Тысяча восемьсот сороковой год был високосным; я пометил в своем дневнике дату 29 февраля. Оказалось, это был день рождения Харлигерли, и он попросил шумно отпраздновать столь замечательное событие.
– Даром, что ли, – пророкотал он, смеясь, – мне выпадает такое счастье всего раз в четыре года?
Мы с радостью выпили за здоровье этого славного малого, немного болтливого, но зато надежного и выносливого, к тому же постоянно поднимающего наш дух своим неизменно радостным настроением.
В тот день мы находились на 79°17’ южной широты и 118°37’ восточной долготы. Берега пролива Джейн располагались между сто восемнадцатым и сто девятнадцатым меридианами; теперь «Барракуду» отделяло от полярного круга всего двенадцать градусов.
Произведя наблюдения, братья расстелили на скамейке весьма неполную в те времена карту антарктического бассейна. Я присоединился к ним, и мы попытались хотя бы приблизительно определить, какие известные земли лежали к северу от нас.
Не забудем, что с того момента, как наш айсберг достиг Южного полюса, мы оказались в Восточном полушарии. Мы никак не могли оказаться на Фолклендах или повстречаться с китобойными судами, бороздящими море в окрестностях Южных Сандвичевых, Южных Оркнейских островов и Южной Георгии.
Естественно, капитан Уильям Гай ничего не знал об антарктических экспедициях, предпринятых после начала путешествия «Джейн». Ему было известно только об открытиях Кука, Крузенштерна, Уэдделла, Беллинсгаузена и Моррелла. Для него стали новостью последующие экспедиции: второй поход Моррелла и плавание Кемпа, несколько раздвинувшие представления об этих отдаленных краях. От своего брата он узнал и о нашем открытии, согласно которому широкий морской пролив, названный по имени его корабля «Джейн», разделяет Антарктиду на два обширных континента.
В тот же день Лен Гай обмолвился, что если пролив и дальше пройдет примерно по сто восемнадцатому – сто девятнадцатому меридианам, то «Барракуда» проплывет вблизи предполагаемого местоположения южного магнитного полюса. Как известно, в этой точке сходятся все магнитные меридианы, а располагается она на обратной стороне земного шара по отношению к северному магнитному полюсу; магнитная стрелка принимает в ней вертикальное положение. Должен заметить, что в то время местоположение магнитного полюса еще не было известно с точностью; для этого потребовались новые экспедиции[60].
Впрочем, для нас эти географические рассуждения были лишены практического смысла. Гораздо больше заботило нас другое: пролив Джейн неуклонно сужался, его ширина сократилась уже до десяти-двенадцати миль. Теперь мы могли видеть одновременно оба его берега.
– Ух! – заметил как-то боцман. – Будем надеяться, что он останется достаточно широким, чтобы могла протиснуться наша лодочка! Вдруг пролив окажется тупиком…
– Этого не приходится опасаться, – отвечал Лен Гай. – Раз течение несет нас на север, значит, на севере есть проход, так что нам остается только положиться на течение.
Спорить с этим не приходилось. «Барракуда» приобрела незаменимого лоцмана – океанское течение. Однако, если бы течение внезапно повернуло вспять, мы бы не смогли продвинуться дальше без помощи сильного попутного ветра.
Кто знает, вдруг в нескольких градусах к северу течение повернет на запад или на восток, в зависимости от изгиба берегов? Впрочем, мы не сомневались, что к северу от припая лежат земли Австралии, Тасмании и Новой Зеландии. Нас мало заботило, в какой именно точке мы возвратимся в цивилизованный мир…
Плавание продолжалось в тех же условиях на протяжении десяти дней. Лодка уверенно ловила парусом ветер. Оба капитана и Джем Уэст не могли нахвалиться прочностью лодки, при том что в ней не было ни грамма металла. Нам ни разу не пришлось заделывать ее швы, ибо они отличались безупречной герметичностью. Правда, такой безмятежности способствовало и море, на котором почти не было волнения.
Десятого марта, оставаясь на том же меридиане, мы достигли 76°13’ южной широты. «Барракуда» уже преодолела шестьсот миль, на что ей потребовалось двадцать дней: таким образом, ее среднесуточная скорость составила тридцать миль.
Мы молили Небо, чтобы скорость оставалась прежней и в последующие три недели, ибо тогда мы могли рассчитывать, что проходы в ледяных полях останутся открытыми или что мы хотя бы сможем обогнуть паковые льды, не упустив рыбацких судов…
Солнце теперь буквально цеплялось за горизонт. Приближался момент, когда Антарктида погрузится в полярную ночь. К счастью, наш путь лежал на север, где еще брезжил свет.
Однажды мы стали свидетелями – и участниками – явления наподобие тех, описаниями коих наполнено повествование Артура Пима. На протяжении трех-четырех часов с наших пальцев, волос и бород снопами сыпались искры. Мы угодили под электрический снег: с неба летели пышные снежные хлопья, соприкосновение с которыми вызывало электрический разряд. Море бурлило, угрожая залить лодку, однако удача не покинула нас.
