Он догнал женщину, взял ее под руку, заговорил о солнце, о снеге. Та с благодарностью приняла и руку, и разговор. Маше ничего не оставалось, как идти следом.
Дома на свет появился вчерашний рыбный пирог, щи с курятиной, Мишка ел, против ожидания, чинно и аккуратно, ну, может, не безупречно, но во всяком случае, чище, чем некогда тетя Рыкоса. Улучив минутку, когда тетушка вышла, он сказал девочке:
– Я придумал.
– Как мне сбежать?
– Нет, как тете Маше хоть немного облегчить разлуку с тобой. Мы сделаем ей дочку-снеговичку.
– Мишка, – Маша опустилась на стул. – Ну что ты. Вместо живой дочки – ледяную.
– Это на время, – он оглянулся на дверь. – Послушай, у дикушек много детей, ты сама видела.
– Ну…
– Не все из них хорошо переносят зиму, близость зверей, пищу с костров. Можно принести ей тех, кто послабее.
– Детишек? – переспросила Маша. Ее последнее слово услышала вернувшаяся тетка Марья.
– Что?
– Да вот, я рассказывал Маше, как дела в убежище дикушек. Детишки хворают, зима больно лютая, мы по деревням молочко коровье собираем, но им же каждый день надо…
– Дети без молока! – всплеснула руками хозяйка. – Куда только их мамки смотрят!
– А мамки что, кого медведь задрал, кто от лихорадки помер. Есть у нас и сиротки. Им бы в такой дом, как ваш…
– Перехитрить меня хочешь, – погрозила пальцем хозяйка. – Где в мои годы с малышами возиться. Помощница нужна. Да я в любом случае Машу не отпущу. Сможешь – приводи детей, но Маша со двора ни ногой.
У Маши чуть слезы из глаз не брызнули – опять не получилось! Несгибаемая тетка Марья! Девочка выскочила во двор, чтобы никто не увидел ее отчаянья. Добрейшая хозяйка стояла на пути к ледяному рыцарю, а значит, и на пути к завершению Машиной миссии – и возвращению домой. Когда за ней вышел Мишка, девочка хмуро посмотрела на него и сказала:
– Давай лепить снеговичку. Помощницу. А там посмотрим…
Глава 19Звезды осветят путь…
Остаток дня Маша и Мишка катали снежные шары, лепили руки, ноги, поливали водой. Тетка Марья раз вышла на крыльцо, посмотреть, чем молодежь занята. Постояла и сказала:
– Ну дети малые, честное слово!
Маша заметила, что Мишка, прежде чем начать катать шары, вкладывает внутрь веревку из соломы.
– Думай немного! Просто из снега снеговика не оживишь, телу хребет требуется. Мы обычно вокруг дерева лепим, а тут елок нет, зато твой снеговик не будет на месте стоять, как приклеенный. По двору ходить будет, может, и в дом зайдет, если печь не жарко натоплена будет.
Маша, помня жуткие совиные глаза снеговика, постаралась сделать эту снеговичку покрасивее, взяла ложку, вылепила кукольное хорошенькое личико, сбрызнула водой, чтобы схватилось. Вспомнила Варину косу, вылепила такую же из снега. Долго делала платье, шубку. Когда небо заалело на закате, снег тоже порозовел, ребята отступили от готовой снеговички посмотреть на нее, вышла по их зову и тетка Марья:
– Ох, ну как живая! – воскликнули одновременно мальчишка и хозяйка.
– Ты пока не оживляй, пусть на морозе схватится, крепче будет, – предупредил Мишка. Он попрощался с девочкой и хозяйкой, взял на дорожку остатки пирога и направился в лес, где его давно уже дожидался Мохнатко.
– Ты это, если не шутил, приводи детишек-то, пусть хоть перезимуют в тепле, – напомнила тетка Марья.
– Как до убежища доберусь, передам, – ответил парнишка и перемахнул через забор, откуда до леса ближе было.
Хозяйка занялась ежевечерними делами – проверяла птицу, корову. Маша осталась стоять рядом со снеговичкой, убирая излишки снега, приглаживая личико. Когда солнце ушло за лес, по двору протянулись сизые тени, неровные, подвижные. Маша поежилась, хотя ей не было холодно. Вдалеке лениво перелаивались деревенские псы, ветер шуршал ветвями деревьев по ту сторону забора, словно кто-то крался из леса на двор тетки Марьи. Девочке было тревожно, неуютно на улице, но возвращаться в пустой темный дом одной не хотелось, она жадно ловила звуки из амбара – лязгнуло ведро, проговорила что-то ласково тетка Марья корове. Повинуясь порыву, девочка начала лепить сердце для снеговички. Пока она возилась со снегом и соломой, поцарапала костяшки пальцев, на холоде кровь быстро застывала, но несколько капель попали в комочек, который девочка и вложила в грудь снежной бабы.
– Потом оживлю, когда с Мишкой посоветуюсь, – решила девочка.
Отчего-то ей становилось все более тревожно. В мельчайших деталях и событиях она видела сейчас недобрые знаки. Ворон каркнул в лесу, завыла соседская собака, в другое время Маша не обратила бы внимания на такие глупости, но сейчас просто не находила себе места. Она оставила снеговичку, пошла к дому, нервно оглядываясь по пути. Вдруг по крыше амбара что-то прошуршало, перепрыгнуло на курятник, упало в снег – и под снегом маленьким холмиком начало двигаться к Маше. Девочка взвизгнула и побежала к крыльцу. Взлетела на него, перепрыгивая через ступени, потом остановилась на пороге – двор был безмятежен.
– Укатился колобок, – напомнил дворовой, выглянув из сеней.
