Полина сидела на скамейке возле входа в приемное отделение, впитывала солнечные лучи своей белой физиономией и пила кофеек. Инга присела рядом и как бы между прочим сказала, чтобы девушка была осторожнее с профессором Волчеткиным. Мол, у него сложные обстоятельства, больная жена и очень непростая мама. Не стоит ему слепо доверять.
Это были вполне доброжелательные слова, просто опытная женщина хочет предостеречь молодую коллегу, уберечь от опрометчивых поступков.
А Полина сказала:
– Инга Валерьевна! Если мне когда-нибудь понадобится ваш совет, я обязательно спрошу.
И окатила Ингу таким взглядом, что ее до сих пор мороз по коже пробирал.
В нем было все: и презрение к неудачливой сопернице, и превосходство красоты и молодости, и торжество над ее бессилием.
Кто знает, как далеко зашло у них с Русланом? Может, он рассказал ей о тягомотной связи, которую ему неловко оборвать… А если Полина вдруг ничего не знает, все равно прекрасно уловила суть. Женщину может обмануть мужчина, но не другая женщина.
Грегори все равно поедет к дедушке, у него тренировка, и как убить одинокий вечер? Снова бегать? Но она и так в последнее время тренируется, как сумасшедшая. Мышцы просто стальные! Пора прекращать эти побегушки, от себя не убежишь.
С полдороги она вернулась в хирургическую ординаторскую и поменяла себе дежурство. Будет не одна, а среди коллег. Тем более Побегалов тоже на смене, она будет поить его чаем и слушать разные истории, которые он мастер рассказывать. Кажется, этот высокий рыжий зануда – ее единственный друг. Хоть в последнее время рыжие люди не особенно нравились Инге, она чувствовала, что на доцента всегда можно положиться.
Инга едва не забыла один непреложный закон: когда меняешься сменами, сумасшедшее дежурство будет и у тебя, и у того, с кем поменялся. Вообще, странная штука медицина, вроде точная наука, стоящая на сугубо материалистических событиях, но приметы и суеверия здесь работают вернее, чем законы природы. И чем дольше работает доктор, тем больше в этом убеждается.
Давно пора издать методичку: сверхъестественное в практике врача.
Например, закон парных случаев. Если поступает пациент с каким-нибудь очень редким состоянием, будьте уверены, что через короткое время будет еще один такой же случай, а потом снова на много лет затишье.
Или вот с дежурствами. Как заступила в шестнадцать, так и не вылезала из приемного покоя. Инга была старшей в бригаде, в ее обязанности входило осмотреть всех пациентов и определить стратегию лечения. Кого в операционную, кого в палату, кого домой.
Где-то до девяти вечера потоком шла обычная рутина, а потом поступил молодой человек с необычной клиникой. Единственное, что пришло Инге в голову, – это спонтанный разрыв селезенки. А скорее всего, не спонтанный – многие, обращаясь, скрывают факт травмы. Ну, это их личное дело, главное, что необходима экстренная операция.
Инга вздохнула. Бригада у нее сегодня была слабая. Аппендициты и грыжи еще могли осилить, если без особенностей, а на лапаротомию придется идти самой.
Сделав ревизию, она похолодела. У пациента обнаружилась большая опухоль с распадом и кровотечением. Располагалась она так, что удалить было проблематично. Связь с нижней полой веной, а насколько плотная, не определишь, пока не начнешь мобилизацию. То ли просто тесно связана – тогда есть шанс отскочить, а если прорастает стенку сосуда – тогда беда. Начнется такое кровотечение, что они потеряют больного на столе за десять минут. С другой стороны, так оставлять тоже нельзя. Опухоль кровоточит, и любой гемостаз в ней будет ненадежным. Допустим, она прошьет проблемный участок, напихает гомеопатических губок, но уходить так – значит оставить человека с бомбой в животе. Или снова закровит, или нагноится, и тогда уж так рванет, что будьте-нате. Не говоря уже о том, что опухоль, скорее всего, злокачественная.
По хорошему, надо делать большую операцию, но у Инги нет достаточной квалификации, чтобы вступать в конфликт с нижней полой веной. И ни у кого в бригаде тоже. Нужно вызывать.
– Позвоните Волчеткину, – сказала она анестезиологу, – обрисуйте ситуацию, пусть едет помогать. Ему тут минут пятнадцать от силы.
Тот вышел в коридор, но через минуту вернулся.
– Сказал, никак.
– Что? – Инга не поверила своим ушам. Обычно Руслан подхватывался, когда его вызывали. А к ней сейчас прийти на помощь почему-то не может. Что ли думает, она его специально заманивает для выяснения отношений или любовных утех? И чем он, интересно, занят? Уж не свиданием ли с Полиной Андреевной? Нет, это паранойя!
– У него какие-то проблемы дома.
Ладно, делать-то что? Кто у них еще такого же уровня? Спасский? Но он недавно перенес инфаркт и не может работать, как раньше. Нет, если она ему позвонит, он немедленно примчится и прооперирует в лучшем виде. И потом окажется в реанимации на соседней койке с пациентом.
Есть еще Мила, но она в отпуске, улетела в какие-то теплые края по приглашению зятя-олигарха.
