Мне понятно, что в нем видит моя сестра. Он мастер на все руки. И он умный. Он ее страховочная сетка.
У нее никогда не было отца, чтобы позвать его на помощь, когда она тупила с домашним заданием или когда ломался холодильник и вода растекалась по всему полу, а она не могла позволить себе такой роскоши, как вызов ремонтника.
У нее никогда не было отца, который бы похвалил ее ум и красоту, сказал ей, что никогда нельзя довольствоваться достигнутым, но нужно всегда стремиться к вершине.
У нее никогда не было отца… зато у нее был Харрис.
– И когда же вы с Грир снова сойдетесь? – спрашиваю я, кладя подбородок на руки и подмигивая.
– Корабль давно отплыл, – говорит он, отказываясь встречаться с моим любопытным взглядом.
– По тебе этого не скажешь. Ты все еще любишь ее. Я знаю, даже не вздумай отрицать, – говорю я. – И она все еще любит тебя. Она по уши в тебя влюблена. Я это знаю, и ты это знаешь.
Харрис качает головой, вытирая стойку тряпкой в красную полоску.
– Я не верю в такую вещь, как брак.
– Ой! Один из этих.
Он фыркает.
– Брак изжил себя. Люди не обязаны жить с одним человеком всю свою жизнь. Никто никому не принадлежит. Если мы кого-то любим, мы можем быть с ним, если захотим, но нам не нужно дорогое кольцо и листок бумаги, который вы спрячете в шкафу для хранения документов и больше на него никогда не посмотрите.
Забавно, что он говорит это, потому что некоторое время назад они с Грир подумывали связать себя узами брака. Похоже, люди меняются, а вместе с ними меняются их мысли.
– Зато это романтично, – говорю я. – Это знак верности.
– Тогда у нас с тобой совершенно разные представления о романтике.
– Не спорю. – Я встаю и заглядываю за прилавок. – Послушай, Харрис. Если тебе скучно, не хочешь приготовить мне чай со льдом?
Я бы попросила «Лондонский туман», но если я его закажу, то потом буду думать о Ронане, а в последнее время я только это и делаю.
Его плечи понуро опускаются. Мне кажется, это притворство, ведь он все равно идет и готовит мне чай. Мгновение спустя он ставит передо мной чашку и приветствует у кассы женщину в туфлях от Гуччи.
Во всех других заведениях у них есть бариста, кассир и кто там еще требуется. Но это их флагманское кафе, всего шестьсот квадратных футов, и ему нравится самому обслуживать посетителей.
Он также ярый сторонник контроля, ему нужно постоянно знать, что происходит, следить за тем, чтобы кофе варился при идеальной температуре двести пять градусов по Фаренгейту и ни одна чашка чая не заваривалась дольше трех-пяти минут. Это самое маленькое их кафе, зато оно приносит больше всего дохода, и это, безусловно, заслуга Харриса.
Он возвращается, чтобы приготовить даме у стойки двойной мокко со льдом, и она протягивает ему двадцатидолларовую купюру.
– Итак, вернемся к Грир, – говорю я.
Лицо Харриса каменеет.
– Признайся честно, ты ведь в течение многих лет пудрил ей мозги.
– По чьим словам?
– Это не вопрос мнения. – Я потягиваю чай со льдом. Он идеален. Может, Харрис не так уж и плохо ко мне относится? Или же у него пунктик в отношении качества? Вероятно, последнее. – Это факт.
– Не понимаю, чего ты ожидаешь от меня, – говорит он. – Мы работаем вместе. Мы всегда вместе. И она мой лучший друг. Уверяю тебя, никто никому не пудрит мозги. Просто… нам так лучше. Это то, что в данный момент устраивает нас обоих. И должен ли я напоминать, что это она съехала от меня, а не наоборот?
Я вздыхаю. Мне вспоминаются грустные нотки в голосе моей сестры всякий раз, когда она говорит о Харрисе. Она все еще любит его. Она все еще питает надежду. И глядя на него сейчас, я вижу, что он не намерен возвращаться к тому, что было. Если бы он хотел ее вернуть, он бы боролся за нее. Если он может бороться против изменения климата, то что мешает ему побороться за женщину, которую любит?
– Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты придурок? – спрашиваю я. – И эгоист.
– Никогда, – с улыбкой отвечает он.
– Тогда я это говорю. – Я делаю глоток чая. – Это потому, что ты единственный мальчик в семье.
– Что?
– Ты единственный мальчик в своей семье. Причем самый младший, – говорю я. – Ты привык к тому, что с тобой все должны носиться. И тебе никогда не приходилось делить чье-то внимание. Вот почему ты такой мудак.
– Ничего себе. – Он на миг умолкает. – Это довольно сурово, Мередит.
– Думаю, ты мог бы быть и повежливей, – говорю я. – И тебе придется поработать над этим.
– Я вежливый. – Одна его бровь недоуменно ползет вверх.
– Не со мной, – говорю я.
– Это лишь потому, что мне не все равно. Ты как маленькая сестренка, которой у меня никогда не было. И Грир жутко бесит, когда ты совершаешь всякие глупости… Не знаю… как можно было выйти замуж за мужчину вдвое старше тебя.
У меня от удивления отваливается челюсть.
– Ты серьезно, Харрис? Ты решил втянуть в это и моего мужа?
– Не твоего мужа. Твой брак, – уточняет он. – Он просто какое-то недоразумение, тебе не кажется?
