Поэтому в личке у меня всегда много неотвеченных сообщений: ну просто нет времени на коммуникацию. Но иногда ночью, перед сном, я вступаю с кем-то незнакомым в диалог и долго не могу из него выбраться.
Чаще всего это какие-то неоднозначные беседы: философские, напряженные или даже агрессивные. Зачем? Не знаю, хоть убейте.
Я в любой момент могу перестать, но не делаю этого. Могу закончить, забанить, остановиться, но я… продолжаю.
При этом я сама с себя обалдеваю: у меня сто мильонов дел, ночь на дворе, спать осталось четыре часа, а я, блин, в диалоге!
«…Знаете, Ольга, при всем уважении, вот Вы пишете в каждом посте: люби себя, уважай себя, но не пишете как. Это похоже на бизнес-тренинг, в котором богатый человек учит бедных, как стать богатым. Говорит: все дело в мышлении, в характере, в небоязни рисковать. А самому деньги достались в наследство, и по факту он не знает, как их заработать. Так и Вы. „Люби! Цени! Уважай!“ Я хочу, но вот как? Вы же не пишете как!»
Хм. Извините, но каких рецептов вы ждете? Они же индивидуальны у всех.
Мне одна подруга рассказала, как она однажды вернулась из церкви и ее сестра спрашивает:
– Где ты была так долго?
– В церкви. Молилась за всех. Столько людей в беде, надо же за всех помолиться.
– А за себя? За себя ты помолилась?
– А за себя нельзя.
– Почему нельзя? В смысле?! Можно! Нужно!
– Нет, это эгоизм.
– Нет! Это необходимость! Просить у Бога сил, мудрости, терпения, принятия для себя! А то ты всем сестрам по серьгам раздала, а сама, сама-то что?
– Ну за меня тоже кто-нибудь помолится.
– Ты! Ты! Помолись за себя сама. Это правильно, это не стыдно, это важно!
Это вот хороший диалог про то, что некоторые люди не знают даже, что они у себя есть! Не замечают себя, своих желаний, своих потребностей.
Живут как бы в прислугах у обязательств. Как люди-функции. Нужно за хлебом сходить. Нужно полы помыть. Нужно начальнику отчет сделать.
Это все кому нужно?
Любишь кататься, люби и саночки возить. Пословица такая.
Но многие люди в принципе всю жизнь возят саночки. Но не катаются. Не садятся в них, не мчат с горы, не хохочут от восторга. Хотя полет с горы и так скоротечен, а вверх с саночками – всегда дольше. Но они без этого обходятся, не заточены на радость, на счастье. Только на преодоление.
КАК ЛЮБИТЬ СЕБЯ? КАК УВАЖАТЬ? ДА НЕТ ТУТ УНИВЕРСАЛЬНОГО РЕЦЕПТА, НО ЖДАТЬ, ЧТО ЭТО БУДУТ ДЕЛАТЬ ЗА ВАС ДРУГИЕ ЛЮДИ, – ТОЖЕ ТАК СЕБЕ ДЕЛЕГИРОВАНИЕ. ОНИ ЖЕ НЕ ВАШИ ПОДЧИНЕННЫЕ, ВОТ ЭТИ ЛЮДИ ВОКРУГ, С ЧЕГО ВЫ ИМ ПОРУЧИЛИ ВДРУГ ТАКУЮ МИССИЮ?
Надо самим как-то учиться. Слушать себя, например.
Вот у меня глухой ребенок. Но он все равно слышит мир. Помогает ему в этом система кохлеарной имплантации: часть ее вшита внутрь, часть – снаружи. Он как бы соединен с миром звуков этой системой.
Нужна такая же система, чтобы слышать себя, всем людям. Система связи с собой. Азбука Морзе. Точка – тире – точка.
«Оля, что ты хочешь. Оля, прием».
«При всем уважении как, вот как стать таким человеком, как Вы пишете?» – спрашивают меня.
