Он плавал недолго. Прохладная вода освежила мозги, вернула в нормальное почти расслабленное состояние – немного замерзнув, Ариф выбрался на пляж и принялся яростно растираться полотенцем.
– Сегодня холодновато, – заметил он, стоя к женщине спиной. – Последнее время часто штормит, вы обратили внимание?
– Я купаюсь каждый день, – ответила она. – Чем мне еще заниматься?
– Ну отчего же, – возразил Ариф, оборачивая полотенцем бедра, – здесь собрана неплохая библиотека, есть даже древние книги на бумаге. Или вы не любите читать?
Повернувшись, он перенес свою бутылку и халат поближе к Коринне, блаженно плюхнулся на разогретый солнцем песок и приложился к вину.
– Хотите? – предложил он ей.
Коринна приняла бутылку из его рук и села, поджав под себя ноги. Искорки, блестевшие в ее глазах, несколько озадачили Арифа, и он незаметно проверил, не развернулось ли закрывавшее бедра полотенце. Все было на месте. Ара не удержался от мимолетной гримасы удивления.
– Если говорить честно, мне совсем не хочется возвращаться домой, – произнесла Коринна с мечтательными нотками в голосе. – Наверное, мне будет там трудно… Знаете, мне хотелось бы побродить по вашим городам – просто побродить и посмотреть, как вы здесь живете.
– Я могу гарантировать, что бифортское подданство вы получите в любой момент, – пожал плечами Ариф. – Это совсем не трудно, по крайней мере для нас с лордом Робертом. Сделайте то, что мы от вас требуем – и живите себе. Безработица вам не грозит, любая лавочка, занимающаяся внешней торговлей, с удовольствием возьмет вас в качестве консультанта: через год купите себе милый домик, приличную тачку и все прочее.
– Да, – печально согласилась Коринна, – но вы будете находиться на недосягаемой для меня высоте. Кем вы будете в кабинете вашего друга – лорд-канцлером?
– Я, безусловно, получу предложение занять этот пост, – кивнул Ариф, – но вот займу ли – это большой вопрос. Открытая политика меня совершенно не привлекает, тем более перспектива вытирать задницу всему Содружеству… правда, это будет еще очень не скоро, и мое мнение может сто раз измениться.
– Вы часто меняете свое мнение?
– Иногда – по десять раз на дню. Я человек многоликий: с одной стороны это хорошо, с другой – плохо. Когда как, но всегда сложно.
– А мне начинает казаться, что всю свою жизнь я жила совсем не так, как следовало… рядом с вами я пережила драму, но, странное дело, сейчас она кажется мне страшно далекой.
Ариф поднял на нее глаза и мягко улыбнулся. От разъяренной тигрицы, которой она была в первые дни после похищения, не осталось и следа. На него смотрела прелестная молодая женщина, измученная нелегким для нее переосмыслением, сломавшим давно устоявшиеся понятия и традиции, в которых она родилась и выросла. Опытный аналитик, она сумела понять, что мир стоит на пороге новой фазы больших переделов, и сейчас испытывала чисто женскую тревогу, тоску и болезненное одиночество собственной неопределенности и неустроенности.
Когда-то мы спорили с Роббо, может ли симпатия мужчины к женщине вырасти из банальной жалости, подумал Ариф. Тогда мы, мальчишки, просто не понимали, что жалость – такая жалость – может быть совсем не банальна… находясь во власти штампованных представлений о природе эмоций вообще, мы не могли представить себе, насколько сложными и запутанными бывают чувства взрослого, многое пережившего мужчины. Насколько странно иногда выглядят события, подтолкнувшие их…
– Солгите мне, – тихо произнесла Коринна, пряча глаза – солгите мне, что я вам нравлюсь. Ну же, прошу вас!..
– Но мне не нужно лгать, – ответил Ариф, – это действительно так. Я прилетел с Эндерби в совершенно разломанном состоянии – вы пытаетесь собрать меня по кусочкам. Если вам от этого станет… – он помедлил, улыбаясь, – проще, то я к вашим услугам.
– Вы шокирующе откровенны, – прошептала леди Андерсон.
Над морем прошумели двигатели снижающегося коптера. Прищурившись от солнца, Ариф узнал белую машину Кэтрин и поднялся.
– Встретимся за ужином, – сказал он извиняющимся тоном, – прилетела мэм Раш, мне необходимо с ней побеседовать. Простите…
Глава 4.
В проеме полураскрытой двери мелькнула знакомая долговязая фигура, и Торвард поморщился: в последнее время привычка лорда-канцлера просачиваться в его резиденцию без доклада стала его раздражать. Ровольт бесцеремонно прошел через кабинет и плюхнулся в кресло напротив письменного стола. В его крепких лошадиных зубах тлела намертво прикушенная сигара.
– Доброе утро, – сказал он, прокатив ее в угол рта.
– Привет, – усмехнулся лорд-владетель. – Что скажешь?
– Нацеди мне стаканчик, – невозмутимо попросил Ровольт, – мерзкая погода, как ты считаешь?
Торвард бросил короткий взгляд за окно, где моросил нудный осенний дождь, и наклонился, чтобы вытащить из правой тумбы своего стола дежурную бутылку.
– Держи, – он поставил на стол изящную темно-красную рюмку и наклонился вновь, чтобы налить и себе.