Я качаю головой и смотрю вниз. Я бы не назвала свой брак недоразумением, но его слова ранят меня.
На двери звякает колокольчик. В кафе, прижав телефон к уху, входит Грир и, не поднимая глаз, проходит мимо меня. В следующий миг она исчезает в своем кабинете и закрывает за собой дверь.
Я слезаю с табурета и решительно направляюсь следом за ней. Увидев меня, она не улыбается. Не тушуется и не смущается, но, закончив говорить, зарывается лицом в ладони.
– Что случилось? Что не так? – спрашиваю я.
– Только что говорила с нашим бухгалтером, – отвечает она. – Скоро мы начнем закрывать наши кафе.
– Наши кафе… множественное число… то есть больше, чем одно кафе? – спрашиваю я.
Скрестив на груди руки, она откидывается на спинку стула и тупо смотрит в пространство.
– Да. По крайней мере три из пяти.
– Что?
Она качает головой.
– Выручка упала. Некоторые кафе работают в убыток.
– Понятно, вам нужно просто обрезать жирок. Оставить лишь те, что приносят вам деньги, – говорю я. – Пойдем чего-нибудь выпьем. Я угощаю, – говорю я. – У меня в сумочке лежит «ксанакс», можешь взять его себе.
Ее бледно-голубые глаза в упор смотрят в мои, и я понимаю, что превратилась в одну из тех домохозяек с таблетками, которые щелчком своих наманикюренных пальчиков исхитряются получить у семейного врача любое лекарство, какое только захотят.
– Шутка, – говорю я. Хотя на самом деле нет. – Но пойдем. Давай выберемся отсюда. В любом случае Харрис просто невыносим.
– Я не могу иметь дело одновременно с вами двумя, – говорит она. – Только не сегодня.
– Я шучу. – Это моя очередная ложь. – Он просто прелесть. На самом деле мы говорили о тебе.
Десяток слов – их оказалось достаточно, чтобы завладеть ее вниманием и отвлечь от отчаяния. Взяв сестру под руку, я вытаскиваю ее из кресла и хватаю ее сумочку.
– Пойдем. Выпьем чего-нибудь, и я тебе все расскажу.
Глава 26Грир
Сайт FindMeredithPrice сегодня буквально гудит. С тех пор как вчера обнародовали новость про Ронана, каждый кабельный новостной канал мусолит и пересказывает одни и те же несусветные версии, а телезрители требуют новых. Согласно опросу Си-эн-эн, восемьдесят четыре процента зрителей считают, что за исчезновением Мередит стоит Ронан.
Я кладу телефон на кухонный стол, когда в кухню входит моя мать, ведя на буксире Уэйда. Утро, и они спустились на завтрак. И как только они могут набивать желудки в такое время? Это выше моего понимания, но мать как будто спрятала голову в песок и не желает ничего знать.
Это ее способ не сойти с ума.
Впрочем, мы не лучше.
Но у меня, в отличие от нее, отшибло аппетит. Так обычно бывает, когда я нахожусь в состоянии стресса. Мое тело отключается. Оно не спит и не ест. Оно входит в режим выживания, посылая время от времени сигналы о жажде, напоминая, что нужно хотя бы изредка пить воду.
– Грир, не хочешь тостов? – спрашивает мать, вытаскивая из кладовой каравай хлеба ручной выпечки.
– Нет, спасибо.
– Тебе нужно что-нибудь съесть, – говорит она. – Ты худая, как жердь.
– Просто я думаю о куда более важных вещах, – говорю я.
– Мы все о них думаем, Грир, – говорит Уэйд. Ненавижу, когда он называет меня по имени. Такое впечатление, будто он втирается мне в друзья. – Ты ведь знаешь, что мозг лучше работает на полный желудок. Это доказано. Тебе это скажет любой ученый.
Вчера вечером, после того как проснулась в два часа ночи с урчанием в животе, я попыталась съесть немного овсянки, но в ту секунду, когда я отправила в рот третью ложку, овсянка пригрозила выйти наружу тем же путем, каким попала в желудок, и я была вынуждена отодвинуть тарелку.
– Приготовлю себе что-нибудь попозже, – говорю я, просто для того, чтобы они отстали от меня, и краем глаза замечаю силуэт Эндрю.
– Доброе утро, Эндрю! – Моя мать сжимает губы. Так обычно говорят с карликовым пуделем или двухлетним ребенком. – Как спалось, мой дорогой?
Она потирает ему спину, словно он ребенок, хотя разница в возрасте у них всего лет пятнадцать. Он сонно бормочет «доброе утро» и направляется к кофеварке рядом с холодильником. Налив себе маленькую чашку, он садится рядом со мной за стол.
– Есть какие-то известия от нового детектива? – спрашиваю я. – Черт, забыла его имя.
Он поворачивается ко мне. Тени под его глазами в последнее время стали намного заметнее.
– Биксби. И да, вчера, – говорит он. – Они все еще работают над этим.
– Это все, что они вам сказали? Они все еще работают над этим? – В последнее время от этой безнадеги у меня уже сводит челюсти. – Что они делают? Что конкретно? Что они предпринимают, чтобы найти ее?
Глядя на живописный задний двор, Эндрю делает глоток эспрессо. Горы вдали укутаны туманной дымкой, скрывающей их заснеженные вершины. Для такого ужасного дня это слишком прекрасный вид.