Хм. Ну, можно пойти от обратного. Не становитесь таким, оставайтесь другим. Возите саночки вокруг своей горы.
Но ведь внутри вас зреет понимание, что нужно что-то менять, а иначе вы бы вот тут, в моей личке, тоном сварливой продавщицы не отчитывали бы меня за отсутствие четких рецептов, правда?
У меня скоро день рождения. Подруга спрашивает: «Какой у тебя вишлист, что ты хочешь?»
А я отвечаю, но в моем вишлисте все для детей. Хочу себе вот это для дочки. Хочу себе вот такое для сына.
А что для себя? А я не думала еще… для себя! Вот прям для себя-себя?
Что хочу вот Я?
Как построить систему коммуникации с самим собой, чтоб услышать себя? Как вступить в этот контакт со «внеземной цивилизацией» и разгадать язык этого инопланетянина (самого себя)?
Странно приходить к блогеру в личку и спрашивать: «Эй, блогер, чего я хочу? Как мне это себе дать, чтобы счастливым стать? Ценным, наполненным любовью и уважением?»
Это вам не ко мне, а на свидание к самому себе надо сходить.
Только не начинайте диалог с самим собой с фразы «при всем уважении».
При всем уважении, слышишь, Оля, чего ты хочешь-то? Задолбала уже не знать. Что у тебя в вишлисте? Ты за себя помолилась? А на саночках каталась?
Свидание с собой должно быть нежным. Постарайтесь себе понравиться, не отпугнуть, не грубить, не язвить, не обесценивать. Тогда, возможно, «я» пойдет на контакт, откроется, расскажет о себе.
Я ОБЫЧНО СТРАШНО ИНТЕРЕСНЫЙ ЧЕЛОВЕК, ЕСТЬ ВЫСОКИЙ РИСК ВЛЮБИТЬСЯ. ОЧЕНЬ ВАМ ЭТОГО ЖЕЛАЮ.
Ковер
– Скажи, только честно, вот ты хочешь на мое место? Ну вот завидуешь, хоть в чем-то? Ну в капельке? В ерунде, как, знаешь, женщины могут позавидовать… Ну, фигуре хорошей… Муж любит… Ребенок славный… Вот хоть что-то у меня классное, а? Не отвечай. Я знаю ответ. Никто не хочет на мое место…
Мы с Лизой в тот день говорили о сложном. О тяжелом. О кулисах жизни, о которых не принято говорить открыто. О таком хочется молчать и чтобы кто-то разделил с тобой разлитую в этом молчании боль.
Лиза долго не могла забеременеть, а потом отчаялась, подалась во все тяжкие. Не знаю, что именно предполагало это выражение, но вдруг именно там, в пекле «всех тяжких», наступила долгожданная беременность. Десять лет не получалось – и вот.
Надо же!
Вдруг муж, родной, любимый и единственный, говорит: «Надо делать аборт, ты вообще была пьяна, когда все случилось. И я пьян. Не дай бог, что-то пойдет не так…»
Лиза ушам не поверила. В смысле аборт? Еще десять лет ждать?
Она, конечно, не послушалась и оставила беременность. Сказала: «Другого шанса у меня уже не будет». Превратилась сразу в праведницу, в умницу-разумницу, со «всеми тяжкими» покончено.
Муж, в свою очередь, умыл руки, сказал жестко:
– Лиза, только учти: мне нужен здоровый ребенок.
– О как. – Лиза удивилась. – Мы что, в Спарте?
– Нет, мы не в Спарте. Хуже. Мы в Подмосковье. И реальность такова, что я просто не смогу. Вот если инвалидная коляска там или что-то такое… Все будут смотреть… Я не такой сильный в этом вопросе.
– То, что ты говоришь, очень похоже на фашизм. Тебе нужен только красивенький голубоглазенький сыночек, а если с ним что не так, то что? Подушкой придушить? – Лиза очень жестко сказала, но, если честно, ей и этого было мало – хотелось прям ударить мужа.