– У них опять кончилась жратва, – сообщил лорд-канцлер, не обременяя себя предисловиями, – и они опять требуют встречи на Грэхеме.
– Я не могу сейчас лететь на Грэхем, – возразил Торвард. – Ты же знаешь.
– Я знаю, – кивнул Ровольт. – Но на этот раз, как я понял, им хватит и меня. Послушай, Тор, их требования с каждым разом становятся все категоричнее – ты заметил? Этак они договорятся до ультиматума, тебе не кажется?
– Барт, этот разговор не совсем уместен. Особенно сейчас.
– Нет, Тор, именно сейчас-то он и уместен. Именно сейчас, когда ты еле наскреб денег на запуск второй серии «Торхаммеров» и мы закончили год с невыполненным бюджетом. Следующий год мы просто провалим, ты понимаешь? Мы его провалим! Я не виноват, что весь Бифорт висит на волосине бесконечных кредитов…
Лорд-владетель выбрался из-за стола и подошел высокому стрельчатому окну. Дворец, выстроенный на окраине столицы, утопал в бесконечных садах, но сейчас, прибитые серым дождем, они казались несчастными и печальными. Торварду было тяжело: очередной спор с лордом-канцлером вызвал у него тягучую головную боль.
– Барт, – сказал он, не поворачиваясь от окна, – у нас нет выхода. Рано или поздно, но нам придется принять их требования. Все требования, Барт, в полном объеме, и мы никуда от них не денемся!
Ровольт вынул изо рта сигару и глотнул виски. Лицо его оставалось бесстрастным.
– Я не хочу об этом слышать. Да! У нас есть силы, чтобы вести войну, у нас есть силы, чтобы добиться в ней победы. Но сколько лет нам понадобится на то, чтобы вылезти из последующего кризиса? И, скажи мне на милость, старина – устроит тебя роль комнатной собачки под рукой этих свихнувшихся кретинов, по-прежнему считающих себя частью Империи?
– Все будет совсем не так, Барт. Процесс интеграции займет столетия. Но я знаю точно кое-что другое: править будет тот, чья рука первой спустит курок. Ахерон не претендует на ведущие роли, ему нужно другое – пространство, хотя бы на сто лет чистое от внешних оппонентов, и наше понимание необходимости возрождения исконных интересов расы.
– Это слова, Тор, – криво ухмыльнулся Ровольт. – Это слова, а я, знаешь ли, хорошо представляю себе дело. Мы без содрогания разнесем Объединенные Миры, но как ты представляешь себе присоединение Авроры, с которой мы завязаны мертвым узлом экономики? как ты вообще представляешь себе реакцию Авроры на старт твоих легионов?
– «Представляешь, представляешь», – перебил его Торвард с неожиданным раздражением, – ни черта я себе не представляю. Я знаю другое: если на нас полезут прямо сейчас, Ахерон благополучно махнет хвостиком и запрется в кольце своих батарей. А мы, умные-разумные, будем тут подыхать под огнем десанта!
– Эта опасность существует не первое десятилетие, – отмахнулся лорд-канцлер, – но что-то пока ее не видно и не слышно. Более того: я уверен в том, что Ахерон специально читает тебе эту страшилку на ночь, чтобы ты поспешил к нему в объятия.
Торвард ощутил сильнейшее желание треснуть кулаком по подоконнику, но сдержался и вернулся к столу. Раздражение продолжало давить в груди: он залпом выпил рюмку виски, тяжело опустился в свое кресло. Спор с Ровольтом был нелепостью, лорд-канцлер смотрел на вещи совершенно иначе, и Торвард понимал, что тот по-своему прав. Но он знал и другое – меч, висящий над их головами, может рухнуть в любую секунду.
– За этот год мы должны урегулировать все финансовые вопросы, связанные с Авророй, – сказал он. – Как только вторая серия покинет стапели, я спущу всех своих собак.
Он вытащил бутылку из тумбы и налил себе вторую рюмку. Ровольт молчал, и это его молчание лорду-владетелю очень не нравилось. В последние годы их споры стали откровенно напоминать поединки – даже не смотря на то, что они по-прежнему оставались ближайшими друзьями и тет-а-тет разговаривали с той же дружеской развязностью, как и десятилетия назад.
– Ты сукин сын, – заговорил наконец Ровольт. – Или ты не видишь, что у меня уже нет духу начинать все сначала?
– Ты чего-то боишься? – удивился Торвард.
– Я? К чертям! Но пойми наконец, что я уже не тот вояка, что был тридцать лет назад. Сегодня мне уже не так-то легко схватиться за штурвал и повести в бой наши, пропади они пропадом, легионы! Когда я воевал последний раз? В Пангейской Мозготерке? Когда это было? Или ты думаешь, что я брошу тебя, а сам останусь здесь, в тиши своих кабинетов? Не дождешься.
Торвард расхохотался и понюхал содержимое своей рюмки. Напиток пах более чем привлекательно, но ходить с утра с порядочным выхлопом ему не хотелось – повертев рюмку в пальцах, он вернул ее на стол.
– У меня, кстати, тоже есть новости, – сообщил он примирительным тоном, – ты ведь наверняка не читал доклад Галланда о крупной партии зелья, попавшей к нему в руки, а?..
– Ты знаешь, читал. Как ни странно… мой референт сунул мне его под самый нос, и не прочитать я просто не мог. Тор, тебе не кажется, что эта история… она какая-то темная, ты не думаешь?