Она высунула растрепанную голову из окна – прямо под башней стоял Никита. Живой.
– Долго спишь! – крикнул он.
– Меня заперли! – отчаянно завопила девочка. – Хотят выдать замуж! Свяжись с дикушками! С Мишкой!
Сильные руки отбросили ее от окна, щелкнул крючок.
– Мне что, и окна запирать? – нелюбезно спросила Рыкоса.
– Я их разобью, – угрюмо пообещала Маша.
– Не стоит, – покачав головой, привениха удобно устроилась в кресле. – Иначе что-то может произойти с этим симпатичным рысарем. Что-то очень плохое.
Она неопределенно покачала рукой, из рукава высунулся синий цветок – рукоятка кинжала. Подавленная, Маша села на кровать.
– Посмотри, до чего себя довела, – мягко принялась укорять ее Рыкоса. – Не одета, не причесана, всю ночь плакала, к завтраку не притронулась. Быстро же ты забыла все, чему я тебя учила.
– Если что-то произойдет с Никитой, я всем расскажу, что вы подменили венцессу, выдали меня за нее, – твердо пообещала девочка.
– Предашь меня – значит, предашь себя. Не забудь, милая, мы теперь заодно. Я не думаю, что чистопородные рысари забудут твое поведение на обеде. Круг позора и топор палача ждут нас обеих. Так что не глупи… А что касается того красивого мальчика – не беспокойся. Я хотела дать тебе время, чтобы ты успокоилась и смирилась со своей участью, но услышала, что ты кричала о дикушках… Свадьба состоится через три дня! За этот срок твой друг не успеет ничего предпринять. Оставляю тебя одну – не сердись. Столько приготовлений, столько дел, вряд ли я смогу навестить тебя, так что увидимся на твоей свадьбе. Кушай хорошо, за три дня голодом себя все равно не заморишь…
С притворной заботой потрепав девочку по щеке, привениха удалилась. Заскрежетал засов. Маша осталась одна в красивой комнате, которой только вчера любовалась. А теперь она стала ее тюрьмой…
Два долгих дня провела девочка в своей комнате. Она старалась не уснуть подольше, надеясь разжалобить или подкупить слуг, которые приносили ей еду, но они появлялись только тогда, когда девочка засыпала, видимо, специально следили за ней. Утром, как правило, в комнате оказывалось прибрано, на столе стыла еда, из кувшина пропадала веточка. Маша щелкала пальцами, возвращая прутик без листика, ковырялась в каше, потом развлекалась тем, что рвала простыни и вязала из них бантики, которые потом швыряла из окна. На третью ночь она твердо решила не спать. Хорошенько выспавшись днем, девочка просто лежала в кровати с закрытыми глазами и ждала… Под утро скрипнула дверь. Зазвякали тарелки из светлой глины. Маша услышала голос лекаря Сердюка:
– Вот он прутик, здесь. Просто колдовство какое-то. Куда вы лезете с примеркой свадебного наряда, приходите утром. Накройте кашу тарелкой. Лучше бы прямо в чугунке принесли, венцессам тоже нужна горячая пища. Идите. Я захвачу эту веточку…
Маша дождалась, пока лекарь подкрадется к тумбочке у ее кровати, затем внезапно села и сказала:
– Так вот кто ворует мой прутик!
Лекарь охнул, схватился за сердце и сел на кровать.
– Я понимаю, нехорошо, – согласился он. – Но где же мне взять листья кривуги? Идти в долину однорогов? Я там и часа не продержусь. А лекарство обледеневшим каждый день надо…
– Так пусть ваши обледеневшие сходят за листиками в долину, – предложила Маша.
– Никита вон все собирается, да других дел по горло…
– Никита! – подскочила девочка. – А когда он вернулся?
– Да он вроде и не уходил никуда… – пожал плечами Сердюк.
– Как? – помертвевшими губами спросила Маша. Она-то надеялась, что он найдет Мишку и они помогут ей, а он и вовсе забыл про нее…
– А куда же он пойдет, без лекарства? – удивился лекарь. – Ты веточку не отдаешь, заколдованная она у тебя, что ли. А ему снадобье каждый день принимать надо, не то застынет…
Маша закрыла лицо руками – последняя надежда на освобождение пропала…
– Ты это, чего, – заволновался Сердюк. – Из-за свадьбы переживаешь? Эх, да что там, замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть. Кого тебе в суженые-то прочат?
– Ванечку, – проревела девочка. – Дурачка…
Сердюк почесал за ухом, потом сказал озадаченно:
– Вот оно как… Дурачка… Муж из него, конечно, никакой, да и ты пока не доросла до жены. А впрочем, муж-дурачок – не так уж плохо, говорят в народе. Ванечка, он добрый малый, я его с малолетства знаю. Мастерит себе тележки да крылышки, никого не трогает. Слуги, конечно, за ночь крылышки разбирают, а то построит их да и брякнется… Ничего, стерпится – слюбится. Погоди, ты что же, за Никиту замуж собиралась?
– Да ни за кого я не собиралась! – обозленная Маша швырнула подушку через всю комнату. – Тетке моей с веником породниться надо! А меня она в замке запрет!
– Ну что же, не ты первая, не ты последняя. Веточку-то дай мне. Для больных.
