Это паранойя, думала она потом, крепко обняв спящего Алексея и стараясь дышать с ним в такт. Или, хуже того, стереотипы. Чертов Стрельников до сих пор сидит в ее крови!
А она еще, одурманенная влюбленностью, хотела ему все простить. Говорят, это свойство сильного – прощать, и она всегда прощала. В сущности, она и не обижалась особенно на людей, даже на Таньку Сорокоумову. Жить без мозгов тяжело и без ее мести. Когда она планировала операцию возмездия, то спросила себя, кому еще хочет насолить, ответить злом на зло. И нашелся только один человек, доцент по гигиене. Она пришла на экзамен больная, с высокой температурой, но отвечала правильно, только замешкалась в материале, который он давал на своей дурацкой лекции. Рядом сидела преподавательница, которая хорошо к Северине относилась, и они с ней попросили не о пятерке, нет. Просто, чтобы не ставил оценку, а она придет пересдаст, когда будет здорова. Но этот доцент, переполняясь чувством собственной важности, злорадно влепил «хорошо», похоронив надежды на красный диплом. Между тем в соседнем углу принимал завкафедрой, он спросил у студента, как называется прибор для определения микробной загрязненности воздуха. – Не помню, на «К» как-то. – А моя как фамилия? – Тоже на «К». Это я изобрел прибор!
И студент получил «отлично», а Северина, не зная повадок мух на улицах Багдада за тысячу лет до нашей эры, – «хорошо»!
Все. Больше у нее обидчиков не было. Остальные люди большей частью делали ей добро, а если в чем-то препятствовали, то их толкала на это необходимость. Но Стрельников и этот дебил-доцент, любитель мух, они имели над ней власть и употребили ее против нее. Они повредили ей не потому, что их к этому вынуждали обстоятельства, а просто чтобы доставить себе удовольствие. Злоупотребили, так сказать. И теперь, когда власть и сила в ее руках, почему бы и нет? У нее даже значительно больше прав, потому что, когда они обижали ее, она еще не успела сделать им ничего плохого.
Сначала Северина думала для разминки, так сказать, в виде пробы пера, хорошенько насолить доценту. Ее остановило только то соображение, что через двадцать лет он не вспомнит студентку, которую лишил диплома с отличием. И это существенно ослабит радость возмездия.
Возможно, Стрельников тоже ее забыл: судя по отчетам детективов, в его жизни было столько баб, что все они слились в единый конгломерат. Ничего, она заставит его припомнить.
Наконец, докажет ему, а главное, себе самой, что не просто игрушка в руках мужчины, которую можно отбросить сразу, как надоест.
Тогда и отношения с Алексеем выстроятся правильно.
Инга заступала на дежурство с тяжелым чувством. Вдруг ее смена совпадет со сменой Полины, а ответственному хирургу не избежать общения с терапевтом. Тут и консультации перед операциями, и диагностика сложных больных, и, главное, общее руководство. Старший в бригаде хирургов одновременно является главным по клинике в нерабочее время. Он должен знать, сколько где свободных мест, все ли пациенты на койках, нет ли грубых нарушений режима и не горит ли где чего. Одно время была выделена целая должность дежурного администратора, ее разрабатывали почти все заведующие, а дежурные хирурги занимались хирургией, а не разбирались с родственниками, которые в два часа ночи притащили наобум свою хроническую бабушку и были крайне удивлены, что место для нее нашлось только в коридоре. Было очень удобно, но, в связи с глобальными сокращениями, называемыми почему-то оптимизацией, эта должность попала под нож первой, и на хирургов снова упали все дрязги и хозяйственные вопросы. А вот денежная надбавка за эту дополнительную работу зависла где-то в воздухе.
Как общаться с Полиной после ее хамской выходки, Инга представляла себе плохо, для сохранения остатков душевного покоя лучше отказаться от дежурств. Будет спать дома каждую ночь, читать книги, смотреть сериалы, как приличная женщина, а не скакать вокруг разных пьяных ублюдков. Ведь если посмотреть на активных дежурантов, то всех их объединяет одно – ненависть к человечеству.
Инга дежурила не чаще одного раза в десять дней и у себя в центре имела дело в основном с адекватными людьми, поэтому пока не подхватила это профессиональное заболевание, но иногда испытывала к обратившимся такую острую неприязнь, что это ее пугало.
Причем это касалось не только и не столько опустившихся граждан. Как раз в простых людях скорее можно было встретить чувство собственного достоинства и искреннее уважение к врачу. Зачастую пьяный грузчик оказывался более приятным собеседником, чем сытая дамочка, свято убежденная, что ей все все должны только на том основании, что она родилась на белый свет.
Сейчас Инга как раз осмотрела одну такую и диагностировала аппендицит.
– Девушка, а кто будет делать операцию?
– Я не девушка, а доктор.
– Ой, да какая разница!
Я тебе покажу, какая разница, подумала Инга, и, выйдя из смотровой, мстительно протянула историю молодому ординатору Писаренко.
– Извольте, аппендицит. Я сделала вам царский подарок – оформила историю, так что берите кого-то из студентов и идите спокойно оперировать.
