— А вы хитрец, месье, честное слово! Очень удачная мысль. Для суда это убедительная улика.
— Надеюсь, вы не откажетесь засвидетельствовать ее достоверность?
— Конечно нет. И чтобы помочь правосудию, подпишусь под всеми доказательствами, которые вы сумеете здесь найти.
Пока гипс затвердевал, Редон вошел в дом; вежливо объяснив монахине причину своего вторжения, он заглянул в комнату убитого. Как снаружи, так и внутри сего жилища порядка не наблюдалось: везде лежала пыль и клочьями висела паутина. В алькове, в складках полога кровати журналист увидел паука, который уже заканчивал реставрировать свои сети.
«Не исключено, что паутина порвалась в момент убийства, — размышлял журналист-сыщик. — Убийца наклонился над кроватью, занес над жертвой руку с кинжалом и задел за паутину».
Редон попробовал воспроизвести эту сцену: он наклонился над кроватью, потом резко выпрямился. Получалось, что человек его роста задевал за паутину, а несколько более высокий должен был стукнуться рукой о верхнюю раму полога, паутина, следовательно, осталась бы цела. Итак, внешний облик убийцы постепенно прояснялся.
Молодой человек продолжил обследование комнаты, открывая ящики, изучая следы на пыли, но ничего интересного больше не нашел и уже собирался уходить, как вдруг почувствовал под ногой что-то твердое. Он наклонился и поднял пуговицу, обыкновенную брючную пуговицу, которая, по всей видимости, оторвалась не сама, но была вырвана с мясом — в месте пересечения ниток виднелся маленький кусочек ткани. Пуговица была крупной, имела необычную форму, на ней полукругом располагались слова: «Барроу Т., Лондон», что, безусловно, означало имя портного и его адрес.
«Значит, — размышлял Редон, — этой ночью или рано утром сюда приходил некто, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, что это были члены магистрата, и, тем более, мой бедный друг Леон. Черт возьми! Неужели убийца — англичанин? Ну что же, пойдем поглядим, готовы ли слепки».
Он бережно завернул пуговицу в платок и бегом спустился по ступенькам. Гипс к этому времени уже схватился. С бесконечными предосторожностями Поль руками расчистил землю и вытащил два великолепных слепка следов, во всех деталях воспроизводивших подробности оставившей их обуви. Это были, вне всякого сомнения, ботинки английского производства, ботинки, рассчитанные на длинную, плоскую и узкую ступню, которой англичане чрезвычайно гордятся, как национальным отличительным признаком. Журналист был невероятно рад. Он держал в руках конец путеводной нити, конечно, еще очень тонкой и хрупкой, но достаточной, чтобы продолжать расследование.
«Ну что же, — потирал руки Редон, — это англичанин, а раз англичанин, то он должен жить в Сен-Жермене. Быстро туда!»
Не теряя ни минуты, он отправился за наемным экипажем. В ожидании лошадей по возможности привел себя в порядок и набросал несколько строк для помощника прокурора: «Не имею возможности присутствовать при обыске. Иду по настоящему следу. Подробности завтра в прокуратуре. Повторяю: берегитесь попасть впросак! Ваш Редон».
Через несколько минут Поль уже катил в Сен-Жермен. Приготовившись обойти все отели, он, поразмыслив, решил начать с самого шикарного — «Генрих IV». Редон заявился в знаменитый отель в плачевном виде, но поскольку его там хорошо знали, то впустили и только с любопытством на него поглядывали. Сердечно поздоровавшись с директором гостиницы, журналист отвел его в сторону:
— Не останавливался ли у вас некий джентльмен примерно моего роста, с длинной темной бородой, обладатель ноги… английского образца, скажем так?
— У нас проживал только один англичанин, отвечающий этому расплывчатому описанию, но…
— Он уехал?
— Да, три часа тому назад.
— Ах, какая досада! Адреса, конечно, не оставил?
— Уехал в Лондон, как я понял.
— Можете сказать мне хотя бы его имя?
— Безусловно. Его зовут Фрэнсис Бернет. Приехал из Индии и здесь оставался не более трех недель.
— Спасибо! Как жаль, что я его упустил! У меня к нему дело, не терпящее отлагательств. Могу я поговорить с обслуживавшим его лакеем?
Знаменитому репортеру столичных газет отказа не было ни в чем. Директор приказал немедленно позвать номерного лакея Феликса и предоставил его в полное распоряжение Поля. Наедине с лакеем Редон вытащил из кармана два луидора, положил их на ладонь Феликса и спросил без обиняков:
— Скажите, вы ведь знаете, что подчас у меня бывают странные фантазии, даже причуды?
Тот ответил серьезно, как хорошо вышколенный слуга:
— О, месье вправе иметь любые фантазии, какие ему вздумается.
— Я нашел сегодня утром брючную пуговицу, — продолжал журналист легким тоном, хотя сердце прыгало у него в груди от волнения, — причем в таком месте, где она никак не должна быть. Подозреваю, что хозяином пуговицы является господин Бернет, и это, признаюсь, меня сильно задевает.
Лакей улыбнулся и закивал головой, давая понять, что ему все ясно с полуслова.
— Я думаю, Феликс, — продолжал свою игру Поль, — что профессиональный долг не помешает вам сказать, обоснованны ли мои подозрения. Впрочем, посмотрите сами.
Журналист вынул из платка пуговицу и показал ее лакею, который без колебаний подтвердил, что она действительно от одежды господина Бернета.
