у, может на год меня младше. Её звали Марина, она была дочерью начинающих, но успешных предпринимателей. И за неё запросили выкуп…
Ещё одна пауза. Тошнота подкатила к горлу, но я проигнорировала её, сцепив пальцы в замок и наконец-то посмотрев прямо на своих гостей. И улыбнулась, горько, едко, цинично:
- Мы провели вместе несколько недель. Мы верили, что нас спасут. Но её родители опоздали с выкупом всего на один час… Один, грёбанный час. Её выволокли в центр комнаты, где нас держали, изнасиловали и забили насмерть арматурой и битами, с металлическими набалдашниками. Со смешками и шуточками, на тему свежего мяса. Я не помню, что было дальше. Всё, что я запомнила – это дикие, мёртвые глаза на залитом кровью лице, а дальше один большой, зияющий темнотой провал, - глубоко вздохнув, я потёрла плечи ладонями, пытаясь избавиться от фантомной боли, сковавшей тело и отдававшейся в висках и душе. Сгорбилась, издав тихий, почти истерический смешок, качая головой. – О том, что было дальше, мне рассказал отец. Ворвавшись вместе с группой захвата, он увидел меня, стоящую на коленях и обнимающую мёртвую девочку. Один нападавший был мёртв, второй ранен… А третий стоял рядом со мной, замахнувшись арматурой. Если бы они задержались или замешкались на пару минут, я бы тоже осталась там, в этом подвале.
Сглотнув, нервно заправила прядь волос за ухо, ёжась под пристальными взглядами и вновь переживая неприятную для себя беззащитность и непривычную открытость. И тихо, почти неслышно добавила:
- Первый срыв случился спустя месяц, полтора. Мне вылечили синяки, переломы и сотрясение. Подтянули до приемлемого уровня истощённый организм. И вызвали на очную ставку с задержанным. Её я провела как в тумане, отвечая на вопросы следователя, дала показания и указала на того, кого нужно. А когда ехали обратно в больницу меня накрыло. Да так, что врачи определили меня в психоневрологическое отделение, накачав сильнейшими транквилизаторами. На обычные седативные, как оказалось, я не реагирую совершенно. Оттуда отец с братьями забрали меня через две недели, когда однажды, придя меня навестить, Димыч просто не смог до меня дозваться. Он же послал по пешему эротическому маршруту врачей, больницу и их рекомендации, вместе с диагнозами. Меня выхаживали дома. Димка, Веня и Харон попеременно дежурили рядом, не давая скатиться в депрессию и заставляя двигаться дальше. Они же помогали учиться заново жить и общаться с людьми, справляться с эмоциями и подавлять накатывающие порой приступы паники.
Взяв подрагивающими пальцами кружку, я допила чай, повертела в руках керамическую чашку с морозным узором по бокам…
- Меня называют отмороженной, ледяной, Снежной Королевой и много как ещё. Те, кто со мной встречается впервые, считают, что я просто высокомерна или же бесчувственная напрочь. А может и то и другое вместе. Вопрос в том, что тогда это был мой единственный шанс жить нормально, не просыпаясь каждую ночь с криком от очередного кошмара, не мучаясь бессонницей и не дёргаясь от любых резких звуков или жестов. Чем объяснять кому-то почему я так реагирую, мне было удобнее заморозить собственные чувства и эмоции, держать их под контролем и не позволять себе лишнего. А потом, это просто стало привычкой, - едва заметно пожала плечами, устало закрыв глаза и качнув головой. – Привычкой, ломать которую больно и сложно, хотя я всё же пытаюсь… Вы хотели знать, что вчера произошло? Ответ прост. Меня просто вернули в прошлое, когда боишься лишний раз вздохнуть или шевельнуться. Когда страх так велик, что сковывает всё и оставляет одно единственное желание – выжить. И если ради него мне надо подчиниться нападавшему – я подчинюсь. Поэтому я не кричала. Поэтому не смогла сопротивляться. И только когда он ударил Катю… Тогда во мне что-то сломалось. И только тогда я смогла хоть что-то сделать… В отличие от того раза.
Наступившую тишину можно было потрогать руками. Я замолчала, чувствуя, как саднит горло, как рот стягивает сухостью и горечью, а глаза начинает предательски щипать. Неслышно усевшись рядом Харон, привычно обняла меня за талию, тукнувшись носом в плечо. Я слабо улыбнулась, в знак благодарности, сжимая её пальцы и пытаясь не дрожать. Разговор отнял все силы, вывернул меня наизнанку и разобрал на части. Но впервые за эти чёртовы десять лет, я чувствовала себя…
Живой. И демоны прошлого, так настойчиво копошившиеся в моей душе, сделавшие первые годы после случившегося чистым и ничем незамутнённым адом, казались уже не такими и страшными. Печальными. болезненными, навсегда оставшимися со мной и во мне. Только теперь, почему-то, они уже не грозили подчинить всю мою дальнейшую жизнь, заковывая в жёсткие рамки ненависти, отчаянья и страха.
Хруст стекла привлёк моё внимание, и я посмотрела на парней. Они сидели неподвижно, даже дышать старались через раз, а на лицах застыло такое выражение, словно они только чудом удерживаются от того, чтобы не разнести всё вокруг. И только Олег выглядел самым спокойным из всех…
До того момента, пока я не перевела взгляд на его руки. По ним на ковёр стекали капли крови. Верещагин сжал свою чашку так, что она раскололась в его руках, но рокер этого даже не заметил, продолжая сжимать осколки, углубляя полученные раны.
