Подняв голову, я увидел взгляд Тристана, направленный на нас. Крейзер сказал правду: он будто повредился в уме. Тристан взирал на меня широко распахнутыми потухшими глазами. Я нахмурился, когда друг внезапно пробормотал:
– Кисэ…
Я подумал, что ослышался, но Тристан повторил, уже громче:
– Кисэ по…
Из его глаз брызнули слезы.
От страха я чуть было не вскочил: он произнес ее имя. Пульс участился, перед глазами замелькали воспоминания о той ночи, наполненные страхом и муками совести.
Не осознавая, что делаю, я покачал головой, сделав вид, что не разобрал его слов. Видимо, лгать стало для меня так же естественно, как дышать. Тристан замолчал, должно быть окончательно сдавшись. А затем, отвернувшись, усмехнулся. Слезы текли по его щекам.
Я с трудом узнавал этого человека. Где ты, наш Тристан?
Но вот он поднялся и, шатаясь, побрел к выходу. Я пристально наблюдал за ним, готовый подхватить, если споткнется. Но Тристан чудом преодолел все препятствия и скрылся за дверью.
Все эти дни я переживал за себя и Баэля, но ни разу не задумался о том, через какую боль проходит мой близкий друг. Мне нечем ему помочь. Я должен остаться рядом с Баэлем, который сейчас лежал на моем плече.
Тристан – он всегда был рядом, утешал и подбадривал, а я отвернулся от друга, забыл то время, когда мы были счастливы. Притворился, что не понял его слов, его чувств и мыслей. Я решил убежать, как в тот день, когда увидел Кисэ в Ледяном лесу.
Его следовало остановить.
Если бы только я остановил его.
Давным-давно, когда еще был жив Иксе, у него был преданный ученик Монд. Основатель Эдена учил его игре на апре, инструменте, напоминающем современную арфу, но намного меньше. Монд делал блестящие успехи, виртуозно перебирая струны длинными, изящными пальцами. Чаще всего он играл для своей возлюбленной.
Имя ее забылось, но известно, что она жила в доме Иксе. Скорее всего, она была только его ученицей, поскольку любил основатель Эдена одно-единственное существо: дерево.
К сожалению, прежде чем Монд успел признаться ей в своих чувствах, девушка умерла – никто не знает отчего. Услыхав об этом, убитый горем юноша начал играть. Завороженные прекрасной мелодией жители Эдена собрались вокруг Монда. А юноша продолжал играть. Он играл четверо суток, ничего не ел и не пил, пока не упал замертво.
Эта грустная легенда была крайне популярна среди жителей Эдена. На месте гибели Монда многие застенчивые юноши неуклюже признавались в любви своим дамам сердца.
Площадь Монд. Так сейчас называется это место.
Я бежал туда со всех ног, потому что кое-кто хорошо мне знакомый выплескивал на площади свои чувства. Точно так же, как и Монд много столетий назад.
Вокруг музыканта уже собралась толпа, частокол тел заслонил его от меня. Пронзительные звуки скрипки вонзались в мозг.
– Дайте пройти! Пропустите!
Но люди, завороженные игрой, ничего больше не слышали. Где же Тристан, когда он так нужен?
Новость застала меня поздним вечером, когда солнце уже садилось за горизонт. Госпожа Капир пришла ко мне домой и рассказала о случившемся.
– Говорят, Баэль появился на площади Монд ранним утром. Сначала все думали, что он просто хочет сыграть несколько мелодий. Но когда он достал Аврору…
– Подождите, вы хотите сказать, что он и сейчас там?
– Да. Все были уверены, что он сыграет лишь реквием, как тогда, на похоронах невесты. Но он не прекращал. Никто не может его остановить: люди на площади словно оцепенели. Простите, Коя, я плохо выражаю свои мысли, потому что еще не до конца пришла в себя. Я слушала его мелодию несколько часов, даже не ощущая боли в ногах. Если бы не глухой слуга, который привел меня в чувство, я бы так и не очнулась. Как только ко мне вернулся рассудок, я поспешила к вам. Вы должны понять. Если Баэль продолжит играть… он погибнет.
Не дослушав, я вскочил и, схватив плащ, выбежал из дома. Госпожа Капир не отставала от меня ни на шаг. Забравшись в ее экипаж, я то и дело нервно поглядывал в окно, вне себя от страха. Выходка Баэля ни капли не удивила меня. Никаких сомнений: всему причина – та самая запись в дневнике Климта Листа.
«…Он оказался демоном. Надеюсь, его дьявольская музыка не будет звучать на моих похоронах».
– Пропустите! – громко закричал я, вынырнув из воспоминаний.
Люди оборачивались, глядя на меня глазами безумцев.
– Коя?..
– Это же Коя де Морфе!
Скоро вся площадь смотрела на меня. Я пытался протиснуться сквозь толпу, но вдруг замер на месте. На какое-то мгновение все звуки стихли и были слышны лишь трели скрипки, сжимающие сердце в тиски.
– Маэстро!
– Подарите нам дуэт!
– Мы так и не услышали ваш дуэт в прошлый раз!
Люди обступили меня и стали подталкивать вперед. Сопротивляться было бесполезно. От сильного тычка в спину сбилось дыхание. Оглушенный, я оказался на открытом пространстве, а вокруг бушевало человеческое море. Скрипка звучала совсем рядом.
