Арестованные назвали себя Ребеном Смитом и Джоем Портоном.
— Это неправда! — воскликнул Тоби. — Вот этого, повыше, зовут Боб Вилсон, а тот, что пониже, Фрэнсис Бернет. Под этими именами они известны лондонской полиции, которую я здесь представляю. Вот их описание, составленное Скотленд-Ярдом, и докладная записка инспектора Мелвила. Тут все документы, господин судья, с печатями и подписями.
— Сомнений быть не может, это они, — ознакомившись с документами, заключил судья, — впрочем, зачитаем описание вслух, чтобы ни у кого не осталось сомнений.
Когда он закончил, даже адвокаты могли лишь развести руками. Невозможно было не признать, что в документах давалось описание именно тех двух человек, которые стояли сейчас перед судьей.
— Что вы на это скажете? — обратился судья к задержанным.
— Собака лает — ветер носит, — нагло ухмыльнулся Фрэнсис Бернет.
— В чем, собственно, нас обвиняют? — спросил молчавший до тех нор Боб Вилсон.
Судья предложил Тоби, Редону и Фортэну сформулировать обвинения.
— Я обвиняю этих людей в том, что они покушались на нашу жизнь, что они украли у нас около двухсот ливров золота, — начал Леон Фортэн.
— А я, — продолжил мистер Тоби, — обвиняю этих людей в убийстве полицейских, которых они заманили в ловушку в поселке Ла-Фаруш, а трупы затем сожгли вместе с домом.
— У вас есть доказательства?
— Я их представлю на суде.
— Хорошо. Что еще?
Обвиняемые продолжали улыбаться и вполголоса беседовали со своими адвокатами.
Слово взял Редон:
— В свою очередь, я обвиняю этих людей в попытке убить меня полгода назад в Париже. А также в том, что они зверски убили одного старика в Мезон-Лаффите. По этим поводам французские власти обращались к английским с просьбой о выдаче преступников.
— А я, — снова энергично заговорил Леон, — обвиняю их в отвратительном шантаже, приведшем к самоубийству французского гражданина господина Грандье, а также в покушении на мое доброе имя…
— Подтверждаю, — вмешался детектив. — По приказу своего шефа инспектора Мелвила я тогда преследовал этих людей во Франции и выехал вслед за ними на судне «Кайзер Вильгельм» в Нью-Йорк пятого мая сего года, а затем сюда, в Доусон-Сити.
— Но почему вы не арестовали их раньше? — поинтересовался судья.
— Не было ордера на арест, он пришел позднее по телеграфу. Кроме того, они до сих пор не совершали преступлений на канадской территории. Теперь все необходимые условия для ареста налицо.
— Это верно, — подтвердил судья и вновь обратился к арестованным: — Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Многое, господин судья, — заговорил Фрэнсис Бернет. — Во-первых, несмотря на сходство со словесным портретом, мы совсем не те люди, и я сейчас это докажу. Английский полицейский утверждает, что мы отплыли из Бремена пятого мая этого года на немецком пароходе. Вот паспорта и билеты, подтверждающие, что наше отплытие состоялось седьмого мая из Ливерпуля на судне «Люкания» компании «Кунард». Обманулся ли агент нашим сходством с разыскиваемыми лицами или имела место какая-то мистификация, не знаю, но в любом случае есть свидетели, которые могут подтвердить, что видели нас и говорили с нами в Ливерпуле седьмого мая. Кроме этого, можно спросить капитана и пассажиров судна, на котором мы плыли в Америку.
Во-вторых, присутствующие здесь господа обвиняют нас в убийстве двух полицейских в Ла-Фаруше и в воровстве двухсот ливров золота из их палатки. Не будут ли они любезны сказать, в какой день и в какое время были совершены эти преступления?
— Полисменов убили второго июля от четырех до шести часов вечера, — твердо ответил Тоби.
— Что касается ограбления, — добавил репортер, — то оно произошло пятого июля, между одиннадцатью и двенадцатью ночи.
— Хорошо. А теперь мы обвиняем вас в клевете, нанесении морального и физического ущерба и в лжесвидетельстве, — заявил Джой Нортон.
— Где у вас доказательства?
— Господин судья, мы можем представить длинный список постоянных клиентов нашего заведения в качестве свидетелей. Вызывайте любого.
— Значит, вы отводите обвинения?
— Решительно. Мы невинны, как новорожденное дитя.
Судья распорядился отправить арестованных в тюрьму до вызова свидетелей и, назначив час следующего заседания, удалился. Леон, Поль и Тоби были сильно обеспокоены уверенным и даже наглым поведением ответчиков. Все трое хорошо знали их дьявольскую хитрость и, посовещавшись, решили, что надо готовиться к любым неожиданностям, которые, как оказалось впоследствии, не заставили себя долго ждать.
На следующий день приемная бурлила от скопления народа. Здесь были известные и уважаемые граждане города, мелькало даже несколько официальных лиц; многие приехали из дальних регионов. Люди продолжали прибывать, и к началу заседания их уже набралось более сорока. Все курили, шумно переговаривались, удивлялись, зачем их здесь собрали. К моменту заседания подошли адвокаты и истцы. Вскоре ввели арестованных.
Слово взял обвиняемый, назвавшийся Ребеном Смитом.