— Она такая же, как остальные, и на ней то же имя — Барроу Т., Лондон. Я могу это утверждать, потому что сегодня утром господин Бернет велел мне пришить к брюкам пуговицу, поскольку прежняя была оторвана с мясом.
— Ах, этот пройдоха англичанин! — прошептал Редон полушутя-полусерьезно. — Я, значит, не ошибся, к моему сожалению. И что, он неплохо сложен? Не хуже меня, верно?
— Именно так. Ему лет сорок, плотный, плотнее вас, без особых примет, похож на боксера, носит темные очки.
— Он уехал сегодня?
— Да, месье.
— С чемоданами?
— Один чемодан и два английских кофра из ивовых прутьев, обтянутых пропитанным полотном.
— Большое спасибо, Феликс, держите, — сказал Редон, протягивая еще один луидор рассыпавшемуся в благодарностях лакею.
Узнав все, что нужно, репортер покинул отель, расплатился с экипажем и помчался на вокзал, но на поезд до Парижа он все же опоздал. В ожидании следующего Поль вспомнил, что с утра ничего не ел, а было уже четыре часа дня, не грех и подкрепиться; два сэндвича, сигарета, стакан малаги и немного терпения… Через полчаса Редон уже ехал в Париж, увозя с собой слепки со следов человека, которого, он был уверен, звали Фрэнсисом Бернетом.
Через пятьдесят минут поезд остановился на вокзале Сен-Лазар. Поль верно рассудил, что пассажиры из Сен-Жермена редко везут с собой большой багаж. Поэтому он стал расспрашивать служащих о человеке, отвечающем описанию господина Бернета и обремененного двумя английскими кофрами из ивовых прутьев и чемоданом. Однако его никто не видел, никто не выгружал два кофра, принадлежащих одному пассажиру. Твердо зная, что терпение — основа всякого расследования, Поль не терял надежды. Он бродил по вокзалу, заговаривал то с одним, то с другим, снова и снова задавая те же вопросы и раздавая чаевые. В конце концов ему удалось узнать, что некто, плотного телосложения, невысокого роста, с темной бородой, похожий на англичанина, покинул вокзал, но только с одним ивовым кофром и чемоданом.
«Это он, — сказал себе Редон. — Но где же второй кофр? Ах, Боже мой, да в камере хранения!»
С помощью еще одного золотого журналист проник в камеру хранения и сразу же увидел интересовавший его предмет. Ошибки быть не могло, на кофре виднелась надпись: «Господин Фрэнсис Бернет, эсквайр, Лондон». Поль подумал, что весь день ему крупно везло и что он не терял времени даром. Несмотря на усталость, он решил сразу же позвонить помощнику прокурора, который конечно же успел наделать массу ошибок. Поль вошел в телефонную будку и попросил соединить его с прокуратурой Версаля. Через несколько минут к телефону подошел помощник прокурора:
— А, дорогой Редон! Я только что вернулся из Мезон-Лаффита вместе с нашим арестантом. Он продолжает все отрицать, даже очевидные факты и доказательства. Однако убийца он, и не пытайтесь его оправдывать.
— Дорогой мэтр, убийца — англичанин, некто Фрэнсис Бернет. В настоящий момент необходимо арестовать его кофр в камере хранения вокзала Сен-Лазар. Нужно также, чтобы специальная бригада прочесала все парижские отели и задержала самого Бернета. Я дам его описание. А еще установите наблюдение за кассами всех вокзалов. Что касается Фортэна, то гарантирую, вы первый заявите, не позже чем через три дня, о невиновности бедняги. До встречи завтра утром в прокуратуре Версаля.
— Но послушайте, Редон, что все это значит?
— Делайте, что я говорю, и вы будете потом меня благодарить. Прощайте. Сегодня же напишу в газетах все, что знаю об убийстве, и намекну о возможности судебной ошибки, но постараюсь спасти ваше лицо, как говорят китайцы.
Редон вернулся домой, спрягал свои трофеи, переоделся и с аппетитом пообедал. Затем он обежал редакции и дал об убийстве в Мезон-Лаффите убедительную информацию, вызвавшую самый живой интерес. Вечером журналист вернулся на улицу Ларошфуко, где он жил в небольшом доме, расположенном в саду, отпустил своего кучера, позвонил, назвал себя перед каморкой консьержки и пошел по аллее, разделявшей два строения. На полдороге к дому Поля грубо толкнул какой-то мужчина, шедший навстречу. Молодой человек едва успел заметить сверкнувший сталью кинжал, лезвие которого тут же вонзилось ему в грудь. Он почувствовал сильный удар и, даже не успев вскрикнуть, тяжело упал на землю. Последней в его меркнущем сознании была мысль о Леоне Фортэне: «Мой бедный друг, кто теперь тебя защитит?»
ГЛАВА 5
Брат и сестра. — У родителей обвиняемого. — Дружеский разговор. — Мадемуазель Марта. — Удивление жителей. — Обвинения против Леона. — Помощник прокурора и следователь. — Известие об убийстве репортера. — Содержимое кофра.
Обилие информации о разного рода преступлениях, ежедневно изливаемой газетами на общество, привело к тому, что для многих подобное чтение превратилось в своего рода наркотик. Обыватель не прочь пощекотать себе нервы рассказами о пролитой крови, посмаковать кошмарные подробности, подсчитывая количество дырок от пуль в трупах, и обсудить таинственные обстоятельства всех этих драматических событий. Маленькие городки и местечки благодаря совершаемым в них преступлениям за одно утро становятся известны всей Франции, что вызывает гордость у их обитателей.