Небо тем временем становилось все темнее и темнее. Нас все чаще окружали туманы, сохраняя видимость лишь в пределах нескольких кабельтовых. Нам пришлось удвоить бдительность, дабы избежать столкновения с дрейфующими льдами. Кроме того, на юге небо пронзали яркие вспышки полярного сияния.
Температура резко упала: она не поднималась теперь выше 23°F (-5 °C). Мы встревожились: температура воздуха не могла повлиять на направление течения, однако она тут же сказалась на состоянии атмосферы. С усилением холода ветер стихал и скорость лодки сокращалась вдвое. А ведь достаточно было двухнедельной задержки, чтобы лишить нас шансов на спасение и вынудить зазимовать у кромки припая!
Еще через двое суток Лен Гай и его брат решили определить наше местоположение, благо небо внезапно очистилось, предоставив возможность для наблюдений. Солнечный шар уже не показывался из-за горизонта, поэтому задача оказалась не из легких. Вот каким был результат: 75°17’ южной широты, 118°3’ восточной долготы.
Итак, 12 марта «Барракуда» оказалась всего в четырехстах милях от полярного круга.
Мы с облегчением заметили, что пролив, весьма сузившийся в районе семьдесят седьмой параллели, далее к северу снова стал расширяться. Теперь его восточные берега было невозможно разглядеть даже в подзорную трубу. Это обстоятельство сулило, впрочем, и неприятности, ибо течение, не встречая сопротивления берегов, замедлялось, и мы опасались, что оно пропадет вовсе.
В ночь с 12 на 13 марта ветер стих и на море лег густой туман, грозя столкновением с плавучими льдами. Однако туман в этих широтах не мог нас удивить. Удивляло другое: вместо того чтобы замедлить бег, наша лодка разгонялась все сильнее. Мы не могли объяснить это явление ускорением течения, ибо плеск волн за бортом служил доказательством, что мы плывем куда скорее, чем несутся его воды.
Так продолжалось до самого утра. Мы не могли понять, что происходит. Наконец к десяти часам утра туман стал рассеиваться. Нашему взору предстал западный берег, усеянный камнями; впрочем, на заднем плане не было привычных гор.
Мы затаили дыхание: в четверти мили над равниной возвышалась фигура высотою примерно в пятьдесят саженей. Она напоминала громадного сфинкса с выпрямленной спиной и вытянутыми вперед лапами – то самое чудовище, которое возлежало, согласно греческим мифам, у дороги в Фивы…
Неужели перед нами было живое существо – невиданный монстр, мастодонт, в тысячи раз превосходящий размерами колоссальных мамонтов, останки которых до сих пор находят в полярной мерзлоте? Наши души пребывали в таком смятении, что мы готовы были поверить в это, как и в то, что мастодонт собирается занести лапу над нашей лодчонкой…
Однако после первого смятения мы сообразили, что проплываем всего-навсего мимо горного отрога необычных очертаний, вершина которого, напоминающая голову, только что вышла из тумана.
Ах, это сфинкс!.. Я вспомнил, что в ночь перед тем, как айсберг поднял из волн «Халбрейн», мне приснилось сказочное создание той же породы, стерегущее полюс и готовое поделиться своей тайной с одним лишь Эдгаром По…
Скорость «Барракуды» возрастала уже на протяжении нескольких часов. Теперь лодка не плыла, а летела, при том что течение замедлилось. Внезапно стальной багор с «Халбрейн», теперь лежавший на баке лодки, сорвался с форштевня и, увлекаемый неведомой силой, исчез во тьме. Канат, к которому был привязан багор, натянулся, подобно струне. Казалось, багор тянет нас к берегу…
– Что происходит?! – вскричал Уильям Гай.
– Рубите канат, боцман, – приказал Джем Уэст, – иначе мы налетим на скалы!
Боцман бросился на бак. Неожиданно нож выскользнул из его рук. Канат лопнул, и багор, подобно ракете, понесся к каменному чудовищу.
В одно мгновение все железное, что было в лодке, – кухонная утварь, оружие, печка Эндикотта, ножи, висевшие доселе у нас на поясах, – устремилось в том же направлении… Неужели и лодке суждено оказаться на прибрежных скалах?
Что же происходит? Как найти объяснение? Приходилось признать, что мы попали в края, где происходят невероятные события, в которые я отказывался верить, считая их галлюцинациями Артура Пима…
Но происходившее с нами не было галлюцинацией!..
Времени на размышления не оставалось. Лишь только мы коснулись берега, нам в глаза бросилась шлюпка, лежавшая поблизости на песке.
– Шлюпка с «Халбрейн»! – вскричал Харлигерли.
И верно, то была шлюпка, украденная Хирном, точнее, то, что от нее осталось. Было ясно, что шлюпку разбило волнами о прибрежные скалы.
Мы заметили, что с нее также исчезли все железные детали: гвозди из обшивки, стержень киля, заклепки форштевня и ахтерштевня, скобы руля…
Что все это значило?..
Крик Джема Уэста заставил нас собраться справа от шлюпки. Здесь лежали три трупа: Хирна, старшины-парусника Мартина Холта и одного из матросов с Фолклендов… Из тринадцати человек, вышедших в море с гарпунщиком, осталось трое, и те мертвые. Смерть прекратила их мучения всего несколько дней тому назад…