– Я просто честен с тобой.
– Просто честен? А если со мной что-то случится? Ну, попаду под машину и в коляску сяду? То что?
Муж молчал. Он хотел быть честным и не знал, что сказать. Правда не знал. Молчание означало нечто неутешительное: он не мог гарантировать, что будет рядом.
Лизу это потрясло. Ей казалось, что она знает мужа как облупленного, а она, выходит, не знает его совсем. Человек будто раскрыл все карты, а там совсем нет козырей.
Лиза ушла жить в родительский дом. Родителей похоронили за пару лет до этого, внука они не застали.
Родился Егорка. Здоровенький, ладненький купидончик.
Муж по документам так и был муж, официально они не разводились. Встретил ее из роддома, дрожал от нежности и трепета, глядя на сына. Умолял Лизу: «Возвращайтесь, а?»
Соблазн вернуться был большой: ребенку нужен отец, одной с работой и младенцем сложно… Лиза «забыла» страшное и вернулась к мужу.
Егорка рос. Но к году, к полутора стало понятно, что он… странный. Не откликается на имя, хотя со слухом все в порядке. Не улыбается. Не играет в игрушки. С другими детьми не ладит никак. Не говорит, хотя пора бы начинать… Может сидеть открывать и закрывать дверцу шкафа по полчаса. Смотреть в одну точку, как заколдованный.
В 2,5 года у Егора диагностировали аутизм. Никакой связи со «всеми тяжкими» тут нет, причины возникновения аутизма до конца не изучены. Но Лиза не может себя простить. «Аутизм, он же не с потолка взялся, это я ему такие гены подарила…»
Муж растерялся. Он так радовался сыну, столько планов и надежд, а тут. Муж до последнего не хотел верить в то, что с сыном что-то не то.
У Егорки все чаще происходили приступы агрессии, однажды он подошел к отцу и стал бить его по лицу и царапать. А тот сидел молча и не сопротивлялся.
На лбу остались потом две глубокие кровоточащие царапины. Муж посмотрел на себя в зеркало и вздохнул. Будто прозрел. И ушел.
Ну, в принципе, он предупреждал, что так может быть. Так и случилось. Лиза с Егоркой остались одни.
О своей жизни Лиза говорит так:
– Знаешь, раньше мне часто снились кошмары. Я просыпалась в холодном поту. Я никак не могла понять, почему мне снятся кошмары, ходила к психологам и сомнологам. Но ничего не менялось. В результате я научилась любить кошмары. В них есть одна приятная особенность: когда ты просыпаешься и понимаешь, что тот ужас, что ты сейчас прожил, – просто сон. Потом я родила ребенка, и нам поставили диагноз – аутизм. Именно «нам» поставили, не только сыну. Этот диагноз рикошетит во всю семью, потому что меняет жизнь всех ее членов, а не только того, у кого аутизм. Так вот аутизм – это когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и понимаешь: нет, тебе не снится. Этот кошмар – наяву.
Я МОЛЧУ. ОЧЕНЬ ВАЖНО, ЧТОБЫ ФРАЗУ «Я ПОНИМАЮ» ГОВОРИЛ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОНИМАЕТ. А Я СОПЕРЕЖИВАЮ, НО НЕ ПОНИМАЮ.
– Никто не хочет на мое место. Это ад, потому что… Скажи, тебе хотелось когда-нибудь вернуться назад и все изменить?
– На такие вопросы есть правильный ответ, Лиз. Отрицательный. Все, что произошло с тобой, сделало тебя тобой.
– Я бы поспорила. Просто есть ощущение, что у всех вокруг все хорошо, под контролем, а у меня нет. Будто вся моя жизнь – серия ошибочных решений, каждое из которых повлекло необратимые последствия. И вот вернуться бы туда, в пункт А, из которого все началась эта серия ошибок, и изменить все. Но нет. Уже никак и ничего не изменить, – говорит Лиза.