К счастью, гости салона не демонстрировали неприязни к невесте Антонио. Они были расстроены уходом маэстро со сцены, но все же поздравляли молодых с помолвкой.
В салоне госпожи Капир по-прежнему царила атмосфера умиротворения. Я расслабился, и все произошедшее в Лесу теперь казалось мне лишь дурным сном.
Я оглядел гостей. Здесь было много гениев музыки. Вот Климт Лист печально улыбается, видимо расстроенный окончанием карьеры своего воспитанника. Чуть поодаль – известный дирижер со своими учениками. Мои глаза нашли владельца Канон-холла, его верного помощника, переписчика Дюпре, и непонятно что здесь забывшего Крейзера Крузе. И еще… Я не сразу заметил его, хоть он и стоял рядом со мной.
– Аллен Хюберт.
Он обернулся на мой голос. На его лице застыло угрюмое выражение, я никак не мог поверить, что он все же решился прийти.
– Давно не виделись, господин Морфе. – Голос Хюберта звучал так же резко, как и всегда.
– Вы плохо выглядите. Вам нехорошо?
Хюберт горько улыбнулся.
– А вам?
Я ничего не ответил.
– Молчание – знак согласия, – вдруг сказал он.
Я снова не произнес ни слова. Хюберт пожал плечами и отошел. Я продолжил наблюдать за ним, как вдруг услышал свое имя:
– Коя!
Голос друга нарушил зыбкое спокойствие в душе, моментально нахлынуло чувство вины, сжавшее в своих ядовитых объятиях мое сердце. Мне не хватало воздуха, но я нашел в себе силы обернуться.
– Тристан…
– Ты видел Кисэ?
Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а может, оно разбилось на тысячи отравленных осколков, и я не мог ни сделать вдох, ни пошевелиться.
– Что?
– Мне сказали, ты видел Кисэ!
Видел? Да. Даже больше. Ее искореженное тело будто отпечаталось у меня в сознании, образ до сих пор стоял перед глазами.
– Не понимаю, о чем ты, – замешкался я, чувствуя приступ паники.
– Лиан сказала, что несколько дней тому назад ты бежал за Кисэ до самого дома Баэля.
С души словно свалился камень. Он ничего не знал о Ледяном лесе.
– А, ты об этом. Да, видел. Бросился следом, но ее уже и след простыл.
– С ней все хорошо? Ты не заметил ничего странного? Может, она ранена? – В каждом его слове чувствовалась болезненная привязанность.
С трудом мне удалось разжать его ладонь, до боли стиснувшую мое плечо.
– Она в порядке. По крайней мере, бегает очень резво.
Всего несколько фраз, а я уже полностью вспотел.
Тристан, кажется, успокоился. На его хмурое лицо вернулась улыбка, которую я так любил.
– Хорошо. Я рад, что она еще в Эдене, спасибо.
– Да, она здесь.
Хотя бы в этом я не соврал.
– Коя, у тебя черные круги под глазами… – вдруг с тревогой сказал Тристан, заглядывая мне в лицо. – Ты плохо спал ночью? Нервничал перед выступлением?
– Репетировал ночь напролет. Да и волнуюсь сильно.
– Все будет хорошо. Я так хочу услышать ваш дуэт. Но обидно, конечно, что про меня не вспомнили.
– Прости…
Тристан громко рассмеялся:
– Шучу, мне за вами ни за что не угнаться. Пришло время уйти в сторону. Теперь я стану преданным зрителем.
– Прости…
– Ну что ты… Я же не всерьез. Почему…
Конец фразы я не услышал: стук сердца отдавался в ушах. На глазах выступили горячие слезы стыда, которые вчера так и не пролились.
– Прости, Тристан. Мне очень жаль… Прости…
– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил друг. – Вы снова поссорились с Баэлем?
– Нет. Ничего такого. Я… Просто…
– Успокойся, все хорошо. Я понимаю, ты расстроен из-за последнего выступления Антонио. Но мы ведь оба знаем, что он уже не передумает. Да, мы больше не услышим его музыки, но ведь главное, чтобы он был счастлив. Баэлю как никогда нужна наша поддержка.
Лишь бы не проговориться.
Я крепко стиснул зубы, борясь с желанием все ему рассказать. Тристан утешал меня, похлопывая по спине, его слова стали тем спасением, в котором я так нуждался.
Мне необходимо прощение. Как преступнику, который спешит в церковь, на исповедь к святому отцу, где в тесной кабинке даже не видно его лица, но, выговорившись, чувствует себя прощенным. Мне необходимо было покаяться.
– Если ты уже выплакался, то беги скорее, готовься к выступлению. Все ждут.
От теплой улыбки Тристана я снова чуть не расплакался, но вовремя взял себя в руки. Вытащив платок, я быстро вытер слезы, застывшие на щеках, будто пытался очиститься от греха.
Окончательно успокоившись, я оставил Тристана и, лавируя между гостями, направился к Баэлю. Он уже сверлил меня взглядом, хотя в остальном выглядел абсолютно спокойным. Кажется, в отличие от меня, его совершенно не мучила совесть. Но возможно, Баэль не считал преступлением наш вчерашний побег.
– Надеюсь, ты как следует подготовился?
На его лице проступило так хорошо знакомое мне высокомерие. До боли прикусив губу, я кивнул.
– Отлично, тогда начнем мое последнее выступление.
Я занял место перед фортепиано, и зрители как по команде стали рассаживаться на свободные места в зале.