Обрадованный Писаренко унесся договариваться с анестезиологами. До этого ему доверяли аппендэктомию только под присмотром старших товарищей.
– Не боитесь? – спросил Побегалов. Он изучал журнал поступления, чтобы найти подходящих пациентов для завтрашнего учебного процесса.
– А что такого? – она пожала плечами. – Половозрелый самец, диплом с сертификатом в кармане, пусть работает.
– Одним глазком все же приглядите, – посоветовал доцент. Сегодня он был как-то необычно серьезен.
– Знаете что? Родина его семь лет учила в медицинском институте, а потом приняла на работу, даровав ему тем самым право удалять аппендиксы своим гражданам. Ко мне какие претензии?
– Тоже верно. Но в нашей профессии столько хитростей и подводных камней, что порой оказывается бессильным весь твой опыт. А когда опыта нет, совсем беда.
– Верно, верно! – вклинился в беседу Спасский, хмурясь. – Вот я недавно делал тот же самый окаянный отросток. Главное, случай – классика советской аппендицитологии, в иные времена минут бы за шесть уложился. А тут работаю и полное чувство, что руки из задницы растут. Ну, первая мысль какая? Все, профнепригодность. Или микроинсульт хватанул, причем почему-то сразу в обе руки, или иррадиация сердечных болей. Резко прогрессирующий остеохондроз казался мне в тот момент подарком судьбы. А потом снял перчатки и понял, что я не столько безрукий, сколько безголовый. Просто какой-то идиот закупил нам перчатки из пластмассы, да еще сестра ухитрилась перепутать и дала мне на размер меньше. А я не сообразил, старый осел. Но речь не об этом. Вы уже знаете?
– Что? – спросили Инга с Побегаловым в один голос.
– Пойдемте тогда в курилку.
– Тебе ж нельзя.
– Я и не буду. Просто не хочу на весь приемник орать.
В курилке Спасский подтянулся и сел на высокий подоконник:
– Ректора взяли, – сказал он негромко.
Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Инга схватилась за стенку. Несмотря на туманную формулировку, она сразу поняла, что имеет в виду Спасский.
– Как?
– Да вот так. Первый приличный мужик на моей памяти, и на тебе!
– Но он же совсем недавно в должности…
– Так а чего тянуть, если неугоден? – фыркнул Андрей Петрович. – Сейчас, Инга, время такое. Время серости, причем не только у нас, во всем мире. Яркие люди всех раздражают, и от них пытаются избавиться поскорее, причем еще обмазать кое-чем, чтобы они выглядели такими же серыми хотя бы чисто внешне, хотя бы издалека.
– Вы совершенно правы, – сказал Побегалов своим фирменным занудным голосом, и у Инги закружилась голова. Как же так, Виктора арестовали, а для них это всего лишь повод потрещать о судьбах человечества! Но она была так поражена, что не было сил оборвать доцента. – Серая масса не приемлет талантливых людей. Потому что не ставит перед собой целей, для которых необходимы лидеры, личности. Когда стадо ни к чему не стремится, ему вожаки ни к чему.
Инга судорожно вздохнула и прижалась затылком к холодной кафельной стенке. Побегалов достал сигареты, прикурил и сделал глубокую затяжку.
– За что хоть прихватили?
– Да я откуда знаю? За взятку от пациента вроде, он же еще ничего не успел распилить с нашими бандитами из бухгалтерии. И приобретений у нас таких не было, чтобы откаты брать. Вот если бы прежнего ректора взяли, я бы ни на секунду не удивился, а Стрельникова-то за что? Может, чисто профилактика? Типа сенсибилизация по Безредко?
– В смысле?
– В смысле, вот, смотри, что будет, если ты не станешь играть по нашим правилам. У нас же закон все больше и больше становится инструментом для сведения личных счетов, повязка с глаз Фемиды давным-давно сползла.
– Вы преувеличиваете, Андрей Петрович, – сказал Побегалов, – сейчас не тридцать седьмой год на дворе.
Буркнув что-то невразумительное, Инга оставила их и прямо в халате вышла на крыльцо приемного. Набрала номер Стрельникова, он оказался выключен. Значит, Спасский не врет. Но неужели Виктора посадили, сунули в одну камеру к бомжам и уголовникам? Он такой чистюля, просто умрет там от отвращения.
Да нет, не может того быть! В полиции или где там ведется следствие, работают тоже люди и видят разницу между матерым уголовником и приличным человеком.
Она вздохнула, прислушалась к себе. Теоретически она сейчас должна радоваться, по крайней мере, злорадствовать.
Она хлебнула достаточно горя из-за него, теперь очередь Стрельникова выпить свою порцию. Посиди на одних нарах со вшивыми бомжами, будешь знать, как девушек соблазнять, – вот какие оптимистичные мысли сейчас должны роиться в ее голове!
Но Инга не испытывала ничего, кроме сочувствия и тревоги. Знать бы еще, чем помочь! Она мысленно перебрала всех своих знакомых, но не нашла никого достаточно влиятельного, чтобы мог вызволить Виктора из передряги.
Что же делать? Для начала собраться и доработать смену. Не хватало еще сделать какую-нибудь врачебную ошибку и самой попасть под уголовное преследование.