— Меня и моего товарища, — начал он, — подозревают в том, что мы второго июля между четырьмя и шестью часами убили двух полицейских в Ла-Фаруше, а через день, где-то в полночь, ограбили участок в Верхнем Эльдорадо. Так вот, я утверждаю, что ни в те дни, ни ранее мы не покидали нашего заведения, и тому есть свидетели. Поскольку невозможно одновременно находиться и в Ла-Фаруше и в Доусон-Сити, обвинения, выдвинутые против нас, можно рассматривать как злостную клевету.
Началось заслушивание свидетелей.
Первый свидетель, назвав себя и поцеловав Библию, громко заявил:
— Начиная с первого июля этого года я каждый день посещаю заведение господ Ребена Смита и Джоя Нортона. Свидетельствую, что видел обоих каждый день по меньшей мере дважды в сутки.
— Вспомните, видели ли вы их второго и четвертого июля, — спросил судья.
— Повторяю — каждый день без исключения.
Следующие три свидетеля сделали аналогичные заявления. Они тоже ежедневно посещают заведение — либо в час вечернего аперитива, либо во время игры. Никто из присутствующих не мог припомнить дня, когда кого-нибудь из хозяев не было в зале; с ними говорили, иногда даже выпивали и частенько брали у них в долг. Так что алиби ответчиков не вызывало сомнений.
После выступлений свидетелей бандиты, почувствовав себя еще более уверенно, перешли в наступление. Через своих адвокатов они внесли жалобу, обвинив противников в клевете, в нанесении морального, физического ущерба и т. д. В результате Поль, Леон и Тоби из обвинителей превращались в обвиняемых! Толпа свидетелей улюлюкала и поливала грязью наших растерявшихся героев, а судья приказал взять их под стражу.
Смит и Нортон потребовали 20 тысяч долларов (сто тысяч франков) в возмещение убытков. Общественное мнение было решительно на их стороне. Не желая ничего слушать, судья осудил каждого на три месяца тюрьмы и две тысячи долларов (50 тысяч франков) штрафа в пользу господ Ребена Смита и Джоя Нортона. Приговор был встречен всеобщим одобрением, хотя сумма штрафа показалась присутствующим заниженной. Но Смит и Нортон сочли себя удовлетворенными, чем снискали похвалы своему великодушию.
Судья заявил, что приговор относительно тюремного заключения должен быть приведен в исполнение немедленно, отвел три дня на уплату штрафа и закрыл заседание.
Поль и Леон, когда их уводили, не проронили ни слова. Мистер Тоби повернулся к двум негодяям и сказал, глядя им прямо в глаза:
— Неплохо сыграно, а, ребята? Рано радуетесь, мы еще встретимся!
Часть третья«ЗОЛОТОЕ МОРЕ»
ГЛАВА 1
Жалобы репортера. — Восход и закат. — Пятиминутный день. — 45° ниже нуля. — Только не флиртовать! — Выстрел из карабина. — Триумфальное возвращение Жана. — Великий охотник. — Грот. — В дорогу! — В стране холода. — Горькое разочарование.
— Что показывает термометр?
— Сорок пять ниже нуля.
— Только сорок пять?
— Да, только.
— Потеплело, вчера было сорок восемь.
— Потеплело, что и говорить.
— Все-таки на три градуса выше!
— Ну, в отношении мороза я придерживаюсь известной формулы: нет большой разницы между просто плохо и очень плохо.
— Браво, дорогой Поль!
— Браво? Что именно?
— Раз шутишь, значит, не так уж ты замерз.
— Бедный, бедный Редон! Это я — бедный Редон, человек хрупкого здоровья, который чихает при виде мороженого! И вот, упакованный, как эскимос, в меха и шерсть, топчусь на снегу в ожидании восхода солнца. Да я ли это?
— И еще при сорока пяти ниже нуля! Но зачем же ты вылез из теплого спального мешка?
— Потому что уже одиннадцать утра, потому что проспал двадцать четыре часа… потому что надоедает даже сон, а солнце — все же иллюзия тепла и света… Но как оно долго не встает!
— Наберись терпения, все ждут!
В десяти шагах стояла большая, присыпанная снегом палатка, из нее вышли две фигуры в меховой одежде. Понять, мужчины это или женщины, было невозможно. Их освещал пурпурный свет, обычно предварявший появление солнца. Редон и Фортэн склонились в поклоне.
— Здравствуйте, мадемуазель Жанна, — любезно поздоровался Поль.
— Добрый день, мадемуазель Марта, ведь это вы, я не ошибся? — Леон протянул огромную круглую руку в перчатке и меховой рукавице.
— Угадали! Это чудовище действительно я. — Звонкий смех и вправду принадлежал мадемуазель Грандье.
Она тоже протянула закутанную в перчатку и рукавицу руку. Круглые, как шары, ладони молодых людей сблизились в полярном «рукопожатии», напоминавшем приветственный жест боксеров. Поль Редон и Жанна Дюшато здоровались тем же манером. Леон запротестовал против «чудовища».
— Нет, нет, именно чудовище, — прервала молодая девушка. — Мы все напоминаем четверку вставших на задние лапы медведей. Нас почти невозможно отличить в этой одежде — меховые воротники до глаз, шапки до бровей, синие очки…