Фортепиано в салоне госпожи Капир было одним из творений Джея Канона. Перед глазами рябили черные и белые клавиши – единственное гармоничное сочетание света и тьмы. Мне вдруг стало страшно прикасаться к белым клавишам, словно мои пальцы были выпачканы в грязи и пороке.
Подойдя вплотную к фортепиано, Баэль достал Аврору и вопросительно взглянул на меня. Я молча кивнул.
Вступление, занимавшее полстраницы, было за мной.
«Я должен стать Ледяным лесом». Стоило лишь подумать об этом, как виски пронзила резкая боль.
Я смотрел в одну точку и вдруг без предупреждения начал играть. Сначала мелодия звучала волшебно, как и задумывал Антонио. Мои пальцы легко скользили по клавишам. Исчезли страх, ощущение грязи и порока, а взамен пришла радость. Фортепиано позволило мне выплеснуть все тревоги и мечты, провести черту между сказкой и реальностью. Все, что накопилось внутри, я выражал через музыку.
Но постепенно мелодия стала погружаться во мрак. Прошлая ночь словно оживала на клавиатуре. Ноты передавали весь тот кошмар, что я пережил, и гостиная наполнилась леденящими кровь звуками.
Громко вскрикнула какая-то дама. Да, вы тоже должны ощутить весь тот ужас, с которым столкнулся я.
– Прекратите! – закричал кто-то, толкая меня в бок.
Такого я не ожидал и поэтому вместе со стулом отлетел в сторону, сильно ударившись головой об пол. От боли потемнело в глазах. Когда сознание прояснилось, я увидел перед собой красное от гнева лицо Дюпре.
– Что ты себе позволяешь! Не смей, не смей разрушать прощальное выступление маэстро!
Я натянуто рассмеялся. Всегда вежливый юноша был в бешенстве: любовь к Антонио затмила для него все вокруг.
Внезапно вопль, полный ужаса, пронесся по гостиной. Затем еще один, и еще, и салон наполнился криками.
Я, Баэль и Дюпре, не понимая, что происходит, недоуменно переглядывались. Вряд ли это была реакция на мою музыку: когда гости начали кричать, я уже не играл. Вскочив на ноги и оттолкнув Дюпре, я взглянул в зал.
И увидел.
Гости образовали круг, внутри которого на полу лежало истлевшее тело.
Она была совсем юной. Отважной девушкой, которая несколько дней назад так тепло улыбалась мне, ухаживая за сломанными цветами. Ее лучащаяся светом улыбка отпечаталась в моей памяти.
Всего несколько дней назад она была счастлива. Она была жива.
Теперь, облаченные в белоснежное платье, лежали ее истлевшие останки, а в руке был зажат пожелтевший нотный лист. При одном взгляде на него в моей голове, словно мелодия, всплыла фраза: «Мотховен совершает великую месть».
Гармоничное звучание смерти.
– Лиан! – По гостиной разнесся крик, похожий на вой дикого зверя.
И вмиг дом госпожи Капир, такой чинный и благородный, превратился в один из кругов ада. Некоторые гости с воплями ужаса спешили покинуть салон, другие остолбенело уставились на тело бедной девушки.
И тогда вмешался Крейзер Крузе. Он захлопнул двери и загородил их собой.
– Никто не покинет помещение!
Люди возмущенно напирали, но на помощь капитану пришли гвардейцы, заблокировавшие выход.
Я пытался отрешиться от хаоса и вновь посмотрел на Лиан. Сердце разрывалось от боли. Почему ее жизнь оборвалась так рано, в момент наивысшего счастья? Невеста, которой не суждено было стать женой. Старик отец плакал навзрыд, прижимая к груди тело дочери. Аллен Хюберт, помолвку с которым она расторгла, осел на пол, его лицо мучительно исказилось.
Внезапно раздался протяжный гул фортепиано. Я оглянулся. Баэль тяжело опирался на клавиши одной рукой, задыхаясь, как будто его поглощала морская пучина. Я бросился на помощь, но он оттолкнул меня.
– Ли… ан… – словно сумасшедший, повторял он снова и снова.
Я изо всех сил стиснул зубы. До сих пор меня обуревал только страх – за себя, за дорогих мне людей. Но в тот вечер я со всей ясностью понял, что ненавижу этого безумного поклонника.
Отняв руку от фортепиано, Баэль, шатаясь, направился к Лиан. Но прежде чем он успел подойти, его остановил Тристан, обняв за плечи. Самый близкий друг Антонио беззвучно плакал.
– Не смотри, Баэль.
– Пусти.
Его голос был наполнен такой глубокой болью, что я ощущал ее физически. Тристан лишь сильнее прижал Антонио к себе.
– Пусти меня! Лиан! Лиан! – Завывая, как раненый зверь, Баэль пытался вырваться из крепкой хватки друга.
Его крик заглушил рыдания Климта Листа.
Но тут Аллен Хюберт решительно поднялся на ноги и, вытирая бегущие по щекам слезы, злобно уставился на Баэля, словно хотел убить.
– Не смей даже произносить ее имя!
Хюберт бросился вперед, сбил с ног Тристана и Баэля, и они втроем полетели на пол. Тристан застонал, ударившись головой о стену. Баэль задыхался под тяжестью тела Аллена.
– Это ты виноват! Во всем! Сначала Елена, Коллопс, а теперь… Теперь Лиан!
Одной рукой он схватил Баэля за шею, а другую занес для удара. Я кинулся к ним и потянул Хюберта на себя.