— Мама!.. Бедная моя мама!
Старушка обняла его, едва сумев проронить слабым голосом:
— Мальчик мой, дорогой… наконец-то… мы не жили… разлученные с тобою… несчастный… обвиненный в таком преступлении!.. О, эти судьи!.. Тебя, саму доброту, честность… тебя подозревать!..
Он вырвался из объятий матери и кинулся на грудь к отцу, бледному, почти бездыханному, не произнесшему ни слова, а только плакавшему как ребенок.
Только после этого Леон и его друг заметили двух молодых людей, поднявшихся им навстречу. Это были прекрасная девушка в глубоком трауре, растроганная и не пытавшаяся сдерживать слез, и ее брат.
В то время, как Поль Редон пожимал руки стариков, знавших, какое участие он принимал в освобождении их сына и не находивших нужных слов, чтобы отблагодарить, Леон с восхищением вскричал:
— Мадемуазель Грандье! Вы здесь! О, да благословит вас Бог за это!
— Милостивый государь, — сказала та с достоинством, — роковая судьба соединила ваши страдания с нашими. У этих страданий — один источник и потому мы с братом жаждали первыми, после ваших родителей, засвидетельствовать вам свое уважение!
Растроганный, забывший все пытки заключения, все оскорбления толпы, Леон горячо пожал протянутые руки молодой девушки и ее брата.
— А что у вас нового, мадам Фортен? — спросил Редон.
— Плохие новости, на нас все показывают пальцем, так что на улицу нельзя выйти. Потом бедный наш Леон потерял свою должность в Сорбонне. Вот письмо, извещающее об этом!
— Ах, — с горечью сказал Леон, — даже судебная ошибка не проходит даром! Теперь я без должности, имею массу врагов. Что делать, Боже мой, что делать?
— Покинуть отечество, — посоветовал Редон, — устроиться за границей и отплатить презрением за презрение!
— Но я беден, а мои родители тоже не имеют средств!
— Это очень легко устроить! — возразил журналист. — Ну-с, папа Фортен, сколько вам нужно в год, чтобы прожить прилично?
— Я не знаю, право! — робко заявил тот.
— Ну, вот: у меня есть на берегу моря, в моей дорогой Бретани (я ведь бретонец) прелестный домик, с садом. Вы поселитесь в нем и будете там выращивать овощи… жизнь там дешевая… довольно ста франков в месяц.
— Но, дорогой Поль… — прервал Леон.
— Что ты хочешь от своего дорогого Поля? Я твой компаньон, не так ли? Мы учредим, если ты хочешь, общество. Я внесу капитал, ты — свой ум и свои технические познания, материальная жизнь твоих родителей обеспечена частью капитала.
— Я перестаю понимать!
— Изволь, объясню: тебе нужно пятьдесят тысяч франков, чтобы сделать карьеру в Клондайке, но не так, как «Красной звезде», конечно. Я тебе даю эту сумму, так как уверен, что заработаю на ней пятьдесят миллионов! Значит, я сделаю выгодное дело! Впрочем, мы отправимся вместе в Клондайк, так как жизнь здесь невесела.
— Итак, решено, мы едем наживать капиталы?
— Чем раньше, тем лучше, и я думаю, что с помощью твоей выдумки миллионы быстро потекут в наши руки. Вероятно, там мы встретим и злодеев, которые под маркой «Красной звезды» совершили столько преступлений, принесли столько горя. Я очень бы не прочь отплатить им той же монетой и испробовать на них месть краснокожего.
Брат Марты поднялся при этих словах и, дрожа от гнева, произнес:
— Господа, они убили моего отца, возьмите меня с собою, чтобы отомстить за него!
— Хорошо, мой молодой друг! — с горячностью отвечал журналист.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать, но, клянусь, я по храбрости не уступлю взрослому!
— В 1870 году многие юноши ваших лет были неустрашимыми солдатами. Вы идете с нами!
— Благодарю, вы не раскаетесь. Что касается сестры, то…
— Она не покинет тебя, друг мой! — прервала молодая девушка, вставая в свою очередь.
— Как, мадемуазель!? — вскричал Леон. — Вы решитесь подвергнуть себя пыткам ледяного ада, лишениям, холоду, ужасному, мертвящему холоду?!..
— Наш покойный отец завещал отомстить убийцам, и я буду везде преследовать их. Я не боюсь ледяного ада, не побоюсь, если нужно, и Сахары, я перенесу самые страшные страдания, даже самую смерть, без колебания, без сожаления, без жалоб!
Все это было сказано спокойно, с холодной решимостью человека, не желающего раздумывать.
Чувствовалось, что под нежной кожей девушки кипит горячая кровь, а в сердце ее — отвага героя. Оба друга почтительно склонились, не в силах устоять перед такой энергией.
Тогда молодая девушка продолжала:
— Будьте уверены, я не помешаю. Бедный отец как будто предчувствовал и воспитывал меня по-американски. Я сильна, приучена к трудностям, занималась всевозможными видами спорта. Я буду для вас спутником, берущим на себя часть работы и опасности. Наконец, у нас есть небольшие деньги, остатки прошлого величия, около десяти тысяч франков. Это наш с братом пай в ваше предприятие. Таким образом мы станем вашими компаньонами, не так ли?