– Колобок, я же совсем забыла, – пригорюнилась девочка. Едва тетка Марья вошла в избу, Маша набросилась на нее с вопросами.
– Что было в битом горшке?.. – вздохнула хозяйка. – Ну, ты ведь все равно закапывать травы собиралась. Кто ж знал, что ты станешь колобок лепить из этого. Что было, что было… Щи с курятиной варили? Варили. Потроха там куриные были, жир, кровь. То, что я не клала в щи. На крови ты травки замесила, вот на чем.
«Травы и кровь – вот тебе и колобок! По сусекам поскреби, называется», – мелькнуло в голове у девочки.
– Да ты не бойся, в дом никакую нечисть домовой не пустит, рассыплются твои травки к весне, – утешила ее хозяйка. – Только не забывай домовушке кашку ставить.
Утром Машу разбудила громкая перебранка во дворе. Тетки Марьи в избе не было. Девочка оделась, первым делом, как обычно, проверила, съел ли угощение домовой – оно было нетронутым.
– Вот же привереда, – возмутилась Маша, а потом рассмеялась про себя, ну кому кашку есть? Нечистой силе? Она помыла тарелочку и кружку в тазу с растопленным снегом, потом поспешила на улицу. Тетка Марья закрывала калитку, вид у нее был расстроенный.
– Что-то случилось?
– Рысари, Шестипалый с дружиной приехали, зовут меня в общий дом убираться, да я корову оставить боюсь. Вчерашний день последний был от темной недели, дороги открылись, и пошла по деревням коровья смерть, на ногах копыта, на голове рога, на руках когти, как начнет доить кормилицу, до смерти задоит, всю кровь выжмет. Нельзя Зорьку одну оставлять сегодня. И тебя с ней оставлять нельзя – начнет тебя колобок пугать… К людям тебе надо.
– А давайте я прибираться за вас пойду. Чего там делать-то нужно, полы помыть?
– А иди, Никитины свою Варьку тоже послали, у них коров много, все доярки наперечет. Вот вам с подружкой веселее будет…
У общего дома и впрямь стояло несколько саней, были привязаны кони. Изнутри доносились вкусные запахи – варились щи, сбитень, жарились цыплята, пеклись блины, слышался гул мужских голосов, взрывы хохота. Маше незнакомая женщина дала ведро, тряпку, показала, где мыть.
Тряпка чавкала по полу, разводила грязь, в воде плавали щепки, выбитые из деревянного пола набойками на рысарских валенках. Маша вместе с Варей вымыла спальную комнату, прошлась по лестнице, потом остановилась передохнуть, откинула со лба спутанные волосы, расстегнула на кофте несколько верхних пуговиц, чтобы перевести дыхание.
– Что, тяжко? – хихикнула Варя. И вдруг увидела краешек Машиных бус.
– Ой, у тебя бусы есть! Да какие богатые! Тетка Марья дала? Хотя откуда ей взять такие. Ну-ка, покажи, покажи, покажи…
На Варин восторженный визг повернулись головы нескольких воинов, пирующих за столом. Маше пришлось достать бусы, чтобы девчонка закрыла рот.
– Ах, как богато, самоцветы горные, – восхищалась Варя, потом увидела портрет венцессы:
– А это кто? Мама твоя, да?
– Нет. – Маша хотела уже спрятать бусы. Вдруг чья-то огромная рука тяжело опустилась на ее плечо, а другая – схватила портрет. На руках было по шесть пальцев.
Варя ахнула и сделала несколько шагов назад. Маша повернулась и встретилась взглядом с серыми глазами рысаря примерно сорока лет. У него было лицо человека, который многое повидал – худощавое, бледное, с настороженно сведенными бровями, с диким, недобрым выражением глаз. Его щеку пересекал жуткий шрам, но он, как ни странно, совершенно не портил лица воина, не делал его уродливым. Наоборот, его можно было бы назвать красивым, если бы оно не пугало своей необычностью. Судя по всему, это был отважный человек, встречающий врага лицом к лицу.
Сейчас он с превеликим изумлением переводил взгляд с портрета на Машу и так крепко держал ее за плечо, что девочка стиснула зубы от боли.
– Откуда это у тебя? Ты кто? – отрывисто спросил он.
– Это найденыш, – охотно поведала ему Варя. – Сиротка, к тетке Марье прибилась.
– Когда прибилась? Неделю-полторы назад? Да?
Маша молчала, пораженно глядя на рысаря, он расспрашивал ее с такой яростью, что был похож на сумасшедшего.
– Да, да, за несколько дней до ночи новорожденных Звезд. Дяденька, отпустите нас, нам домывать надо…
– Домывать? – повторил он так, что слово прозвучало как оскорбление. – Ты из Громовой груды, верно? Конечно. Бусы, портрет, возраст, кожаная броня, твоя тетя дала мне подробное описание. Ты Калинка? Чего молчишь?
– Отпустите меня, – попросила Маша. – Вы ошиблись.
– Не лги! Впрочем, мне все равно, я уверен! Ты поедешь с нами!
Варька ойкнула и выбежала на улицу. Рысари повернулись к столу, спешно заканчивая обед.
– Погодите! – просила Маша, которую рысарь продолжал держать за плечо. – Куда поеду? С какой стати? Вы что, похищаете меня?
– Простите, ваше чистопородие, меня зовут Андрей Шестипалый, урожденный Саблезуб, я меньше всего ожидал вас увидеть за такой грязной работой. Ваша тетя давно уже оплакивает вас в замке Морского ветра, перед отъездом она слезно просила меня разыскать вас и отвезти на Теплый берег. Прошу вас…