А остальные ребята… Их имеет смысл вызывать только для того, чтобы разделить ответственность за смерть пациента на операционном столе. Только для отчетности.
Инга осторожно убрала тампон, которым прижимала кровоточащий участок. Нет, чуда не случилось, все еще сочится, хотя не так интенсивно.
«Да чего я парюсь? – вдруг зло подумала она, – моя задача как дежурного хирурга устранить непосредственную угрозу жизни. Вот и все. Сейчас кетгутом прошью, дренажи поставлю, а дальше – хоть трава не расти. Не моя проблема. Ну, нагноится у него все, ну, метастазы полезут. Судьба такая. Почему я должна из-под себя выпрыгивать, всех спасать, когда ради меня никто никогда и пальцем не шевельнул».
Но Инга медлила. Приказала анестезиологу позвонить в приемной покой, доложить, что у них тут неясная ситуация, ответственный хирург занят, операционная занята, так что пусть или в бюро госпитализации звонят, чтобы им пока не везли хирургических пациентов, или будут готовы вторую операционную развернуть.
Может, все-таки Спасского вызвать? Или самой попробовать? Вдруг отскочит? Взять заранее на «держалки», протез приготовить? Авантюра…
В попытке спасти она запросто убьет человека.
Инга вздохнула и подумала, какого черта она поменялась сменами. Сидела бы сейчас дома, оплакивала бы спокойненько свою женскую судьбу…
– Что, с ветром худо и в трюме течи? – вдруг услышала она, и сердце екнуло. В дверях операционной стоял Виктор Викторович Стрельников, бывший любовник, бывший завкафедрой, а ныне – ректор.
Не самое подходящее место и время выбрала судьба, чтобы столкнуть их снова.
Надеясь, что голос звучит сухо и деловито, Инга обрисовала ситуацию.
– Ну, я моюсь.
– Как это? – вдруг воскликнула операционная сестра. – Вы же ректор!
– Так и что ж теперь? Не оперировать? – засмеялся Стрельников. – Пусть мне только санитарочка покажет, где у вас чего. Гусечка, прижми пока тампоном, я через минуту буду. А вы готовьте сосудистые инструменты мне под руку, и протез пусть лежит поблизости.
– Дерзкий костюмчик, – Стрельников вошел в операционную, держа обработанные руки на отлете. Все захихикали. Роба, которую впопыхах нашла санитарка, была мала корпулентному Виктору Викторовичу на несколько размеров. Штаны обтягивали бедра, как балетные трико, а рубаха открывала небольшую полоску голого живота.
Его появление разрядило обстановку, ушла тревога и безысходность, и, хоть все понимали, что предстоит трудная, долгая и рискованная работа, растерянность сменилась деловым настроем.
– Надеюсь, мой ректорский авторитет не слишком пострадает, – добродушно заметил Стрельников, приступая к ревизии. – Был такой профессор Колесников, замечательный хирург. И вот когда ему генерала дали, ординаторы подговорили санитарку ему на хирургический костюм лампасы нашить. Мол, теперь без этого никак. Что ж, Гусечка, ты права. Надо удалять это все, хоть риск большой. С кровью что? Кто ответственный, пусть доложит.
– А вы знакомы с Ингой Валерьевной? – не утерпела медсестра.
– О, Инга Валерьевна – моя лучшая ученица. Самая лучшая. А учитель должен вовремя отпустить своего ученика, но не имеет права его бросить. Ладно, погнали выделять. Все равно другого выхода нет.
Она и забыла, как хорошо им работалось вместе! Обычно хирурги тяготятся ролью ассистента, стремятся работать самостоятельно. Инга – нет. Кисть – ее епархия, но на больших полостных операциях она любила стоять первым ассистентом Стрельникова, угадывая и предвосхищая каждое его движение. Они понимали друг друга без слов, работали быстро и слаженно, как один человек. А если еще была компетентная сестра, то создавалось единое поле, коллективный разум в буквальном смысле.
Кажется, это как ездить на велосипеде, – не разучишься. Прошло много лет, а они все так же чувствуют друг друга.
За час, пока они выделяли опухоль, не было произнесено ни слова. Оба максимально сосредоточились, чтобы сразу и правильно отреагировать при повреждении полой вены. Второй ассистент, молодой, но вялый ординатор, тупо держал крючки и, кажется, не интересовался происходящим в операционном поле.
Наконец, опухоль оказалась в тазу.
– Фууу! – Виктор Викторович шумно вздохнул. – Честно говоря, я думал, будет хуже. Но литра полтора мы потеряли. Надо восполнить.
– Та не вопрос! – нараспев пробасил дородный травматолог по кличке Натуралист. – Три пакета красного и четыре белого взял.
Кажется, его совершенно не смущало, что он разговаривает с ректором. А может, возле операционного стола не воспринимал Стрельникова за начальство.
– Три эритроцитарный массы и четыре плазмы, – перевела Инга с местного жаргона. Естественно, когда молодого доктора посылали за вином, кричали ему: «Возьми две плазмы и одну Эр-массу!».
– Та довольно ли будет? А то еще возьму… Тряхну стариной. Помните, Виктор Викторович, в интернатуре? Сдал на допуск к переливанию крови, такой крутанский, черт! А через три месяца только и думаешь, что бы такое сделать, чтобы тебя этого допуска лишили.