– Верно, расстались, – говорю я. – И я не живу здесь, но мое имя все еще стоит в договоре аренды. Мне нужно попасть в квартиру.
Она стоит, наклонив голову, как будто не может решить, лгу я или нет.
– Я не могу дозвониться до Харриса, – говорю я. – Его телефон выключен, и его не видели в кафе больше недели.
– Полиция в курсе?
– Это мой следующий шаг, – лгу я. Вернее, не совсем. Я не знаю, каков будет мой следующий шаг. Я знаю лишь то, что мне нужно как можно скорее попасть в его квартиру, и только тогда я смогу определить, что мне делать дальше. – У вас есть запасной ключ или что-то в этом роде? Я хочу лишь заглянуть внутрь, посмотреть, все ли там в порядке. Не хотелось бы попусту беспокоить полицию, если там ничего нет. Может, он оставил записку?
Она с прищуром смотрит на меня и вздыхает.
– По закону я имею право входить в эту квартиру, миссис Конуэй. – Я стараюсь быть предельно вежливой, хотя и знаю, что тараторю, как из пулемета, а мои глаза бегают. Я не виню ее за то, что она мне не верит. После всего, что я пережила на прошлой неделе, – а теперь еще и вот это – я сама не своя, и это невозможно ничем замаскировать.
– Это правда, Эдит, – вмешивается ее муж с продавленного дивана в гостиной. – Дай ей ключ, и дело с концом. Зачем нам лишняя головная боль?
Прежде чем закрыть дверь, миссис Конуэй тычет пальцем в воздух, а когда возвращается, то кладет в мою руку блестящий золотой ключ.
– Вот, – говорит она. – Вернете мне, как только закончите, понятно? И ничего не красть.
– Да, мэм.
Сказав это, я лечу наверх. Сердце колотится, щеки горят, перед глазами туман. Я вновь подбегаю к квартире и с такой силой вставляю ключ в замок, что даже пугаюсь, не сломала ли я его. Но нет. Всего один быстрый поворот, и дверь открывается.
Я внутри.
Мои легкие тотчас наполняет затхлый воздух, как будто здесь нет кислорода. Столешницы свободны от беспорядка, их, похоже, даже протирали недавно. Подушки на диване взбиты. Когда бы он ни уехал, не похоже, что он сделал это в спешке.
Его семейные фотографии все так же украшают каминную полку. Его ботинки аккуратно выстроились на коврике у двери. Не видно лишь пары его любимых кожаных мокасин и черных солдатских «мартинсов».
Судя по тому, в каком виде он оставил квартиру, можно подумать, что он просто выскочил по делам и вернется в любой момент.
Я перехожу в кухню и, заглянув в несколько шкафчиков, вижу банки консервированного супа и нераскрытые коробки с его любимыми органическими овсяными хлопьями с сахарной пудрой. Затем проверяю холодильник.
В нем пусто.
Ни молока. Ни яиц. Ни масла. Ничего скоропортящегося. Ничего, что могло бы испортиться от длительного хранения.
Более того, в холодильнике даже не холодно. Уезжая, он отключил его, как будто собирался отсутствовать достаточно долго.
Значит, он планировал уйти на некоторое время.
Захлопнув дверцу холодильника, я проверяю спальню. Кровать застелена, уголки аккуратно заправлены, подушки в изголовье стоят прямо, корзина для белья пуста.
Я рывком открываю дверцы платяного шкафа и вижу полный кавардак.
У меня тотчас сжимается сердце.
Большая часть одежды отсутствует.
Джинсы, футболки – все повседневные вещи исчезли. На плечиках одиноко висят лишь несколько старых костюмов, которые он никогда не надевал, за исключением особых случаев, коллекция узких галстуков и десяток старых свитеров, еще со времен колледжа, которые он годами собирался пожертвовать какой-нибудь благотворительной организации.
Я проверяю ванную.
Его зубная паста со вкусом корицы. Его шампунь с аргановым маслом. Его бритвы с тройным лезвием.
Все это… исчезло.
Глава 31Мередит
– Ты совершаешь огромную ошибку. – Сегодня вечером голос Харриса как никогда полон раздражения.
Большую часть последних месяцев я провела, рассказывая ему про Эндрю, а сегодня вечером сбросила несколько бомб. Консультации у психолога приносят свои результаты.
Я по-прежнему люблю Эндрю.
И теперь он хочет ребенка.
– Это ваша развилка на дороге, – говорит Харрис. – Это твой последний шанс уйти от него. Я не понимаю, Мер. Что, черт возьми, изменилось?
Последние несколько месяцев Харрис упрямо подталкивал меня к разводу, невзирая на мои утверждения, что отношение Эндрю ко мне изменилось в лучшую сторону. Более того, он давно не проявлял ко мне такой любви и заботы.
Когда я впервые попросила у Харриса совета, я сделала это потому, что знала: он будет беспристрастным. Но, предполагаю, где-то в середине пути он решил, что я нравлюсь ему как человек, и с тех пор он не перестает настаивать, чтобы я ушла от мужа. Он такой же, как и Грир, и теперь я даже не знаю, хочу ли я с ним разговаривать. Мы с Харрисом только и делаем, что пятьюдесятью разными способами ведем одни и те же разговоры, потому что он отказывается признать, что отношения между Эндрю и мной улучшились.
– Что, если я больше не хочу уходить? – спрашиваю я.
