает за диван и рушится на пол, пытаясь скрыться от обстрела.
Звучит еще один выстрел, но куда попадает пуля, Надя не видит.
Падая на бок, Дима изо всех сил дергает руками, пытаясь освободиться от уз. И когда завалился на пол, он понял, что ему это удалось. Его руки свободны!
В этот момент раздался выстрел. Преступник выстрелил в него. Однако пуля прошила спинку дивана, изменила свое направление и застряла в полу рядом с головой журналиста.
Воскресенский больше не стреляет. Он подскакивает к разбитому окну, к лежащей Наде. Упирает ствол винтовки ей в затылок. Хрипит, обращаясь к журналисту:
– Все-таки будет по-моему! Она умрет на твоих глазах!
Рукой, затекшей после вынужденной неподвижности, Полуянов залезает во внутренний карман куртки. Вытаскивает пистолет. И – стреляет в Воскресенского.
Рука Димы не слушается, дрожит. Поэтому пуля попадает преступнику не в голову, как целил журналист, а в левое плечо.
Маньяк жив, и почти детское удивление проступает на его лице.
Мгновенная слабость охватывает Полуянова. Ведь дуло винтовки направлено в затылок Наде. Воскресенскому остается лишь нажать курок – и все, Нади не станет. А виноват в этом будет он, Дима.
Однако преступник решает первым делом расправиться с главной угрозой. Он отводит винтовку от Нади, вскидывает ее и стреляет в журналиста. Дима чувствует, как по его левому плечу с силой ударяет что-то.
И тогда он трижды стреляет в сторону Воскресенского. Он не видит, куда попадают пули из его «Макарова», но убийца падает на пол. Оружие вываливается из его рук.
Дима вскакивает и бросается к Наде.