— Мадемуазель, — почтительно отвечал журналист, — для нас ваши желания — закон! Теперь последнее слово! Надо приготовиться к отплытию в Америку в течение недели!
— Но мы готовы! — в один голос отвечали брат и сестра.
— Чудесно! А ты, Леон?
— Мне надо три дня на сборы.
— Решено! Я со своей стороны жду вашего известия, которое рассчитываю получить не раньше, как через два дня. От этого зависит время нашего отъезда! Я сообщу вам его тотчас по получении.
Марта с братом вернулись на виллу Кармен, которую они вскоре должны были покинуть навсегда. Леон Фортен заперся в своей маленькой лаборатории и с увлечением отдался работе. Старики Фортен, удрученные мыслью о близкой разлуке с сыном, но сознавая ее неизбежность, готовились к отъезду в Бретань.
Так прошли двое суток. Редон начал уже волноваться, как вдруг получил телеграмму. Он запер сундуки и в автобусе Западной Компании отправил их на станцию св. Лазаря. Сам же, дав необходимые инструкции ключнице, пешком отправился на вокзал Западной дороги. По пути встретился ему товарищ и спросил:
— Вы уезжаете?
— В Мезон-Лафит! — отвечал он.
К ночи Редон прибыл туда. В ожидании его здесь собрались предупрежденные телеграммой Марта Граидье, ее брат и Леон Фортен с родителями. Каждый чувствовал, что решительная минута наступила. После обычных приветствий Редон вынул из кармана телеграмму и прочел:
«Бремен, четверг, 5 мая 1898 года, 2 часа. Компаньоны „Красной звезды“ сегодня утром сели на пакетбот „Император Вильгельм“, отправляющийся в Нью-Йорк, потом в Канаду и Клондайк. Уезжают в полдень. Я поеду тоже и буду следить за ними до конца. Адресовать письма — Силька-Ванкувер, потом Доусон-Сити.
Тоби № 2».
— Поняли? — спросил Редон. — Нет, конечно! Сейчас объясню! — и он подробно пересказал им свои приключения, начиная с того момента, когда он делал отпечатки ног убийц в саду на улице Св. Николая.
Когда все было выяснено, сообщены все сведения относительно «Красной звезды», он прибавил:
— Сегодня четверг, вечер, 6-е мая. Завтра утренним поездом мы отправляемся в Гавр, в шесть часов. В прилив снимаемся с якоря и вперед! В Америку, куда зовет нас жажда мщения и богатства!
ЧАСТЬ 2. ГНЕЗДО САМОРОДКОВ
ГЛАВА I
Два года тому назад географы даже не слышали о Клондайке, этом скромном ручье, притоке громадной реки ледяной страны, Юкона, катящей свои воды по вечной мерзлоте Канады и Аляски.
В настоящее время все знают и повторяют это название, по созвучию происходящее от индейского слова «Трон-Дюнк», означающего «много рыбы». Клондайк теперь полон золота!.. Золота до пресыщения!.. Золота в изобилии!
Это — эльдорадо страны снегов, таинственное место, где должна находиться громадная золотая сокровищница… золотой мешок… «мать золота», как говорят рудокопы, the big lump of gold (большая груда золота) американцев, открытие которой вызвало бы падение стоимости золота во всем мире. Но Клондайк — это еще ледяной ад, где дрожат от золотой лихорадки, где носятся в воздухе алчные желания, где мечется отчаяние, где гибнут во множестве люди, пораженные безумием.
Да, ледяной ад, где свирепствуют страшные морозы в сорок пять, пятьдесят и пятьдесят пять градусов ниже нуля, где скалы трескаются с громовым шумом, где мясо рубят топором, сало и масло пилят пилой, где ртуть доходит до плотности свинца, где жизнь кажется невозможной и где во время бесконечной полярной ночи работают, как бешеные, люди, собравшиеся отовсюду на поиски золота.
Уже два года близ места, где скрещивается шестьдесят четвертая северная параллель со сто сорок вторым западным меридианом от Парижа, люди всех племен, говорящие на всевозможных языках, охваченные одинаковой алчностью, бьют кирками мерзлую почву, заключающую золотые зерна.
17 июля 1897 года судно «Портланд», возвращаясь из Клондайка, доставило в Сан-Франциско шестьдесят рудокопов. Истощенные, оборванные, утомленные дорогой, эти люди, казалось, подвергались всем болезням, какие только может вынести человеческий организм. Все они сгибались под тяжестью сундуков, мешков и всяких причудливо завязанных тюков, которых не хотели никому доверить. Они остановились у банка и здесь, перед воротами, раскрыли свои тюки. Там были слитки и золотой песок. По взвешивании оказалось около двух тысяч килограммов… миллион сто двадцать тысяч долларов!.. шесть миллионов франков.
Они обменяли золото на деньги, и разбогатевшие, или по крайней мере избавленные от нужды, собирались опять эксплуатировать участки, которые взяли в концессию. На вопрос, откуда они пришли, был дан ответ: «Из Клондайка».
Они рассказали о своих мучениях, о зиме, проведенной в палатке при 55-градусном морозе, об ужасном труде, о смерти товарищей…
— Да!.. Да!.. Это так… Но золото?
— Золото?.. Оно там везде!
И это была правда.