Он попытался встать, но подскочившая к нему Харон толкнула его обратно, тихо рявкнув:
- Сидеть.
На неё уставились уже все трое, такими говорящими взглядами, что будь на месте Женьки кто-то послабее нервами, сбежал бы не оглядываясь. Но мой обожаемый патологоанатом, увы, не прониклась и, скрестив руки на груди, зло припечатала:
- Сели, лапки сложили и молчим. Кто рыпнется, догоню сковородкой, а она у Эльзёныша чугунная. Ты, - тонкий палец ткнул в Верещагина, - руку разжал. Осколки на пол и не шевелись. Остальным же предлагаю дружно выдохнуть и потерпеть, пока я принесу успокоительное. И нет, алкоголь не налью. Но отпустить хоть немного должно будет.
И с этими словами она выскочила из комнаты, бодрой рысцой отправившись в сторону кухни. Что бы уже оттуда, крикнуть:
- Фроз, чудо моё примороженное… Марш за аптечкой и спасай своего рыцаря, мать его, на чёрном байке. Я на больничном и отбирать хлеб у коллег мне религия не позволяет!
Вздрогнув, нахмурилась, глядя на окровавленную ладонь Олега. Кивнув собственным мыслям, я осторожно поднялась и вышла из зала. Что бы вернуться туда спустя несколько минут вместе с искомой аптечкой, лежавшей в ванной.
Как ни странно, байкеры, редко выполнявшие чужие пожелания, шедшие в разрез с их собственными мыслями и стремлениями, сидели всё ещё неподвижно. Только кулаки сжимались и разжимались, выдавая насколько всё плохо. И насколько же, на самом-то деле, им трудно держать себя сейчас в руках.
Подтянув поближе журнальный столик, я уселась на него, устроив аптечку рядом с собой и осторожно. очень медленно взяла Олега за запястье, потянув на себя пораненную руку. Бережно сжала сильные пальцы, поворачивая ладонью к себе и проговорила тихо:
- Прости.
Верещагин промолчал. Сглотнул только судорожно и резко, порывисто наклонился вперёд, пододвигая столик вместе со мной ещё ближе. Что бы уткнуться носом в моё плечо, совсем как Харон недавно, закрыв глаза. Говорить что-то он не захотел, только дышал рвано и загнанно. Зато отмер Лександрыч, с размаху приложившись кулаком по бедному столику. На моё счастье тот выдержал, укреплённый снизу металлическими пластинами, а Алёхин всё-таки вскочив на ноги, похлопал себя по карманам и закурил, напряжённо остановившись у открытого окна. Харлей же даже вставать не стал, затянувшись сигаретой и глядя куда-то в потолок. После чего хрипло, каркающе выдохнул:
- Ещё раз, млять, извинишься, поступлю как с Зайчулей – перекину через колено и отшлёпаю нахрен. Удумала она тут, извинениями сыпать… Млять, Эльза, я тебя предупредил! Так что не искушай и не «извинякай» мне тут!
- Обороты сбавь, - появившаяся, как чёрт из табакерки, Харон, показала рыжему байкеру кулак и отобрала сигарету. Что бы сунуть вместо неё стакан с какой-то настойкой, судя по сильному травяному запаху. – Я понимаю, что душа требует спирт, кровь и насилие, в огромном количестве. Но поимей совесть, проникнись моментом, выпей лекарство и оцени, что эта отмороженная напрочь личность впервые за десять лет кому-то рассказала о случившемся. Будете на неё так смотреть, она вам не только ещё раз извинения принесёт, но и в организации сатанинского культа сознается, лишь бы вам полегчало.
- Харон, - я вздохнула и потёрла лоб, продолжая вытаскивать оставшиеся в ранках осколки и то и дело промокая кровоточившие порезы ватой. – Хватит.
- Учитывая, что я действительно могу сказать обо всей ситуации в целом, - Женька обошла столик, оккупированный мною, и повторила тот же трюк с Михаилом, отобрав сигарету и насильно сунув чуть ли не в рот точно так же стакан настойки. – Я ещё просто-таки образец белой, пушистый и очень послушной личности. И не сверлите меня взглядом, мил человек, я не проникнусь. Моя нервная система пережила двоих начальников, троих заведующих и пять сменщиков, двое из которых спились, один ушёл от греха подальше, а ещё два получили самый натуральный нервный срыв, не выдержав суровых будней нашей милой профессии. Поверь мне, красавец, я видела покорёженные и обгоревшие тела, пострадавшие в авариях, зверски замученных маленьких детей и забитых насмерть беременных женщин. Так что меня твои гневные взгляды не смогут не то, что бы впечатлить… - тут Женька хмыкнула, вновь скрестив руки на груди. – Они у меня даже тени лёгкого испуга не вызовут!
Я тихо вздохнула, не влезая в эту тираду и не пытаясь остановить подругу. Во-первых, потому что это было бессмысленно. Когда Харон начинала цинично высказываться на тему собственной работы, это говорило о том, что она серьёзна и сосредоточенна, а отхватить от неё метких и едких замечаний, попавшись под горячую руку мне не хотелось.
А во-вторых, я просто не знала, что говорить и как себя дальше вести. Я не знала, что им ответить после собственного рассказа и не представляла, как именно они теперь ко мне относятся. И хотя оба директора заверили меня, что увольнение мне не грозит… Всё же сомневаюсь в том, что они действительно захотят видеть меня в клубе. Но собственные мысли я благоразумно не стала озвучивать, прекрасно понимая, что Илья Алексеевич не применёт выполнить собственное обещание.