— Я бы предпочел двадцать градусов мороза, только бы избавиться от этих осатаневших летающих хищников. Да и дорогое мое солнце сослужило мне плохую службу, — говорил он Леону.
Началась вторая часть водного пути. Плавание продолжилось на «Флоре», которая дожидалась на озере Лаберж. Судно из осторожности шло медленно, вызывая недовольство нетерпеливых янки — навигация осуществлялась канадской компанией, а у канадцев более спокойный и уравновешенный нрав, чем у избалованных детей дядюшки Сэма. Перегруженная «Флора» плохо слушалась руля и частенько садилась на мели, предательски затаившиеся под грязными желтоватыми водами реки Льюис. Тем не менее судно подвигалось вперед. В Европе, при нормальном плавании, ночью пристают к берегу, но в северных краях в летнее время ночи почти нет. Солнце садится в одиннадцать вечера, а в час оно уже вновь на небе, так что заря сходится с зарей и день фактически длится все двадцать четыре часа.
— Все так интересно, что забываешь поспать! — Юный Жан Грандье был полон энтузиазма. — Солнце постоянно над горизонтом, от этого не знаешь ни который сейчас час, ни какой сегодня день.
Вскоре впереди вновь замаячили стремнины. Это были Файф-Фингерз (Пять Пальцев) и Каток, в четырех километрах одна от другой. «Флора» благополучно преодолела первую, но при проходе через вторую задела за скалу и получила пробоину. Пришлось причаливать, снова выгружаться, освобождать корму и заделывать пролом досками и смолой.
После починки судно продолжило путь. Вокруг река была забита лодками с золотоискателями и их скарбом. Эти добирались до места своими силами. На спокойной воде «Флора» обогнала мелкие суденышки. Она проплыла мимо Форт-Селкерка, одного из старинных фортов-магазинов, построенных Гудзоновой меховой компанией. Вокруг ютились штук 60 индейских хижин и около 20 палаток золотоискателей — целая деревня, в которой энтузиасты края видели будущую столицу канадских Северо-Западных территорий. В этом месте река Льюис сливается с рекой Пелли, чтобы образовать Юкон — одну из величайших рек мира и главную водную артерию Северной Америки[10].
Теперь до Доусон-Сити оставалось не более двухсот километров. Судно быстро преодолело это расстояние, и вот оно уже в «золотой столице» Севера, кстати, не отличающейся пока комфортабельностью крупных городов. Путешественники, которые уже две недели как покинули цивилизованный Монреаль, почувствовали, что здесь их вряд ли ждут горячая ванна и чистая удобная постель.
Капитан порекомендовал нашим друзьям гостиницу «Прелестный вид», лучшую в городе. Добряк Дюшато остался проследить за разгрузкой бесчисленных мешков экспедиции, а остальная компания в сопровождении Портоса отправилась в отель.
Доусон-Сити построен по американскому образцу — он состоит из перпендикулярно расположенных друг к другу улиц и проспектов. Проспекты ориентированы с востока на запад, а улицы — с юга на север. Первая, самая шикарная улица, названа Парадной.
— Черт! — Журналист, ступив на землю, провалился по щиколотку в жидкую грязь. — Здесь не помешали бы резиновые охотничьи сапоги.
— А еще лучше — плоскодонка или плот! — подхватил Леон.
Девушки расхохотались и, зная наперед, что жизнь у Полярного круга сулит им еще немало сюрпризов, храбро зашагали по улице.
Это было настоящее болото, и по нему, задрав нос к небесам, с сигарой в зубах важно прогуливались законодатели мод высшего света Доусон-Сити.
— Честное слово, — бормотал удивленный Редон, — это какие-то сказочные тролли!
Здесь было собрание самых немыслимых лохмотьев: облезшие меха, драные резиновые сапоги, бесформенные шляпы — одни смятые в гармошку, другие с обвисшими, будто бумажными, полями, — фланелевые рубахи в дырах и с бахромой на рукавах. Сапоги соседствовали со штиблетами, мех с брезентовыми штанами… Вся эта маскарадная ветошь облекала худые тела, увенчанные бледными лицами с лихорадочно блестевшими глазами. Волосы растрепаны, бороды не стрижены. Таков портрет высшего общества Доусон-Сити, которое фланировало в ожидании вечернего аперитива.
Гулявшие приветствовали друг друга, делились свежими сплетнями и держали себя с апломбом и уверенностью миллионеров. Впрочем, так оно и было. Одежда здесь не говорила ни о чем. Какой-нибудь джентльмен, украшенный остатками резинового плаща, с сапогом на одной ноге и с туфлей на другой, легко мог оказаться обладателем ста тысяч золотом, положенных в Канадский коммерческий или Британский Североамериканский банк. Несколько дам, одетых, впрочем, весьма пристойно, гуляли рука об руку с упомянутыми господами, нимало не заботясь о внешнем виде своих кавалеров.
Город состоял только из семи улиц и семи проспектов, что позволяло гуляющим встречаться и раскланиваться множество раз. Та же публика заполняла бары, казино, рестораны и танцевальные залы: всего этого в Доусоне было в избытке. Каждое заведение имело свой оркестр, состоявший из корнет-а-пистона, органчика, арфы, трубы и банджо. В салонах, где собиралось общество «почище», стояли пианино. Все это пело, ревело, громыхало, через распахнутые окна и двери выплескивалось на улицу, к великой радости гуляющих.