– Берите пока, – разрешила девочка. – Передайте Никите, что свадьба у меня… Впрочем, все равно…
Вот эти собственные слова – «все равно» – оказались для Маши решающими. Она уже ни на что не надеялась. Легла в кровать и уснула, и разбудили ее только служанки, пришедшие наряжать ее к свадьбе. Неизвестно чье свадебное платье – белое с красным – было слишком широко и длинно, его подгоняли «на живую нитку», лишь бы маленькая невеста не запуталась в нем. Ей нарумянили щеки, подкрасили брови, непонятно зачем, ведь весь «макияж» скрылся под вязаной пуховой паутинкой фаты-шали, которая скрывала девочку почти до самых пяток. «Вот уж не думала, что выйду замуж раньше Светки Новорусовой. Да и вообще раньше всех в классе», – подумала Маша, увидев себя в зеркале: блестящий любопытный глаз в пушистой ячейке фаты. Она ожидала, что ее проведут коридорами до зала торжеств, но вместо этого ее вывели на улицу, усадили в повозку, набросили на плечи шубу золотистого меха, ту самую, что подарила ей тетя Марья. С ней остался один незнакомый рысарь, да еще возница, тот самый, что вез ее из Опушкина в замок Морского ветра.
– Чует мое сердце, с этой венцесской опять что-нибудь да случится, все не по-людски, – проворчал он, едва повозка тронулась.
– В чем дело? Куда мы едем? – спросила девочка, остро жалея, что нет у нее ничего, что можно было бы применить в качестве маячка и сбежать, ни одной одинаковой вещицы, даже камешки на бусах, даже пуговицы были разными.
– Куда? В часовню Звезд, конечно! – удивился рысарь. – Где же еще проводятся бракосочетания? Все уже там или по пути туда. Невеста приезжает последней.
– Ах, да, – вспомнила Маша свадьбы в Опушкине. Сердце ее сжалось – вернуться бы в то время, все изменить. Ни колобка, ни Рыкосы, ни Ванечки. Верхом на Мохнатко до Никиты – и обратно, к умшастому ежу Чуру, он бы что-нибудь придумал.
Погруженная в собственные мысли, она не сразу заметила, что повозка остановилась на границе между каменистым морским берегом и безлистным лесом. Услышала знакомые слова – честным пирком да за свадебку – и вздрогнула. Неужели началось?
Вдруг все ее существо охватила безумная надежда. Повозку остановили дикушки. Ряженные в пестрые шали да мохнатые шубы лесные красавицы отчаянно кокетничали с возницей и рысарем. Взгляд Маши метался от одного лица к другому – но тщетно. Дикушки были незнакомыми, никто не обращал на невесту внимания. Тут кто-то хлопнул в ладоши – и мир вокруг потемнел, словно небо и земля поменялись местами. С головы девочки сдернули пушистую шаль, и она увидела улыбающуюся морду снежного волка.
– Тсс, – чья-то крепкая рука зажала ей рот.
Мишка – его невозможно было не узнать – обрядил Мохнатко в Машину фату, тщательно расправил складки, а потом хлопнул в ладоши, и волк исчез.
– Я за ним, посмотрю, чем дело кончится, – объяснил Мишка тому, кто держал девочку, а потом подмигнул ей. – Понравится ли привенихе невеста.
Сквозь деревья Маша разглядела повозку, окруженную дикушками. На ней чинно восседала невеста, с ног до головы укрытая шалью. Не дай бог выпрямится во весь рост раньше времени, как тогда, на свадьбе, подумала девочка. Мишка же удобно устроился позади повозки, на приступочке.
Толпа рассосалась, повозка тронулась. Только тогда рука на Машиных губах разжалась, и девочка смогла обернуться. Перед ней стоял Никита.
– Теперь можешь кричать, – объявил он, ухмыльнувшись. – Удивилась?
– Я думала, ты меня предал! – Маша бросилась ему на шею. – Но как?
– Как бы я прожил несколько суток без твоего листика? – вопросом на вопрос ответил он. – Мне нужно принимать снадобье ровно в тот же час, через сутки, иначе я покроюсь льдом. Счастье еще, Мишка шел за тобой почти от самой деревни, пока ты блаженствовала в замке, он подружился с местными дикарями.
– Дикушками… – поправила его Маша.
– Вот-вот! – подтвердил Никита. – Твой крик из окна слышала вся округа. Так что он сам вышел на меня, стоило мне немного прогуляться в ближайший лесочек. В общем, сейчас он отведет глаза на свадьбе, а мы с тобой доберемся до…
– До ручки, – хладнокровно сказал кто-то, приставив острие меча к горлу Никиты. Тот сдвинул брови, но промолчал. Маша узнала Андрея Шестипалого.
– Дядя Андрей, – умоляюще начала девочка. – Я понимаю, вы любите Ванечку, но…
– Ах, дети, – снисходительно улыбнулся он. – Я тоже все понимаю. Первая любовь, ранняя свадьба, выкрали невесту – какая романтика! И то, что Ванечка не совсем здоров и не может понравиться девочке, когда рядом такой бравый рысарь… Это все понятно.
– Ничего вы не понимаете, – сквозь зубы процедил Никита.
– Калина, детка, ты должна понимать – положение обязывает. Лично для тебя эта свадьба ничего не будет значить, любая с твоим титулом могла бы быть на твоем месте. Взрослые серьезные дела. Рыкосе нужно право на беспрекословное приказание, замки Горы Ледяной угрозы и защита от Зазубрины. Мне – пристроить Ванечку, чтобы титул не пропал с его смертью. А еще мне нужна свобода, чтобы выследить наконец Зверюгу, Ужас Горы Ледяной угрозы и отомстить. За смерть друзей, в том числе твоего отца, за мой шрам, наконец. Потерпите, дети, до совершеннолетия Калины. Все равно вам еще рано о любви думать.