– Баэль?
Он сидел на бортике журчащего фонтана, механически двигая руками, словно марионетка. Внезапно Аврора издала пронзительный стон, Баэль вздрогнул, но играть не перестал, устремив безжизненный взгляд в землю. Он выглядел как покойник. Я плакал, осознавая, что теряю его.
– Баэль, прошу, остановись…
Я вытянул руку, чтобы коснуться его, но толпа возмущённо зашумела. До меня донесся шепот нескольких сотен голосов, слившихся воедино:
– Нам нужно фортепиано.
– Фортепиано… фортепиано…
Не веря своим ушам, я вглядывался в лица, но видел лишь стеклянные глаза. Неужели я все еще на святой земле бога музыки Мотховена? Неужели это самый прекрасный мирный город – родина всех музыкантов?
Толпа вдруг зашевелилась: кто-то в самом деле толкал в мою сторону небольшое темно-коричневое фортепиано. Наверное, отобрали у какого-нибудь пианиста, играющего на площади. Меня силой усадили на стул перед инструментом. Баэль никак не отреагировал, продолжая играть. Крики людей и мелодия скрипки перемешались в моей голове, и я решил, что схожу с ума.
– Играй!
– Мы ждем дуэт!
– Играй, тебе говорят!
Только гнев не позволил мне поддаться всеобщему безумию. Отлично, если они так жаждут моей игры, я подарю им ее.
Вскочив, я поднял стул и с размаху ударил по фортепиано, выбив из него возмущенный вой. На землю градом посыпались черно-белые клавиши. Люди в страхе отступили, а скрипка замолчала. Тишина окутала площадь, я слышал свое тяжелое дыхание, когда отбросил в сторону искореженный стул.
– Придите в себя… – обратился я к замолкшей толпе, – вам не дано понять его музыку, вы не слышите ее!
Я взывал ко всем и одновременно ни к кому.
– Никто из вас не сможет стать его истинным ценителем.
Фортепиано жалобно застонало от нового удара. Я с вызовом посмотрел в толпу, чувствуя невыносимую боль в руке. Вдруг на мое плечо опустилась горячая ладонь. Резко развернувшись, я увидел измученное лицо Баэля. Вся моя злость тут же испарилась.
– Я закончил… И ты тоже успокойся.
В его голосе отчетливо слышалось страдание. Сжав зубы, чтобы не расплакаться, я опустил голову. Глаза нестерпимо жгло, в горле стоял ком, но я не дал волю слезам, прекрасно понимая, что не имею на это никакого права.
Молчаливо взирающая на нас толпа через мгновение начала редеть: люди как потерянные разбредались по домам. Мы не двинулись с места, пока на площади не осталось никого, кроме нас. Тишина казалась оглушительной.
Баэль снова забрался на бортик фонтана, чуть не уронив Аврору. Я без сил упал рядом и посмотрел на пораненную руку. По пальцам текла кровь, и неожиданно для самого себя я произнес:
– Тебе лучше уехать, Баэль.
Он не ответил.
– Уезжай из этого проклятого города. Здесь ты не встретишь того, кого так страстно желаешь найти.
Скрипка едва не выскользнула из дрожащих пальцев Антонио, но в последний момент он успел ее поймать.
– Люди сходят с ума. Хотя нет, они уже обезумели. Мне сразу, как только объявился убийца, следовало понять, что все именно так и произойдет. – Я ненадолго замолчал. – Истинные ценители, как они сами себя называют, никогда не поймут твою музыку.
Баэль слабо улыбнулся:
– И где же мою музыку поймут? На родине графа Киёля?
Я хотел рассказать ему правду, что нет никакой страны и нет никакого графа Киёля, но не смог.
– Да, вполне.
Улыбка исчезла с лица Баэля. Он снова ничего не ответил.
Холодный зимний ветер тоскливо завыл, разрывая тишину. Под ногами хрустели обломки клавиш. Сердце сжалось от боли.
– Я думал, что у меня получится играть без остановки, – внезапно сказал Баэль.
– Как ты вообще до такого додумался?
– Я внезапно осознал, – Антонио повернул голову и посмотрел мне в глаза, – что, если не буду играть, он убьет кого-нибудь еще… Убьет близкого мне человека, чтобы услышать мою прощальную мелодию.
Баэль горько усмехнулся.
– У меня остались лишь вы с Тристаном.
Во мне опять поднялась волна гнева. Если бы он сказал такое в любое другое время, я был бы тронут. Но не теперь, когда чуть его не потерял.
– И ты планировал играть, пока не упадешь без чувств? Как последний романтик, хотел умереть ради дорогих тебе людей. Какая чушь! Ты возомнил себя героем прекрасной легенды? Не хочу тебя огорчать, но ни здесь, ни в Ледяном лесу нет ничего романтичного. Все выпачкано в грязи и пороке. Ты должен жить! Слышишь? Ты просто обязан!
Глаза Баэля расширились от удивления, но вскоре его губы насмешливо изогнулись.
– Странно слышать от тебя такие слова… Если мне не изменяет память, ты сам был готов умереть. Но хорошо, больше я не буду так играть.
От его улыбки веяло холодом, а он сам словно исчезал, таял, как призрак. В тревоге я задал единственный волнующий меня вопрос:
– Баэль, что-то случилось? О чем ты думаешь?
Он покачал головой.