Говоря о неприглядности доусонских улиц, нельзя не упомянуть о запахах. Настоящее зловоние! Гниющие дерево и мох, консервные банки и тряпье создавали неописуемый «аромат», от которого хотелось покрепче зажать нос. Зимой еще ничего, пятидесятиградусный мороз превращает это месиво в камень, а снег укрывает от глаз. Но летом! Разлившаяся вода ручьев добавляет к зимнему хламу новый, и приходится ждать большого наводнения, чтобы оно, как метлой, вычистило эту помойку. Правда, после наводнений остаются громадные, дурно пахнущие, плодящие полчища комаров и мошки́ лужи, которые держатся все лето, потому что земля ничего не впитывает из-за вечной мерзлоты и на глубине в тридцать сантиметров тверда как камень.
Смирившись с неизбежностью прогулки по щиколотку в грязи, наши герои забавлялись от души. Портос радостно носился среди своих соплеменников, коих великое множество бродило по улицам, приветствуя гостя помахиванием хвоста.
Наконец путешественники добрались до гостиницы «Прелестный вид». Строительство этого просторного деревянного здания наверняка обошлось не менее двухсот пятидесяти тысяч франков. Отель славился в городе своим комфортом. Однако сие отнюдь не предполагало ни роскоши, ни изысканных блюд. Но там можно было поесть и спокойно выспаться, а это уже немало!
Поль Редон прежде всего осведомился о цене.
— Десять долларов в сутки, сэр.
— Нас шестеро.
— Значит, шестьдесят долларов и плата вперед, сэр.
— Мы рассчитываем пробыть двое суток. Вот сто двадцать долларов.
— Собака с вами?
— Да, а что?
— За собаку два доллара в сутки, сэр.
— Браво! Вот что значит деловой подход.
— О, — парировал служащий, — собака такого важного джентльмена, как вы, сэр, не может искать себе пропитание на помойке!
Поль Редон засмеялся.
— Вы правы. Портос сам является джентльменом, избранным среди избранных. Ему нужен хороший стол.
В ожидании господина Дюшато все уселись и принялись болтать. Служащий понемногу оттаял и рассказал о жизни в Доусоне много интересного.
Цены в городе были поистине сногсшибательными. Свежая картошка стоила три франка штука (дороже, чем трюфели во Франции), апельсин — пять франков, яблоко — два пятьдесят; за цыпленка просили восемьдесят франков, в ресторане вам их подавали уже по сто двадцать, а бифштекс с картошкой обходился в триста франков. Выпивка еще дороже: абсент, коньяк и виски шли по сто франков бутылка, пиво — от двадцати пяти до тридцати; вино и шампанское устойчивой цены не имели, за более известные марки легко платили по триста франков. Вообще цены здесь, казалось, бросали вызов здравому смыслу, — жизнь в Доусон-Сити могли выдержать только «транзитники», задерживавшиеся в городе на несколько дней, и нувориши, приехавшие от души повеселиться и спустить энную часть своего праведно или неправедно нажитого капитала.
Жилье в этом царстве льда и золота тоже стоило баснословно дорого. Трудно себе представить, что кусок земли — тридцать метров в длину и восемнадцать в ширину — в 1896 году стоил двадцать пять франков, а в 1898 году, когда происходили описываемые события, за него уже давали сто тысяч! Некоторые участки на Парадной улице сдавались внаем под жилье по сто пятьдесят франков за квадратный метр в месяц. Более приемлемую цену можно было найти на Четвертой улице. Там стояли убогие хижины из еловых бревен, но в каждой было по две комнаты, их снимали за полторы тысячи франков в месяц.
Позади Седьмой улицы, фактически уже за городом, тянулся пустырь, который при расширении Доусона должен был стать предметом отчаянной спекуляции. На этом пустыре временно расположился палаточный городок. На болотистой почве было разбито около тысячи палаток, в которых люди летом задыхались от жары, а зимой умирали от холода. А холода здесь стояли такие, что, если морозным днем двое приятелей хотели угоститься стаканчиком виски, собственно стакан им не требовался — на доску, заменявшую стол, клались два ледяных кубика спиртного, их брали руками в перчатках, снять которые было невозможно даже на минуту, собутыльники чокались, и потом кубики приятно таяли во рту, оказывая свое обычное действие. Просто, находчиво и очень тонизирует!
На последний вопрос импровизированного интервью служащий гостиницы ответил так:
— Вы спрашиваете о безопасности? Она абсолютна! Ни люди, ни ценности не подвергаются никакому риску. Здесь нет ни воровства, ни насилия, хотя подозрительных субъектов в городе пруд пруди. Спокойствием мы обязаны отряду конной полиции. Их двести пятьдесят человек — отборные солдаты, очень выносливые и сильные. Жители города относятся к ним с большим почтением. Подумайте только, в Доусоне одновременно находится золота, провизии и оборудования более чем на пятьдесят миллионов! И что же? На памяти старожилов ни разу не было серьезной попытки грабежа. Провизию и инструменты спокойно оставляют в палатках и хижинах, и никто не украдет даже булавки.