– Неделю назад ты говорила другое. – Его тон резок. Эти слова он буквально цедит сквозь зубы. – Боже, каждую неделю что-то новое. Решайся, Мередит! Сколько можно тянуть?
Спустя какое-то время я так устала от лекций Харриса, от того, что он по-прежнему гнет свою линию, что отвечаю невнятным «да-да», «м-м-м, х-м-м» и «хорошо», делая вид, что я слушаю. Теперь я понимаю, что, наверное, делала это зря, потому что он действительно думал, что я соглашаюсь со всем, что он говорит… В двух словах это звучит так: я должна оставить Эндрю, вернуться в Нью-Йорк и, получив доступ к своему трастовому фонду, начать все заново.
– Почему ты так сердишься? – спрашиваю я. – Мы ведь друзья. Ободри меня. Поддержи мое решение. Порадуйся за меня.
– Мы не друзья. – Его слова режут по живому. – Я твой голос разума. Ни больше ни меньше.
– Послушай, я не жду, что ты поймешь, – говорю я. – Но я все еще люблю его. И у каждого из нас свои недостатки. И я еще не готова порвать отношения.
– А неделю назад была, – говорит он. – Ты застукала его на заигрывании с официанткой, когда вернулась из ванной.
– Да, и мы обсуждали это с психологом, – говорю я. – Оказывается, он ее знал. Это дочь одного из его клиентов. Они смеялись, потому что он подшутил над ее отцом. Когда я их увидела, я подумала, что они флиртуют.
– И ты ждешь, что я в это поверю? – Иными словами, он считает меня идиоткой.
– Не знаю, почему это тебя так напрягает. Я лишь потому рассказала тебе все, что думала, будто лично тебе это безразлично. – Я меряю шагами гостиную. Эндрю приедет домой с минуты на минуту. – Мне было нужно твое объективное мнение, но, похоже, ты не можешь его высказать.
Он молчит. Похоже, я попала в самое больное место.
Он знает, что я права.
Он это знает.
– Мое объективное мнение здесь ни при чем, – говорит он. – Я лишь пытаюсь направить тебя в нужном направлении. Уберечь тебя от второй по величине ошибки в твоей жизни.
– Второй по величине? А какая первая?
– То, что ты вышла замуж за него.
Я закатываю глаза и выглядываю на улицу, нет ли там машины Эндрю. Мне пора заканчивать разговор.
– Не звони мне больше, – говорит он.
– Ты это серьезно?
– Да. Я устал раздавать советы, – говорит он. – Заведи дневник. Меня это достало.
– Харрис!
– Знаешь что, Мер? Ты такая же чокнутая, как и твоя мать. Но ей, по крайней мере, хватало ума уйти прежде, чем она увязала до локтей в чьем-то дерьме.
– А вот это уже подло. Я совсем не такая, как она.
– Неужели? А по-моему, точно такая же. – Его голос – тихая насмешка, пронизанная неприязнью и даже отвращением.
Меня бросает в жар. Сердце вот-вот выскочит из груди. Сравнить меня с матерью – он ведь прекрасно знает: эту черту лучше не переходить. Прежде чем я успеваю промямлить хотя бы слово в свою защиту, он дает отбой.
Швырнув телефон на соседний столик, я иду на кухню налить себе бокал вина.
Сегодня пятница. Уже почти пять часов. Эти выходные дети проводят с Эндрю, и мы ближе к вечеру должны забрать их от Эрики.
Мне нужно расслабиться, но, как только я откупориваю свое любимое красное сухое, раздается дверной звонок. Отставив в сторону свой «жидкий ксанакс», я открываю дверь. Однако человек, стоящий на пороге моего дома, – совсем не тот, кого я ожидала увидеть.
– Ронан! – Мои губы растягиваются в улыбке, а сердце проваливается в желудок.
Он выглядит хорошо, даже лучше, чем в последний раз, когда я его видела. Его волосы чуть отросли, кожа тронута легким загаром. Неужели он ездил отдыхать? И он в гражданской одежде, хотя бейджик висит на цепочке на его шее. За спиной Ронана я замечаю припаркованную на улице служебную машину без опознавательных знаков.
– Ехал домой, – говорит он. – Решил зайти и сообщить, что мы наконец поймали этого преследователя.
Преследователя?
Боже, это было вечность назад, и вот теперь круг замкнулся, и Ронан снова вернулся в мою жизнь.
– Входи. – Я широко открываю дверь.
– Ничего, я постою. Я ненадолго. – Он стоит, сунув руки в карманы, и в его глазах я вижу горько-сладкое желание. Он смотрит на меня так, как мы смотрим на мерцание свечи, зная, что это красиво и заманчиво, но если дотронуться до огня, то будет больно.
Преследователь не давал о себе знать уже более года. В глубине души я всегда считала, что это, должно быть, Эрика наняла кого-то, чтобы меня попугать. И сделала это исключительно из вредности.
– Похоже, этот тип преследовал одиноких женщин в Глейшер-Парке, – говорит он. – Просто какой-то местный псих. Жил в бревенчатой хижине за городом. Что-то вроде отшельника. Так или иначе, кто-то застукал его на месте преступления, и мы получили описание его внешности и номер машины. По нему мы его и вычислили. Он признался, что следил за тобой, и утверждает, что выбрал тебя наобум. Я подумал, что тебе будет интересно это узнать.